Игорь Зотиков - Я искал не птицу киви Страница 24

Но однажды Питер все же отошёл от своего пирса. На той стороне реки, в нескольких километрах ниже по течению, у пристани, принадлежащей Береговой охране США, готовился к отплытию огромный трехмачтовый учебный парусник «Игл» (что значит «Орёл»), на котором у Питера были друзья. И вот Питер решился сплавать туда и обратно. Сколько было страхов по дороге: «Этот катер неминуемо наскочит на нас!… Салли, ну что вы ждёте, поднимите на мачте такой-то сигнал, да скорее,… Дик, что вы улыбаетесь, прошу вас следить за этой яхтой. Она кажется мне опасной!… Не кажется ли вам, что нас сносит за бакены?…»

Зато какой триумф был, когда мы подошли к той же стенке, у которой стоял готовый к отплытию красавец «Игл», и хотя и с огромным трудом, но всё же пристали к ней. «Игл» со своими морскими кадетами уходил в кругосветное плавание, и на него сплошным потоком шли гости и провожающие. А когда они смотрели сверху вниз на нашу скорлупку, нам внизу, на палубе, в этот момент казалось, что и мы вот-вот поднимем паруса и уйдём вслед за огромным «Игл».

— Папа, папа! — кричал восторженный мальчуган: — Посмотри, какой маленький кораблик, неужели и он может плавать в океане?

— Да, сын. И на такой яхте тоже можно обогнуть земной шар…

Мы купались в лучах славы Питера. После этого плавания мне стало окончательно ясно, что только очень немногие из тех, кто имеет яхты, по-настоящему плавают на них. Для большинства — это просто некая новая форма дома. И плюс ещё надежда: а вот возьму и сплаваю в отпуск во Флориду. Но, хотя во Флориду никто здесь, в общем-то, не плавает — жизнь яхт-клуба для многих привлекательна. Правда, не все могут вынести её долго: слишком уж холодно зимой, да и аренда места для стоянки обходится недёшево. А ведь редко у кого, кроме яхты, есть ещё и квартира.

В 1981 году, через два года после моей жизни на яхте, я опять встретился в Вашингтоне с Диком Камеруном. Оказалось, что у него уже нет яхты. На деньги от её продажи он снова купил квартиру. Сейчас на том корабле-доме живёт новый хозяин. И, наверное, новый хозяин так же заводит иногда мощный двигатель. Но от такой ротации, по-моему, никто не проигрывает. Ведь яхта за несколько лет почти не стареет, и её продают за те же деньги, что и купили. А мечта жизни для многих благодаря этому осуществилась. У них была собственная яхта.

В пяти минутах ходьбы вверх по течению

Жизнь на «Марина» подарила мне не одну приятную неожиданность. Однажды мы ужинали на борту нашей лодки, ужин был поспешный, что попалось под руки, какие-то рыбные консервы. И я сказал по этому поводу какую-то тривиальность, вроде того, насколько вкуснее та же рыба, когда она свежая.

— Кстати, Дик, посмотри, — сказал я. — В воде вокруг нас бухают какие-то большие рыбы. Может, мы достанем удочки и половим? Что это за рыбы? — И Дик ответил, что он думает, что это карпы, но он сомневается, что их можно есть, даже если их поймаешь. — Посмотри, какая грязная вода в реке, сколько здесь разных отбросов, разве можно есть рыбу, которая питается всем этим? Но если ты хочешь купить свежую рыбу или вообще любую морскую пищу — крабов, креветок, устриц, — нет ничего проще. Ведь в пяти минутах ходьбы отсюда вверх по течению расположен причал, где разгружаются сейнеры и другие рыболовные суда. Они приходят сюда прямо из залива и из Атлантики, — добавил он небрежно. Я затаил дыхание.

