Георгий Тушкан - Первый выстрел Страница 85

— Не было печали!.. — проворчал он. — По мне, так пусть они хоть все перережут друг друга. А Пупхе. — человек порядка… Сначала отвези меня в контору, а потом… — И он снова поморщился.

Вацлава отвезли в больничную комнату при училище. Когда фельдшерица дала ему чего-то выпить, перебинтовала грудь и согрела грелкой ноги, Вацлав прошептал:

— Юр, ты?.. Приихав? А… я… погано… Меня шваб Пупхе… Добрая у вас революция! От у нас бы так…

— Я тоже за революцию! — сказал Юра, держа раненого за худую, желтую руку.

Вскоре все окрестные помещики покинули свои имения. Украинская деревня бурлила, крестьяне захватывали помещичьи земли, скот, усадьбы. Народный гнев был грозен. Кое-где происходили вооруженные столкновения крестьян с отрядами милиции Временного правительства, набранной из юнкеров, буржуазных студентов и гимназистов-старшеклассников. Но говорливые комиссары Временного правительства и их отряды, к помощи которых взывали помещики, были бессильны «восстановить правопорядок».

Бродские уехали в Алушту. Берги и семья графа Берниста — в Судак. В Крыму у них были тысячи десятин земли, богатые виноградники.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОД СЕНЬЮ БАШЕН ГЕНУЭЗСКИХ

Глава I. «ЛУЧШАЯ ЖЕМЧУЖИНА КОРОНЫ РОССИЙСКОЙ»

1

Уехать в Крым сейчас же, как того хотел Юра, не удалось. Только в конце мая отец прислал письмо и денежный перевод. И Юлия Платоновна сразу же заторопилась. Тете Гале послали в Полтаву телеграмму, чтобы она с Ниной тоже приехала на лето в Судак.

Знакомые селяне удивлялись:

— И чого вы, Юлия Платоновна, с малыми детьми едете в такое неспокойное время. Паны тикают — так то понятно. А вы, слава богу, имений не маете. От нас Петру Зиновьевичу всегда будет уважение и почетно Юлия Платоновна не могла каждому объяснить, что жизнь здесь после увольнения Петра Зиновьевича стала невыносимой. Кувшинский на каждом шагу мелочно притесняет их, требует освободить даже эту маленькую квартирку. В своем уголке, на дачке под Судаком, они будут избавлены от всех неприятностей. А осенью переедут в какое-либо новое место, где устроится на постоянную работу Петр Зиновьевич.

Начались сборы в дорогу.

— У папы затруднения, — объяснила мать. — Денег и на поездку и на жизнь не хватит. Будем продавать мебель, все равно в училище мы больше не вернемся.

Она отобрала вещи, которые хотела увезти с собой, но когда Иван Иванович — Балу увидел эти сундуки, чемоданы, баулы, он покачал головой и сказал:

— Возьмите столько вещей, сколько за один раз вы сможете поднять на руках, иначе все равно лишнее придется бросить на станции. И наймите в помощь себе сопровождающего человека до самого Судака.

Так появилась красивая Ганна.

— Охота посмотреть, что оно за Черное море, про которое все так много говорят.

— Насмерть поссорилась с женихом и удирает… — болтали о ней соседки.

— Тю на вас! — огрызалась Ганна. — Я еще не собиралась замуж, а захочу, сразу рота женихов явится!

До Синельникова, чтобы посадить там в вагон, подрядили еще двоих мужчин.

Перед отъездом разные люди приходили осматривать мебель и вещи, выставленные для продажи. Двери были открыты. Приехали торговцы из Саксаганки.

— Ай-ай, — говорили они, — не такое теперь время, чтобы покупать. Да разве это товар? Так… дешевка, печки подтоплять…

Юра очень обижался и удивлялся, почему же, если им не нравится, они не уходят.

— Сбивают цену! — объяснила Ганна.

Мать продавала вещи за бесценок, дарила, оставляла на хранение или просто бросала. Юра волновался. Мама отказалась взять в Судак его коллекции минералов, старинных черепков и монет, птичьих яиц и чучел. Юра совал их в корзины, а мама выбрасывала. Он умолял маму не оставлять здесь Джоли, Бимбу и Грома. Она рассердилась.

— Не глупи! Ведь ты уже большой, должен понимать!..

Прощанье с собаками, которых он оставлял на попечение Тимиша, было наполнено поцелуями, объятиями и слезами. Самое ужасное, что все трое увязались за ними на станцию. Тимиш и Хома взяли собак на поводки и привязали к деревьям. Собаки рвались и скулили. Юра вытирал глаза кулаком.

В Эрастовке благодаря любезности давнишнего знакомого- начальника станции — кое-как удалось погрузиться в переполненный вагон. Зато в Синельникове они не смогли даже близко подойти к поезду. Сотни людей с мешками, ругаясь и напирая друг на друга, ринулись к подходившему составу. Толпа штурмовала двери вагонов, люди лезли в окна, карабкались на крыши.

Выручила Ганна. Она встретила на станции своего знакомого, пошепталась с ним, познакомила с Юлией Платоновной. И ночью он повел их по станционным путям. Двое провожавших и носильщики несли вещи. Шли долго, пролезали под товарными вагонами. Наконец пришли к пассажирскому вагону, одиноко стоявшему на дальнем пути. В нем уже были люди. Все же удалось отвоевать две полки.

Юра заснул, а когда проснулся, заслонил глаза от яркого солнца. Вагон все еще стоял. А народу! Сидели не только на скамейках, но и в проходах, на мешках, чемоданах, корзинах.

Перед мамой стоял со шляпой в руках пожилой человек и строго говорил:

— Сударыня, мы не просим жертвовать. Мы требуем вашего равноценного участия в складчине. Надо «подмазать», иначе наш вагон не прицепят к поезду. А чтобы у вас не возникало сомнения, что все деньги будут переданы по назначению, вот еще один представитель от пассажиров нашего вагона. Мы взаимно контролируем друг друга.

В «представителе от вагона» все было длинным: и рост, и узкое лицо, и длинные, до плеч, волосы, и нос, и свисающая чуть не до колен черная бархатная рубаха, и даже ногти на руках, особенно на мизинцах. «Длинный», как про себя его прозвал Юра, тоже просил «гражданку» не задерживать вагон, потому что «не подмажешь, не поедешь».

Мать разволновалась, отвернулась и откуда-то достала черный шелковый мешочек.

— Вы шутите, сударыня! — гремел сборщик. — Вас четверо!

Мать смутилась, повторяла: «Я не при деньгах». Юра знал, что это так. И все же пришлось добавить.

Длинный схватил деньги, но сборщик отобрал их, опустил в свою шляпу. И они двинулись дальше.

Юра слез с верхней полки и пошел с ними. Интересно!

Бородатый дородный купец в поддевке, когда его попросили сделать взнос, заулыбался, зачастил:

— Это можно, конешно, с нашим удовольствием…

Он начал хлопать себя по карманам, потом прикрикнул на одутловатого сына-подростка: