Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 89

— Добре, — хмыкнул близорукий, — подходы неплохие. Местность тоже. Поведешь напрямик, минуя селения.

Глава XI

ПО СЛЕДАМ ВАСИЛИЯ ЗУБАНА

Винокуров поехал к Тоне на второй день после разговора с Чащиным. Балог обещал ждать его в Берегово, где Тоня гостила у своей тети. Туда от Королева ходил пригородный поезд. Было утро воскресного дня. В вагоне битком народу. За шумным гомоном людей не слышно даже перестука колес. Певучий украинский говор переплетался с венгерской речью, чисто русский — со словацкой. В тамбуре молодежь пела песни. В их нестройный хор врывалось недовольное кряканье гусей и уток, которые там и сям выглядывали из наспех сколоченных ящиков. Большинство пассажиров вагона спешило на рынок: на полу лежали их заплечные мешки, стояли корзинки, полные фруктов.

Иван Алексеевич в светлом праздничном костюме расположился у окна. Казалось, что он полностью поглощен открывающимися перед ним картинами природы: то внимательно рассматривал тянущиеся за окном гряды невысоких холмов, то провожал глазами полоски посевов пшеницы, остролистой кукурузы, головастых подсолнухов. Ему действительно все это было интересно, но более всего его привлекали люди. Он работал с людьми, и их-то ему нужно было знать. Возможно, что все, едущие в этом вагоне, хорошо относятся к новой власти, но, может быть, среди них есть и враги, с которыми ему предстоит встретиться. Тут майор поймал себя на мысли, что он сегодня особенно мрачно настроен, и решил, даже приказал себе, больше не думать о последнем. Повернулся и стал смотреть в окно.

— Подъезжаем к Берегово, — объявил проводник, проходя по вагону.

Вскоре поезд остановился у вокзала. На перроне Винокурова встретил Николай Балог. Рядом с ним стояла Тоня.

— Мы друг без друга ни шагу, — с мягкой улыбкой сказал Николай. — Знакомься. Это наш гость, майор Винокуров.

— Антонина Данченко, — чуть слышно произнесла девушка. Из-за темных длинных ресниц на майора глянули лучистые голубые глаза.

— Очень приятно. Рад встрече, — с поклоном ответил Иван Алексеевич, осторожно пожимая протянутую ему руку. — Мне бы хотелось поговорить с вами.

Тоня в знак согласия наклонила голову.

— Мне Коля все передал.

— Но где это лучше сделать? На улице вроде бы неудобно.

— А зачем на улице? — за девушку отозвался Балог. — Можно поговорить у ее тети дома. Хозяйки до вечера не будет. Так что нам никто не помешает.

— Очень хорошо, — согласился Винокуров. — Но только у меня есть к вам маленькая просьба. Давайте пройдем по центру вашего города, я хочу посмотреть на него.

— С удовольствием, — согласился Николай. — Нам как раз по дороге.

Они прошли привокзальную площадь и углубились в улицу, ведущую к центру. Винокуров любовался зданиями, бульварами и скверами, роскошными цветниками. Если бы не война, Иван Алексеевич уехал бы после окончания института в райцентр и обязательно там начал около дома разводить цветы. Это была его слабость. Но война все спутала и направила его жизнь по другому руслу. Но где-то еще в глубине души он надеялся на осуществление своего желания. Семья, домик и цветник под окнами. Его цветник.

— Берегово упоминается в исторических документах тринадцатого столетия, — с восхищением рассказывал Балог. — Это один из древних городов, так что внимательнее всматривайтесь в его очертания. — Он выжидательно посмотрел на идущего рядом майора и, убедившись, что тот с интересом слушает его, продолжал: — И несмотря на такой почетный возраст, этот город достаточно молодой: здесь происходили революционные события. Так, например, береговские рабочие, объединенные в социалистические организации, поддержали забастовочное движение в Закарпатье. Первого мая 1909 года они впервые вышли на демонстрацию. А через три года объявили забастовку женщины, занятые на различных предприятиях, — он чуть сжал локоть Тони, мол, знай наших, не подведут, продолжил: — В городе много украинцев и венгров. Почти наполовину тех и других. Так вот, фашисты использовали это, превращали Берегово в центр национальной розни. Ну, что еще вам рассказать? В городе крупнейший в Закарпатье винный завод. Здесь рождаются знаменитые закарпатские вина.

За этой беседой они незаметно прошли почти весь город. Свернули на улицу, обсаженную по обеим сторонам каштанами и черешней. Вскоре остановились у дома, огороженного оцинкованной сеткой. Перед его окнами на грядках цвели ярко-красные гладиолусы, кремовые астры. Майор невольно залюбовался ими. Он на мгновение остановился. Где-то вблизи, на дереве, зарыдала горлинка. Балог повернулся к Тоне и чему-то улыбнулся. Было заметно, как девушка смутилась.

— Вот мы и пришли, — тихо проговорила она. — Прошу в дом.

Щелкнув ключом и открыв дверь, она ввела своих спутников через прихожую в зал. Усадив их, Тоня попросила разрешения удалиться и поспешно вышла. Не успел майор как следует рассмотреть окружающую обстановку, как девушка вернулась с подносом, на котором виднелись тарелочки с сосисками, ломтиками белого хлеба и маленькими чашечками с чаем. Расставив угощение, она села рядом с Николаем и предложила приняться за еду. Постепенно разговорились. Тоня рассказала Винокурову все о своем отчиме и затем встала, достала из комода портсигар. Балог отхлебывал чай маленькими глоточками и в беседе не принимал участия.

— Последний вопрос к вам, Антонина Владимировна, — майор сделал паузу: — Вы уверены, что тогда в магазине встретились именно с отчимом?

— Тут никакой ошибки быть не может. На днях видела его и моя тетя.

— Так, так. Это уже интересно.

— Мы с мамой, чтобы лишний раз не расстраивать тетю, не говорили ей, что он утонул. Тетя — гипертоник. Она, конечно, не так уж расстроилась бы, но всякая весть о смерти, даже чужого человека, действует. Так вот, возвращаясь утром с рынка, тетя столкнулась с ним лицом к лицу, когда тот выходил из сапожной мастерской, что рядом с лютеранской церковью. Она мне потом рассказывала. «Я, — говорит, — поздоровалась и остановилась, чтобы спросить о вас, а он сухо в ответ: «Простите, мадам, вы обознались!» — и, перебросив через плечо сапоги, ушел. Тогда я рассказала тете о мнимой его смерти и о нашей с ним встрече в магазине. Тетушка всполошилась: ей, как и мне, стало