Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 85

окошко топотом ног, шумом электричек и голосами, а светом едва просачивалось сквозь изморозь. Это было закономерно. Откуда взяться солнышку в ноябре, как и оптимизму в общественном туалете? Завтрак происходил за столом. Сонька ела стоя. Ногти на её тонких и желтоватых руках были обработаны шведским лаком. Она ими занималась с рассвета, мучая пробуждающуюся Юльку запахом растворителя, а потом сбегала на рынок и начала готовить. Новые запахи Юльке больше понравились, и она, натянув штаны, уселась за стол. Сонька почти сразу поставила на него чугунную сковороду с яичницей из шести яиц, чёрный хлеб в тарелочке, чай в бокалах, банку сгущёнки. Нашлись у неё и вилки. Чайная ложка, правда, была одна. Отведав яичницу и найдя её неплохой, Юлька задала тот самый вопрос.

– Местный участковый, – сказала Сонька с набитым ртом.

– Он сюда заходит?

– Да, разумеется. За деньгами.

– А за что Ленка ему должна?

Сонька поглядела на Юльку с недоумением, поддевая вилкой желток.

– То есть как, за что? Она – вокзальная проститутка. Он – участковый.

– А ты ему не должна? – с немыслимо глупым видом спросила Юлька.

– Да как сказать? Он думает – да, я думаю – нет.

– И кто из вас прав?

– Он прав.

Сгущёнку ели по очереди, беря друг у друга ложку и хорошенько облизывая её. Юлька продолжала расспросы.

– А это Танька была? Ну, эта, с баллончиком?

 Сонька молча кивнула, вынув изо рта ложку.

– А как мы будем ходить к ней мыться, если вы в ссоре?

– А кто сказал тебе, что мы в ссоре?

Юлька так изумилась, что у неё чай потёк не в то горло. Пришлось царице сортира долбить её по спине.

– Что же, интересно, здесь происходит, когда вы ссоритесь? – осторожно спросила Юлька, восстановив дыхание, – поножовщина?

В ответ Соня произнесла вовсе незнакомое Юльке слово, которое состояло из четырёх известных ей слов. Оно впечатлило Юльку и объяснило ей почти всё. В мрачной атмосфере, созданной этим словом, допили чай, доели сгущёнку. Потом раздался стук в дверь. Сонька почему-то сразу открыла – видимо, различила условный ритм или голоса. Она не ошиблась. Вошли четыре бойкие дамы молодых лет. Они прибежали с рынка. Им нужно было в кабинки. Прежде чем в них войти, они горячо обсудили с Сонькой какой-то пьяный дебош ментов, сволочизм бандитов и тупость администрации. Громче всех орала некая Женька – как позже выяснилось, не вполне совершеннолетняя барышня. Обращаясь к Соньке, торговки во все глаза глядели на Юльку – мол, кто такая? Юлька сидела молча и улыбалась. Сонька не сочла нужным её представить. По выходе из кабинок шумные дамы насели на их хозяйку уже по поводу Ленки. Она им всем задолжала денег. Женька и тут отличилась визгом, хоть Ленка, как оказалось, её нагрела всего лишь на пятьдесят рублей. Сонька психанула. Она начала орать, что уже давно не имеет с Ленкой ничего общего, и пошли все лесом. Этим беседа и завершилась.

После ухода скандальных девушек тишина стояла считаные секунды. Её прервал новый стук.

– «Ремонт» на двери написано! – вновь взяла высокую ноту Сонька, – ты что, читать не умеешь?

– Сонька, открой, – прозвучал за дверью грустный картавый голос, – мне нужна Танька!

– «Ремонт» на двери написано! – повторила Сонька, – ремонт, а не склад минетчиц!

– Очень смешную шутку ты спёрла у Тарантино! Но мне сейчас не до шуток. Мне позарез нужна Танька. Как ты считаешь, где она может быть?

– Где угодно!

– А Ленка где? Я в июле дал ей пятьсот рублей на два дня.

