Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе Страница 19

Каково же было всеобщее возбуждение, когда оказалось, что нижние, ближайшие к подледниковому морю несколько метров ледника были солеными и резко контрастировали с пресным, полным воздушных пузырьков «глетчерным» льдом основной толщи ледника. Это значило, что у нижней поверхности, на границе с соленым подледниковым морем, шло намерзание. А этот факт, в свою очередь, позволял по-новому взглянуть на вопрос неустойчивости шельфового ледника Росса при потеплении климата. Новая модель явления, которую можно было представить исходя из обнаруженного намерзания льда под ледником в его отдаленной от моря части, позволяла считать, что шельфовый ледник Росса вряд ли разрушится при ожидающемся потеплении климата в ближайшие пятьдесят — сто лет за счет парникового эффекта, связанного с увеличением количества углекислого газа в атмосфере благодаря человеческой деятельности, связанной с сжиганием углеводородного топлива.

А раз не разрушится шельфовый ледник Росса, значит, не разрушится и наземный ледниковый покров Западной Антарктиды, и уровень Мирового океана не повысится через пятьдесят — сто лет на четыре-пять метров, вследствие чего огромные, густо населенные прибрежные районы многих материков не будут затоплены.

Вот почему ценность этих кернов и интерес к ним были столь велики. Неудивительно, что керны были тщательно упакованы и отправлены в специальном самолете в Мак-Мердо, а потом — в холодильники главной американской лаборатории по хранению и исследованию ледяных кернов при геологическом факультете Нью-Йоркского университета, расположенного в городе Буффало.

Я бывал в этой лаборатории, знал, что на холодильные камеры ее, являющиеся частью огромного промышленного холодильника для мяса и рыбы, расположенного на берегу озера Эри, вполне можно положиться. Полным доверием и уважением всей нашей международной научной братии, связанной с изучением ледников, пользовался и хозяин этой лаборатории, профессор Честер Лангвей. Или просто — Чет. Оставалось только решить, как добраться мне в эту лабораторию.

А пока на леднике Росса шли другие работы. С помощью горячей воды инженеру Джиму Браунингу удалось протаять большую скважину через весь ледник. Весь лагерь вздохнул облегченно: программа исследований наконец выполнена полностью. Оставалось завершить некоторые мелкие работы.

В тот день Джим проводил очередное разбуривание горячей водой начавшую было замерзать скважину, в которой работали геологи морского дна. Мы сидели в своей палатке, разбирали буровую установку, укладывая детали в ящики. Над белой пустыней Джей Найн уютно разносились знакомые звуки: надсадный рев компрессоров и насосов лебедок, скрип медленно проворачивающихся барабанов и блоков, шум вентиляторов парового котла. И вдруг я поймал себя на мысли, что все звуки внезапно прекратились. Над лагерем повисла необычная тишина.

Взглянул на ребят — они тоже почувствовали тревогу. Открыли дверь на улицу. Обычно в разных местах лагеря кто-то что-то делает, а тут никого. Бросились в кают-компанию. А там полно народу. Протиснулись сквозь толпу и увидели — посередине комнаты, на полу из грязной, покрытой маслом и сажей фанеры лежал, раскинув руки, юноша — почти мальчик. Мальчишеское с веснушками, но почему-то серое лицо, разметанные мягкие волосы, сконфуженные глаза пытаются улыбнуться. А за улыбкой — отрешенность человека, прислушивающегося к тому, что для него сейчас важнее всего. Руки широко раскинуты, и вместо одной руки ближе к кисти сплошное кровавое месиво, перемешанное с грязным машинным маслом.

— Джек попал в лебедку, — шепнул мне кто-то.

На полу рядом с мальчиком — ему ведь только восемнадцать — стоял на коленях наш «врач», а точнее — студент медицинской школы, взятый на работу как лаборант. Он возился с бинтами и шприцем.

Вторая рука тоже была безжизненно откинута, и кто-то, примостившись рядом с пострадавшим, расстегнул рубаху и отогревал ее на своей груди, шепча юноше что-то ободряющее.

Джон Клаух уже сообщил по радио о беде. В этот момент в воздухе находились три тяжелых самолета. Все три изменили маршрут и полетели к нам. Кто прилетит первый, тот заберет пострадавшего в Мак-Мердо. «Лишь бы Джек не потерял сознание, лишь бы он не впал в болевой шок. Ведь из него иногда не возвращаются», — шептал мне сосед.

Я смотрел на Джека, на бинты, которыми студент-медик осторожно и неуверенно бинтовал израненную руку. Что-то мне казалось странным в этих бинтах. И вдруг я понял: они были не белые, а зеленые. Это же военные бинты! Неужели мы будем превращать друг друга вот в таких же, как Джек, русских и американцев, теряющих в момент ранения свои национальные черты и превращающихся просто в беспомощных мальчиков.

Тот человек, который отогревал руку Джеку, по-видимому, сам замерз или устал. Осторожно, как хрупкую вещь, положил он на пол по-прежнему безвольную, как протез, темную кисть Джека. И тут со мной произошло что-то. Отодвинув легонько того, кто стоял передо мной, я, как будто именно я из всех был кем-то выбран для этого, вышел вперед, в пустое пространство, потянул вниз «молнию» куртки, тоже раскрыл грудь, лег рядом с Джеком и прижал к своей теплой груди его холодную кисть. «Боже мой, Джек, пожалуйста, продержись до самолета, милый, держись, мальчик, я так тебя люблю, так хочу, чтобы ты жил. Ведь ты мой первый американец, перевязанный зеленым бинтом, которому я, может быть, чуть-чуть, но помогаю выжить. Пожалуйста, Джек, пожалуйста», — шептал я, грея руку Джека.

Джек дожил до самолета, дожил до Мак-Мердо, а там уже было много врачей, и жизнь его была спасена. С ближайшим самолетом его отправили сначала в Новую Зеландию, а потом в США.

Еще несколько дней я жил на станции Джей Найн, заканчивая с ребятами демонтаж и упаковку оборудования и приборов, чтобы отправить их в Мак-Мердо. И в это время очередной, прилетевший, как всегда, ночью, самолет доставил почту, в том числе и конверт на мое имя, официальный конверт.

В нем лежало длинное письмо, в котором «командир и директор» КРРЕЛ приглашал меня приехать после окончания работы по бурению на леднике Росса в США, на срок шесть месяцев для научной работы по интересующим меня проблемам. Все расходы по моему пребыванию в США с момента прибытия в КРРЕЛ брало на себя управление полярных программ Национального научного фонда США.

Конечно, я обрадовался этому приглашению, хотя очень хотелось домой. Целый год переписывались мы с КРРЕЛ. Мой институт и Академия наук были за эту поездку, если, конечно, она будет осуществлена за американский счет. Но время шло, а официального приглашения от американцев все не было, и я уже перестал надеяться. И вот официальное приглашение получено, но надо сначала получить разрешение института и Академии наук.