Г Метельский - По кромке двух океанов Страница 18

Здороваюсь. Спрашиваю, не помешал ли?

— Что вы! Мы здесь всегда рады новым людям! Откинувшись на спинку кресла, изредка поглядывая то на меня, то на карту на стене, Зоя Иннокентьевна рассказывает о своем самом северном в стране районе, куда входят Северная Земля, острова Уединения, Визе, Ушакова…

— Ушаков… — повторяет она и достает из ящика снимок.

Среди других людей я узнаю ее. Сосредоточенные, торжественно-грустные лица. Виден высокий гидрографический знак на фоне голой тундры. К знаку прибита доска «Исследователю Арктики Г. А. Ушакову».

— Он завещал похоронить себя на Северной Земле, которой отдал столько лет жизни. Есть там необитаемый островок Домашний. Туда и перевезли из Москвы прах Георгия Алексеевича. Рядом ветхая деревянная избушка, где он зимовал с товарищами.

Как память нам о дне вчерашнем,прочеркивая лунный диск,стоит на острове Домашнемнад океаном обелиск.Луна уходит, блекнут тени,снежинки на ветру дрожат.И лишь медведи да тюленипокой героя сторожат.

— Это один наш северянин написал.

Да, немало славных имен, отечественных и зарубежных, связано с Диксоном. На его неуютную землю ступали Челюскин, Толль, Нордекшельд, Амундсен, Нансен, Шмидт, Визе. Известные полярные капитаны Воронин, Белоусов, Мелехов, Сорокин не раз выводили отсюда караваны судов на штурм пролива Вилькицкого. С Диксона вылетали Водопьянов, Чухновский, Мазурук, Черевичный — пилоты, без которых немыслимо представить себе историю освоения Арктики. На острове зимовал писатель Борис Горбатов, собиравший здесь материалы для своего сборника «Обыкновенная Арктика».

Не дойдя четырех километров до радиостанции Диксона, погиб норвежский матрос Пауль Тессем из команды вмерзшего в льды Таймыра судна «Мод», на котором находилась экспедиция Амундсена. Здесь Тессема и нашел один из замечательных землепроходцев нашего столетия, участник экспедиции 1900 года, снаряженной для поисков таинственной Земли Санникова, упорный исследователь Таймыра, первооткрыватель двух островов в море Лаптевых, боцман Никифор Алексеевич Бегичев. В кармане погибшего норвежца лежали часы, компас, почта, отправленная Амундсеном, его путевые дневники. Многие сотни километров прошел Бегичев, пока не обнаружил останки моряка Кнудсена — спутника Тессема. Рядом лежали разбитый барометр, монеты, винтовочные гильзы. Все это вместе с подробным отчетом о поисках отправили на родину моряков.

Правительство Норвегии наградило Бегичева медалью и золотыми часами. В центре берегового поселка Диксон поставили ему памятник. На груде диких камней прочно стоит человек в полярной одежде, с планшетом через плечо и смотрит на север, на свои любимые ледяные просторы. Не забыт и Тессем. Большой, отшлифованный с одной стороны камень с мемориальной доской на нем напоминает о погибшем норвежце…

Я подолгу стою возле того и другого памятника, обхожу их, фотографирую и думаю о том, какой дорогой ценой дались человечеству открытия в Арктике, сколько утрат понесли люди, стремясь разгадать ее тайны.

…Погода не улучшается. Пилоты, прилетевшие из разных портов и застрявшие, до изнеможения играют в карты и глядят вокруг осоловелыми глазами. Потом идут в столовую, покупают апельсины и пьют крепкий, «чтоб ложка стояла», чай. Молоденькая официантка в накрахмаленном переднике переводит грустный взгляд с летчиков на буфетную стойку, на которой янтарно светятся бутылки коньяка, но пилоты отворачиваются, вздыхают и смотрят в тарелки. В соседнем с моим номере кто-то поет популярную здесь песню «Который день пурга качается над Диксоном». Пурги, правда, нет, как-никак июль, но есть свирепый, ревущий за окном ветер, который вот уже трое суток не дает пилотам подняться в воздух.

Вечером Иван Иванович неожиданно говорит, чтобы завтра к девяти утра я был готов: возможно, полетит самолет ледовой разведки.

В девять я прихожу на летное поле. Желтовато-красный, как бы пылающий самолет (отличительная окраска полярной авиации) стоит наготове. «Добро» дают около одиннадцати.

Экипаж и гидрографы не торопясь, покуривая и переговариваясь, идут к машине через все поле, восемь человек. Девятый — я.

— Кому вымпел будем бросать? — спрашивает кто-то, должно быть гидрограф.

— «Мелехову», — отвечает, наверное, командир корабля, высокий, молодой, с широкими нашивками на рукавах.

В самолете непривычно просторно, от былой обстановки остались лишь два пассажирских кресла в салоне. Зато есть привинченные к полу металлические столы, табуретки, кухонная утварь и электрическая плитка, на которой бортмеханик будет готовить обед.

— Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

Гидролог, тот самый, который задавал вопрос пилоту, высокий, массивный, никак не умещающийся на круглой табуретке, по-домашнему скидывает пиджак, вешает рядом с собой на крючок, надевает тапочки. Пилоты тоже снимают кители и удобно усаживаются в свои мягкие кресла. Работать придется долго, часов десять. Гидрограф расстилает на столе похожую на простыню узкую и длинную карту, затачивает цветные карандаши, аккуратно собирает мусор в жестянку из-под консервов и профессиональным движением поворачивается к иллюминатору. Иллюминатор этот особый, глубоко выступающий выпуклостью наружу, чтобы удобно было наблюдать за тем, что делается за бортом.

Взлетаем. Тикает хронометр. Дрожит стрелка альтиметра. Термометр за бортом показывает «восемь градусов жары».

Я тоже не отрываю глаз от окна. Чистая вода вскоре заканчивается, и впереди, докуда видно, появляются отдельные льдины с неправдоподобно четкими желтыми краями и голубыми пятнами посередине. Потом этих льдин становится все больше, и вот под нами уже больше льда, чем воды. Чем дальше от нас, тем лед кажется гуще, отдельные куски его сливаются в сплошное бугристое голубовато-серое поле с очень узкой серебристой полоской на горизонте, словно бинт на лбу земли.

Самолет летит низко, метрах в ста от поверхности океана. Несмотря на гул моторов, отчетливо слышно, как крупные капли дождя стучат по металлической обшивке, и подрагивающие косые полосы его перечеркивают иллюминаторы. Машину ведет второй пилот. Он удобно сидит б низком кресле с парусиновым чехлом, небрежно поглядывает вправо, влево, на включенный «дворник», точно такой же, как у автомобилей. Летчик часто меняет курс, летит зигзагом, чтобы гидрологи могли увидеть как можно больше.

Я сижу рядом с гидрологом. Каждые пять минут он смотрит в свой глубокий «персональный» иллюминатор, потом выбирает карандаш из коробки, зачерчивает им кусок карты, ставит условные значки — круги, ромбы, квадраты, треугольники с цифрами внутри.