– Ну и идиот!

Это был конец разговора. Парень утопал прочь, скрипя снегом и бормоча какие-то несуразности.

– Это кто? – поинтересовалась Юлька.

– Бывший Танькин жених, – ответила Сонька, пройдясь в задумчивости, – его зовут Моисей.

– Как его зовут? Моисей?

– Да, представь себе.

– Это удивительно! А у Ленки женихи есть?

– Нет. И никогда не было. И не будет.

– А почему?

– Она так устроена.

Переставив посуду обратно на подоконник, Сонька легла на стол кверху попой и широко зевнула.

– Эх, неохота мне никуда идти!

– А ты что, должна куда-то идти?

– Да надо бы выяснить, что там Ленка задумала. Ведь она – больная на голову! И не только на голову. Заметут – суда не дождётся, сдохнет.

Юлька, поднявшись, взяла тарелки и понесла их мыть. Это оказалось нелёгким делом – на них скопилось много слоёв засохшего жира. Отмыв их дочиста, Юлька подошла к Соньке.

– Можно пойти с тобой?

– Ну, пошли.

– Я возьму гитару.

– Зачем?

– Там скользко. Я очень плохо хожу по льду. Если подскользнусь, гитара не даст удариться об асфальт затылком.

Сонька не возражала. Оделись, вышли. Дверь была Сонькой заперта на замок. Барбос где-то шлялся. Мороз был слабенький. На платформе толпилось много народу. Ждали московскую электричку. На площади, близ автобусов, также было не протолкнуться. Две обитательницы сортира пошли дугой. Из динамиков аудиокиоска звучала песня « Ты назови его, как меня». Сонька подпевала. Юлька, как музыкантша и как москвичка, делала снисходительное лицо. Торговки цветами весело окликали Соньку. Она небрежно дёргала головой, давая понять, что очень спешит, и несколько раз указала пальцем на новенькое кафе близ автовокзала. Нетрудно было понять значение её жеста – я, мол, всегда счастлива вас видеть, но там, в кафе, тоже неплохой туалет, да и про Макдональдс не забывайте!

На тротуаре, у перехода через шоссе, стоял милицейский «Форд». Юлька напряглась. От её попутчицы это не ускользнуло. Она слегка улыбнулась.

– Теперь понятно, зачем ты взяла гитару!

– В смысле?

– В смысле – студентка консерватории, так что знать не знаю, ведать не ведаю, почему какая-то там мокрушница на меня так сильно похожа! Ой, хитрожопая!

– Ори громче, дура, – пробормотала Юлька. Ответом был новый жест – мол, расслабься, со мной тебя здесь не тронут! Перебежали дорогу, затем – трамвайную линию, и заснеженной улицей побрели вглубь города. Снегу было по щиколотку. Легковые машины двигались с пробуксовками.

– Она что, квартиру снимает? – спросила Юлька, не без труда поспевая за своей спутницей.

– Занимает, лучше сказать! На улице Ленина. Уже близко.

На перекрёстке свернули вправо, мимо невзрачного супермаркета. Прошагав метров двести, пересекли проезжую часть, вошли во второй подъезд панельной уродины и по лестнице поднялись на пятый этаж, где арендовала Ленка квартиру. У Соньки имелся ключ, и она привычно, почти не глядя, открыла дверь.

Квартира была однокомнатная, убогая, с обстановкой семидесятых. Пылью заросло всё. Толпами в углах, рядами вдоль стен стояли бутылки. Ленка лежала на односпальной кровати, лицом к стене, поджав ноги и обхватив себя до лопатки левой рукой, а правую вытянув. На ней были джинсы и водолазка. Левый её носок валялся около кресла, правый был спущен до середины стопы. Спящая дышала ровно и глубоко. Иногда сопела, будто бы собираясь проснуться, но ничего в результате этого не менялось.

– Ох, и зараза, – проговорила Сонька, зачем-то подняв носок и швырнув его на кровать. Юлька, не снимая