Геннадий Гусаченко - Покаяние Страница 89

— Порадовал, сынок, нечего сказать… Ведь она — женщина! У неё ребёнок! Оставь её, пока не поздно. У тебя будут свои дети. Зачем растить чужих?

Она уехала, увозя с собой метровой длины чавычу, купленную мною по блату в рыбном магазине на деньги, занятые до получки у Вадима Мицкевича. После её отъезда на душе остался неприятный осадок. Проживание в комнате Любы начало тяготить меня. Тайком, словно вор, я прихватил свой чемодан и подло сбежал.

Два года спустя я встретил Юру Балдина. Вспомнили Любу и Наташу.

— Забегал я как–то к ним по старой памяти, — сказал Балдин. — Между прочим, Танюшка — дочка Любы, когда пошла в первый класс, в тетрадке написала отчество «Геннадьевна». До сих пор тебя помнит. Это мне Люба сама рассказывала. Замуж она не вышла… Всё, говорит, надеялась, что ты вернёшься… Ну, пока! Удачи!

Удача сопутствовала мне в раскрытии преступлений, но, если не считать нескольких мизерных премий, это никак не отражалось на моей нищенской зарплате, которую как ни растягивай, а до получки всё равно не хватит. Получишь голый оклад в 130 рублей, раздашь долги и опять остаёшься ни с чем. Моряцкие шмотки поизносились, и я уже ничем не отличался от владивостокских бичей, шатающихся по городу в надежде на халявную выпивку. Всегда хотелось есть, но в карманах гуляли сквозняки, и я стороной обходил вкусно пахнущие кафетерии, столовые, булочные.

В один из таких нестерпимо–голодных дней я сидел в кабинете за составлением отказного материала по заявлению о краже мотоцикла. Вишнёво–красную «Яву», отливающую эмалью, спилив замок, угнал из гаража «химик» — условно–освобождённый заключенный из мест лишения свободы. Под контролем спецкоменданта он работал маляром на стройке, решил сгонять к подруге в Находку, для чего и выкрал мотоцикл. Угонщик наскоро измазал полированную «Яву» чёрным кузбасслаком, чем вызвал у гаишников подозрение. Незадачливого маляра остановили на трассе и препроводили ко мне с рапортом о задержании. Мне стало жаль парня, глупо сломавшего себе жизнь. Я не стал выносить постановление о возбуждении уголовного дела. Заявитель — капитан морского трамвая, довольный тем, что дорогой мотоцикл нашёлся, и не желая таскаться по судам, охотно согласился с моим предложением не отправлять парня обратно в колонию. Из объяснения, написанного им, теперь явствовало, что никто вовсе и не угонял мотоцикл, что сам владелец, находясь в нетрезвом виде, забыл его на даче, и замок тоже сам спилил, потому, что потерял ключ. Смятый рапорт сотрудника ГАИ я выбросил в урну.

В дверь постучали и в кабинет робко вошли четверо парней. Они вежливо благодарили меня за то, что я не отправил одного из этих красавцев в кутузку.

— Не мне — хозяину говори спасибо, что не стал настаивать на суде. «Яву» ты ему классно выкрасил… Видал?! — показал я кулак угонщику, сидящему с низко опущенной головой. — В другой раз не пожалею… Надеюсь, урок тебе был на пользу… Всё… Ступайте! Мне работать надо…

Они вышли в коридор, долго не уходили, толкаясь у моей двери, о чём–то тихо договаривались. Я часто выбегал на минуту–другую то к следователям, то к дежурному, не закрывая кабинет на ключ.

— Чего толкаетесь здесь? — походя спросил я угонщика. — Вопрос решён… Живи, трудись, как все нормальные люди…

Они ушли, а после их ухода я обнаружил в ящике своего письменного стола свёрток мятых купюр. Подкинули!

Денег было восемьдесят шесть рублей. Взятка! Эта мысль ударила током, обожгла, заставила испуганно захлопнуть ящик.

Что делать?! Доложить начальству и сдать парня, которого пожалел, а заодно и себя за сокрытие кражи? Бежать вдогонку, чтобы отдать деньги? Но где найти «химиков» сейчас? До общежития спецкомендатуры далеко. Ладно, потом отдам…

А голодный червоточец, сосавший изнутри, настойчиво требовал идти в магазин, купить батон с изюмом и бутылку кефира. И пачку папирос. Курить хочется больше, чем есть. «Возьму немного, в получку возвращу», — убеждал я себя.

И потом ещё и ещё понемногу «брал взаймы» из подброшенной мне взятки, уверяя себя, что непременно разыщу угонщика и верну деньги. Но время шло, деньги потратил все, вернуть не смог, и на всю жизнь оставил на себе тёмное пятно, которое не смыть никаким «Fairy».

— Работник советской милиции ни в чём не может запятнать себя. Это я вам как член пар–ртии говорю, — выступая на заседании суда офицерской чести, — сказал замполит майор Капустин, ещё не сменивший зелёные штаны зоновского вертухая (из ИТК к нам пришёл) на синие милицейские. — Пусть Филиппченко и Гусаченко расскажут товарищам о своих проступках, позорящих честь офицера советской милиции… Я как член пар–ртии считаю — не место таким работникам в органах…

Слово «партии» замполит произносил важно и раскатисто, подчёркивая тем самым свою исключительность: «Моя совесть перед «пар–ртией… Пар–ртия ставит задачу… Мы в ответе перед пар–ртией…».

С замполитом Капустиным у меня трения. Не посещаю проводимые им политзанятия. Не хожу на его политинформации. Нет у меня времени на подобную чепуху, годную для просвещения африканских дегенератов. Я и сам могу кому хошь с три короба наболтать про «успехи советской экономики, которая, как сказал Леонид Ильич Брежнев, должна быть экономной…» Или про политическое положение в мире… Но некогда мне высиживать часами в ленинской комнате, слушая краснобайство замполита. Рано утром бегу по адресу, чтобы застать дома свидетеля происшествия, торчу в засаде, поджидая подозреваемого или преступника, объявленного в розыск. Но работа на пользу гражданам и отделу милиции Капустина мало интересует. У него своё понимание «целей и задач, поставленных пар–ртией перед органами внутренних дел». Ему до глубокой фени мои уголовно–розыскные проблемы. Замполиту не понять переживаний опера, слушающего его демагогические рассуждения, в то время, как надо срочно идти, бежать, ехать на задержание мошенника, вора, грабителя, работать по горячим следам совершённого преступления. Капустина бесит, что я ещё не коммунист и уже не комсомолец.

— Вот, пусть расскажут нам, как они пошли на сделку с совестью, а мы решим, имеют ли они право носить погоны лейтенантов милиции… — вытирая ладонью вспотевшую лысую голову, закончил «пар–ртийное» выступление Капустин и недовольно посмотрел в мою сторону. Добра от этого пар–ртийного послушника не жди: давно сожрал бы с потрохами за то, что игнорирую его никчемные трепалки, да Горват и Данилин не дают. Им толковый сыщик нужен, а не пустобрех.

Я и Филиппченко сидим в первом ряду. Витька наклонился ко мне, шепчет:

— Если ему уши постричь, точь–в–точь на хрена моржового будет похож…