Брэм Стокер - Леди в саване Страница 86

Я послал за Руком и описал ему ситуацию. Он уже обдумал ее и независимо от нас пришел к тому же выводу. Умозаключения его были такими:

— Давайте поставим кордон и будем следить за возможными сигналами из Немой башни. Турки раньше нас выбьются из сил. Я возьму на себя наблюдение за турецким кораблем. Ночью я пойду курсом на юг, без огней, и рассмотрю судно, даже если мне придется для этого дожидаться рассвета. Они, возможно, заметят нас, но если и так, я ускользну от них — пойду на такой скорости, которая им не снилась. Несомненно, еще до заката корабль приблизится к берегу, ведь агентура султана хорошо осведомлена и они знают, что, когда страна настороже, риск, что их планы будут раскрыты, возрастает с каждым днем. Судя по их осторожности, им не хочется быть обнаруженными, и исходя из этого, думаю, они не желают открыто объявлять нам войну. А если так, то почему бы нам не пойти на них и не применить силу в случае необходимости?

Когда нам с Тьютой удалось остаться наедине, мы обсудили ситуацию во всех деталях. Бедная девушка очень тревожилась за отца. Вначале она едва могла связно говорить и даже думать. Она сбивалась, она захлебывалась от возмущения, но вскоре боевой дух ее рода воспрянул, и тогда женский ум ее показал себя в рассуждениях не хуже, чем это сделал бы целый лагерь опытных мужей. Видя, как она горячилась, я спокойно сидел и ждал: я боялся прерывать ее. Прежде чем заговорить, она долго молчала, а ведь близились сумерки… Когда она заговорила, весь план действий, тонко продуманный, уже был начертан у нее в голове.

— Мы должны действовать быстро. С каждым часом мой отец все больше рискует. — Здесь голос ее на мгновение прервался, но она собралась с силами и продолжила: — Если ты пойдешь на яхте к кораблю, мне не следует идти с тобой. Не нужно, чтобы меня видели. Капитану того корабля наверняка известно про оба плана — про тот, что касается моего похищения, и про тот, что направлен против отца. Но капитан еще не знает о том, что произошло. Ты и твой отряд верных воинов так хорошо справились с задачей, что вести не долетели сюда. А значит, пока морской капитан пребывает в неведении, он будет медлить, медлить до последнего. Если же он увидит меня, он поймет, что тот план провалился. Увидев нас здесь, он догадается, что мы получили известия о похищении моего отца. И поскольку для него не секрет, что похитителей можно теперь вызволить, только применив силу, он отдаст приказ… убить пленника.

Да, дорогой, завтра тебе, возможно, хорошо бы увидеть того капитана, но сегодня ночью мы должны попытаться спасти моего отца. Думаю, я нашла способ. У тебя есть аэроплан. Пожалуйста, возьми меня с собой и — летим к Немой башне!

— Усыпь меня изумрудами — не соглашусь! — воскликнул я, ужаснувшись.

Она взяла мою руку и, крепко ее сжимая, продолжила:

— Дорогой, я знаю, знаю! Ты прав. Но это единственный способ. Ты же можешь, мне это ясно, добраться туда в темноте. Однако, если ты проникнешь в башню, враги будут предупреждены, а кроме того, мой отец не разберется в происходящем. Не забудь, он пока не знает о тебе, никогда тебя не видел и, думаю, даже не подозревает о твоем существовании. Но меня он узнает сразу же, в любом облачении. Ты сумеешь спустить меня из аэроплана на верхушку башни на веревке. Турки пока не догадываются о том, что мы их обнаружили, и, несомненно, полагаются на неприступность башни, а значит, их караульные ослабили бдительность и уже не так опасны, как вначале. Я все сообщу отцу в подробностях, и мы быстро будем готовы. А теперь, дорогой, давай обдумаем план вместе. Пусть твой мужской ум и опыт придут на помощь моему простодушию — и мы спасем моего отца!

Как мог я отказать в такой просьбе, даже если бы она казалась неразумной? Однако просьба была разумна; я, знавший, что способен совершить аэроплан при моем управлении, сразу же увидел, насколько практичен план. Конечно же, мы чудовищно рисковали в том случае, если бы что-то пошло не так. Но наш мир полон риска, и потом, жизнь ее отца была под угрозой. Поэтому я обнял мою дорогую жену и сказал ей, что мой ум в этом вопросе един с ее умом, как давно уже моя душа и тело нерасторжимы с ее душой и телом. И я подбодрил ее, признав, что считаю план осуществимым.

Я послал за Руком и сообщил ему о новом, задуманном нами предприятии, и Рук согласился со мной в том, что замысел разумен. Затем я распорядился, чтобы он утром отправился побеседовать с капитаном турецкого военного корабля — в случае, если я не объявлюсь.

— Я иду повидать владыку, — сказал я. — Он поведет наше войско в атаку, поведет его взять приступом Немую башню. Твое же дело — управиться с военным кораблем. Спроси у капитана, кому, какой стране принадлежит его судно. Наверняка он откажется отвечать. В таком случае поясни ему, что если он не несет какой-либо национальный флаг, значит, судно его пиратское и что ты, командующий флотом Синегории, поступишь с ним, как поступают с пиратами, — расправишься беспощадно, немилосердно. Он попытается выиграть время, возможно, пойдет на обман, а может быть, даже приготовится к обстрелу порта. Во всяком случае, он тоже будет угрожать тебе. Тогда поступи с ним, как считаешь нужным или как сумеешь.

Рук ответил:

— Жизни не пожалею, чтобы выполнить ваши пожелания. Это дело правое. Никогда не стерплю ничего подобного. Если он нападает на наш народ, турок он или пират, я сомну его. Покажем, на что способно наше суденышко. Больше того, ни один бандит, проникший в Синегорию с моря или другим путем, никогда не выберется обратно по морю! Как понимаю, я с моей командой должен прикрывать атакующих. Горестное это будет время для всех нас, если мы не увидим вас и воеводину, ведь тогда нам будет ясно, что случилось худшее. — Суровый человек был Рук, но он задрожал.

— Да, все так, Рук, — сказал я. — Знаю, мы отчаянно рискуем. Но выбора нет! И каждому надо выполнить свой долг, что бы ни случилось. Тяжки наш и твой долг, но когда мы выполним то, что должны, жизнь для других станет легче — для тех, кто останется в живых.

Прежде чем он ушел, я попросил его передать мне три «мастермановских» пуленепробиваемых костюма из запаса, который хранился на яхте.

— Два — для воеводины и для меня, — сказал я, — а третий наденет воевода. Воеводина возьмет его с собой, когда спустится из аэроплана в башню.

Пока не наступили сумерки, я отправился осмотреть местность. Жена хотела пойти со мной, но я не разрешил ей.

— Нет, в лучшем случае тебе предстоит чудовищное напряжение сил и нервов. Ты должна постараться отдохнуть, прежде чем взойдешь на аэроплан.

Она послушалась, как добрая жена, и прилегла в маленькой палатке, специально поставленной для нее.