На следующий день, рано-рано утром, я вышел из яхт-клуба и направился вверх по течению реки. Сначала я шёл вдоль каких-то фешенебельных прибрежных ресторанов, а потом, без всякого перехода попал как бы в другой век. Гранитная облицовка набережной внезапно кончилась. Дальше шла залитая асфальтом чуть полого спускающаяся к берегу площадка, отвесно обрывающаяся в воду бетонной стеной причала. Вдоль линии причала стояло несколько деревянных, грубо сколоченных лодок. С большой лодки с палубой, смахивавшей на разинский чёлн, полуголые мускулистые и загорелые мужики в клеёнчатых передниках таскали большие двуручные корзины-бушели, доверху заполненные живой рыбой. С другой, такой же старомодной, серой некрашеной расшивы (пришло на ум такое слово) такие же мужики, только с раскосыми, как у китайцев, глазами таскали круглые, глубокие корзины, в которых бугрились, наползая друг на друга, овальные, размером с блюдце, темно-зелёные с чернью крабы. Ещё одна лодка-баркас, тоже с палубой, над которой зачем-то была ещё и деревянная двускатная крыша и странная мачта в виде треноги, видно, только что разгрузилась, и одинокий матрос щедро окатывал из брандспойта её пустую палубу. Мощная струя воды выбивала из углов завалившиеся туда ракушки, и они летели в стороны, как камни.

Справа и слева от асфальтированной площадки перед баркасами стояли несколько ярко раскрашенных киосков, прилавки которых ломились от тех же даров моря. Все эти балаганы с ярко и грубо нарисованными рыбами и ракушками чем-то напоминали рыбные ряды Нижегородской ярмарки времён юного Горького, знакомые мне по старым фотографиям. Вот только телег и лошадей не было. Зато всё время подъезжали и уезжали огромные роскошные автомобили, в их багажники грузились целые корзины крабов и моллюсков.

В центре асфальтированной площадки стоял небольшой фанерный павильончик с трубой на крыше. Из трубы шёл не то дым, не то пар, и вкусно пахло разогретыми пряностями. Над открытой дверью павильончика был фрагментарно, в духе Пиросмани нарисован красный, дымящийся краб на тарелке. Я зашёл внутрь. Довольно большое помещение. В углу его — две корзины. В одной — ещё ползущие друг на друга крабы. В другой — съедобные моллюски-кламы. Продавец, дородный мужчина с татуировкой, выслушав нескольких покупателей, бросил в большую бочку, стоящую перед ним, десяток крабов и повернул кран. Раздалось шипение, из бочки повалил пар. Через пару минут продавец выловил большой ложкой трех дымящихся, уже красных крабов и кинул их в бумажный пакет, потом взял горсть какого-то снадобья, похожего на красный молотый перец, бросил его щедро в тот же пакет, сильно встряхнул содержимое, открыл пакет, понюхал сам, закачав головой от запаха, и передал пакет негритянке, которая не отрываясь следила за его манипуляциями. Следила за ними и вся очередь. Да, здесь стояла очередь. Я понял, что нашёл то, что мне нужно, и стал в хвост.

Через десять минут я уже сидел на газете на метровой полоске земли между береговым обрывом и каменным бордюром шоссе и, положив очередного краба на камень, другим камнем осторожно разбивал его панцирь, стараясь не забрызгать одежду. Прямо надо мной навис огромный гудящий мост, соединяющий центр города с одним из его аэропортов. А рядом сидел, тоже на газете, пожилой негр и не отрываясь смотрел на поплавок своей удочки. Я уже доел крабов и вытирал газетой пальцы, липкие и красные от острой и пахучей приправы, а негр все так же углублённо смотрел на поплавок. Поклевок не было. Я встал и тоже начал наблюдать за поплавком, поглядывая при этом по сторонам. И постепенно вдруг понял, что здесь очень мало белых. Большинство были негры, метисы и люди южноазиатского типа. Потом я почувствовал, что большинство этих людей как бы наслаждались тем, что они делали, хотя работу их нельзя назвать лёгкой. И ещё я вдруг понял, что люди из яхт-клуба «Марина» и те, что находились на этой асфальтовой пристани, по-видимому, никогда не соприкасаются. Здесь не было той чистоты, красоты и роскоши, как на «Марина», но чем больше я смотрел вокруг, тем более эти люди становились понятнее мне, ближе, что ли.