Льюис Котлоу - Занзабуку Страница 25

Бежать было поздно. Я присел, закрыв голову руками, и успел подумать, что погибаю чертовски глупо. Небольшая ветка хлестнула меня по спине, и… все кончилось. Земля задрожала, трескались ломавшиеся сучья, на мне лежала лишь маленькая ветка. Я взглянул вверх и перевел дух. Небольшое дерево в десятке шагов слева от меня приняло на себя падающего гиганта и отклонило его ствол несколько в сторону — это и спасло меня. Мне очень посчастливилось, ибо везение обычно не балует исследователей.

Я провел много дней в Итури, и большая часть их сливается в моей памяти в один типичный день. Несколько эпизодов я запомнил особенно хорошо — танец охотников на слонов, сооружение висячего моста через реку (об этом я пишу немного ниже), охоту в лесу. Но сейчас мне хочется рассказать об обычном, будничном дне в Итури, таком дне, который я провел на поляне, наблюдая, слушая и снимая, пока было светло, сцены из повседневной жизни пигмеев. Таких дней было большинство.

Утром меня будил громкий голос главного охотника или старшины, объявлявшего «план на день» — кому, где и с каким оружием охотиться, что делать женщинам и т. д. Из хижин появлялись пигмеи, и все вокруг наполнялось их голосами. Обычно уже через несколько минут один или два голоса звучали особенно громко, гневно, выделяясь из общего шума. У какой-то хижины вспыхивала ссора. Раздавались проклятия и звучали взаимные обвинения.

Я натягивал сырую одежду, выходил из палатки и попадал сразу под легкий «душ» — с ветвей окружавших поляну высоких деревьев методически падали крупные капли. В нос ударял запах гниющей древесины, старого болота и аромат тысяч цветов. К вечеру я привыкал к этому сложному сочетанию, но сразу после сна, когда все чувства обострены, оно казалось особенно резким.

Скоро появлялись другие, более приятные запахи: дыма костра и приготовляемой пищи, и я невольно обращал взор на свой «очаг», холодный и мертвый. Все настолько сырое, что разжечь костер очень трудно, но мы все же кое-как ухитрялись развести огонь и приготовить себе завтрак. Пока он варился, я прислушивался к разгоравшейся ссоре — теперь к ней присоединились женщины, и их резкие, пронзительные голоса, казалось, проникали в каждую клеточку моего мозга.

Утро было сумрачное, серое, небо — сплошь задернутое пеленой облаков. Такая погода располагала к ссорам. Пигмеи, как и все эмоциональные люди, легко поддаются настроению. В дождливый или пасмурный день оно у них плохое, и казалось, все жители деревни встали не с той ноги. Пигмеи очень непосредственны и откровенны. Они не привыкли скрывать и подавлять свои желания, и если у кого-нибудь из них плохое настроение, то стоит слегка задеть этого пигмея, как он готов начать ссору. Обиженный не остается в долгу, и вспыхивает перебранка.

Ссорящиеся осыпают друг друга проклятиями. Кто-нибудь из друзей пигмея А вступается за него и говорит что-либо неприятное противнику — пигмею Б. Пигмей Б посылает его к черту, а пигмей А советует другу заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие; тот обижается, и в результате вспыхивает новая перебранка. В этот момент в разговор вступает жена одного из спорящих, хотя она должна заниматься завтраком. Муж приказывает ей замолчать, она в ответ начинает кричать на мужа, обвиняет его, что он плохой отец своих детей, ленивый охотник-мазила и волокита. В результате вспыхивает новая ссора, нередко захлестывающая первую.

К этому времени уже никто не помнит, кто был зачинщиком. В первое время я пытался выяснить, что же послужило причиной такого скандала. Раз или два мне это удавалось, и я не мог поверить, что из-за подобного пустяка может возникнуть такой шум. Обычно главный скандалист уже через три минуты не помнит, из-за чего же все началось.

Но перебранка почти никогда не переходит в драку. Лишь раз я видел, как мужчина ударил другого, и еще один раз, как охотник схватил лук и послал стрелу вслед убегающему противнику.

Все эти ссоры скорее шумные, чем неприятные, но они порядком надоедали мне. Когда Биллу Динсу приходилось жить в лесу с пигмеями, из-за этих перебранок он ставил свою палатку поодаль от лагеря маленьких африканцев. Когда ссора продолжалась особенно долго и начинала злить меня, я напоминал себе, что пигмеи зато не знают различных язвенных заболеваний, неврозов, гипертонии или коронарного тромбоза.

Правила поведения в нашем обществе заставляют нас большей частью сдерживать раздражение из-за пустяков, в этом есть своя хорошая сторона, но есть и плохая. Пигмеям такие ограничения незнакомы. Они живут сравнительно маленькими семейными группами, и все члены каждой из них связаны взаимной глубокой привязанностью.

Завтракая под такой аккомпанемент, я утешал себя мыслью, что через несколько минут завтрак пигмеев также будет готов и все сразу стихнет. Завтракают пигмеи весьма основательно, ибо нередко им больше не приходится поесть в тот же день. За завтраком они иногда съедают не меньше, чем на описанном мною пиру.

Шум стихает, меняется тон голосов, и я могу, не выглядывая из палатки, точно сказать, в какой хижине завтрак уже готов. Постепенно поляну наполняют веселая болтовня и дружеские разговоры. Выйдя из палатки, я вижу двух самых яростных спорщиков: они сидят рядом на земле, широко улыбаются друг другу и макают вареные бананы в подливку из пальмового масла, налитую в общий котел.

«Пигмеи с детской непосредственностью переходят от плохого настроения к хорошему, от гнева к дружескому расположению», — утверждают почти все путешественники, побывавшие у них. Их обычно называют ребячливыми, счастливыми, беззаботными, и все эти определения до некоторой степени справедливы и в то же время поверхностны. Разве похожа на детскую забаву охота на слонов? Разве могу я назвать беззаботными охотников, двое суток идущих по следу с таким искусством, какое навряд ли встретишь где-либо еще на земле, и знающих, что в округе стало мало дичи? Когда в глазах пигмеев мелькает ужас при крике совы в сумерках, они не похожи на счастливцев.

По-моему, вернее было бы назвать их темпераментными, эмоциональными людьми. Проявления их чувств не подчинены какой-либо системе, и поэтому гнев у них может быстро уступить место дружелюбию. Вместе с потоком проклятий пигмей полностью изливает и свое раздражение, а его душу после этого уже ничто не мучит.

После завтрака пигмеи удовлетворенно вздыхают, шутят и оживленно обсуждают планы на день. Трое или четверо юношей берут луки и стрелы и начинают тренироваться в стрельбе. Целью служит большой лист какого-нибудь дерева на другом краю поляны. Еще слишком рано для съемок, и я убеждаю их повторить «тренировку» попозже. Вдруг я вспоминаю отрывок из объемистого труда Шебеста о пигмеях и прошу юношей продемонстрировать их искусство в стрельбе по подкинутому в воздух банану. Они с восторгом соглашаются и оказываются замечательными стрелками: почти в один и тот же миг плод пронзают три стрелы.