Андраш Рона-Тас - Монголия. Следами номадов Страница 30

Холмик обо

Рядом с центром перевала находится удивительный холмик обо. Согласно давним верованиям, среди духов гор, долин и ручьёв почётное место занимают страшные призраки горных вершин и перевалов. Путники должны жить с ними всегда в согласии, так как в противном случае они подвергнутся лавинам, земляным обвалам, снежной вьюге и многим другим опасностям. Поэтому люди приносят жертвы местным духам. Жертвы могут быть каким-то любимым предметом ежедневного пользования (даже волосы путника!). Конечно, условия не позволяют того, чтобы жертва была настоящая, так как бедный пастух не имеет столько богатства, чтобы мог он себе позволить на каждом перевале и на каждом горном пике оставлять что-то ценное. Поэтому, очевидно, жертву он заменяет чем-то более мелким, и вместо любимой чашки оставляет он осколок черепа, вместо одежды – тряпку. А когда не имеет ничего, бросает на кучу, выросшую за столетия благодаря всяким путникам, горстку земли или камень. Обычай этот является намного более древним, чем ламаизм. На некоторых территориях Монголии и Тибета он сохраняется даже сегодня, приобретая не раз современные формы, например, такую, что на кучу бросают старые автомобильные покрышки. Обычай этот известен, впрочем, во всех частях света, однако учёные называют его обо, взяв название на монгольском языке. Собранные здесь тряпки лежат рядом с дырявыми кастрюлями, конским волосом, костями, подошвами, деньгами, и находим здесь также каменную табличку с выбитыми тибетскими буквами известной чародейской формулы Ом мани падме хум.

Долго спорили мы, что означает эта формула-молитва. Из моего детства вспоминаю, как играя в чёрную магию, при укрывании какого-нибудь предмета говорим мы «хокус-покус». Магия была важна только тогда, когда мы произносили эти слова. Ом мани падме хум сегодня не значит уже больше, чем что-то вроде такого, собственно, «хокус-покус». Есть это наиважнейшая и наиболее часто повторяемая буддийская молитва. Надпись такая виднеется на ленточках, которые развеваются на ветру. Слова эти произносятся автоматически. Находим её на многих молитвенных барабанах. Последователи ламаизма приобретают себе великие заслуги для будущей жизни, если эту формулу вымолвить десятки тысяч раз. Но монгольский пастух или тибетский земледелец, зарабатывающие на хлеб в поте лица, не имеют времени на продолжающееся весь день бормотание. Ом мани падме хум. Поэтому помогают они себе самостоятельно сделанным ветрячком или водяной мельничкой. Приспособление такое собирается обычно из медной трубки, в которую вкручена длинная полоска бумаги. На ней формула, отпечатанная столько раз, сколько уместится, даже тысячу раз. Ветер или вода с помощью ветрячка вращают валёк целый день. С каждым оборотом молитва оживает тысячи раз: машинка для молитвы избавляет владельца от её произношения, а ему оставляет время на другие занятия, и при этом не тратит он ласк, плывущих от тяжкого повторения формулы. Отдельные слова заклятья, однако, имеют смысл. Мани на санскрите означает дорогой камень, а в буддийской символике – дорогой камень, представляющий буддийское учение. Пидма или падме – это также слово, происходящее из санскрита, означающее цветок лотоса, водяной лилии. Лотос является излюбленным символом буддизма и означает чистоту, совершенство. Находящиеся в начале ом и в конце хум не имеют и никогда не имели значения, являются они попросту чародейскими, магическими восклицаниями. Если, следовательно, мы любой ценой хотели бы перевести известную формулу, гласила бы она: «О, драгоценный камень, лотос, хей!» или, в буддийской символике: «О, совершенное учение, хей!», но ни тибетцы, ни монголы об этом не знают. Требуется здесь добавить, что наиболее сообразительные последователи сокращают себе молитву и говорят или пишут на ленте только ом хум.

Дорога от перевала Игин-даваа ведёт постепенно вниз и становится всё монотонней. Окрестности здесь также каменистые, но камни мельче. Покуда светит солнце, не очень холодно, но когда оно спускается к западу и заходит за горизонт, срывается такой пронизывающий холодный ветер, что два пальто едва меня спасают от него. Я должен прятаться вглубь машины.

Было уже девять часов вечера, когда мы приехали в Дзагу. Тут нет заезжего дома, построенного из глины или кирпича. Останавливаемся у юрты, в которой помещается подобие гостиницы. Заключает она в себе что-то от традиции старых почтовых станций. В гостинице холодно, но, по крайней мере, мы укрыты от ветра. Вскоре появляется директор гостиницы и разжигает железную печь, находящуюся в центре юрты. Мы медленно снимаем с себя полушубки. Начинает расходиться приятное тепло. Юрту освещают две мигающие свечки. Нам приносят «чёрную похлёбку», называемую «хар щюль». Это попросту суп с жирной бараниной. Приготавливают его таким способом: в кипящую воду в котелок бросают нарезанное мелко жирное мясо, а после приготовления добавляют клёцки (лапшу). Если найдётся под рукой дикий лук, то применяется он как приправа. После чёрного супа подают нам белый солёный чай. Ужин мы дополняем кексами из Улан-Батора, а потом ложимся спать. В гостиницах-юртах имеются металлические кровати с сеткой и шерстяные одеяла. Перед утром натягиваю на себя козий полушубок, так как становится очень холодно.

На следующий день в 10 часов двигаемся дальше. Ландшафт становится всё более пустынным. В монолитный покрытый травой участок врываются местами большие песчаные пятна. На северной стороне гор видно несколько кустов, в то время как южная сторона светится полностью проплешиной. Северная сторона немного увлажнена. Веющий с севера ветер приносит влагу, которая задерживается на северных склонах гор, кроме того, испарение здесь меньше, чем на южных склонах, более открытых для действия солнечных лучей.

Сильно выступающие скалы и потрескавшиеся склоны сопровождают нас попеременно вдоль дороги, которая проходит здесь долинами, а местами отрывается от них и проходит вершиной, чтобы избежать больших изгибов. Сама дорога – это только автомобильная колея, а собственно, многочисленные следы машин, которые бегут то параллельно, то сбегаются, то снова расходятся. Шофёр всё время должен решать, какую колею выбрать, но это непростая задача. Более широкая, изъезженная дорога часто имеет столько выбоин, что можно легко сломать ось; в то же время, дорога реже используемая может завести в болото, так как на дне котловин грунт очень часто бывает вязким. В этих небезопасных местах машины «садятся», как говорят монголы, а высвобождение из таких ловушек длится порой часами. Посещаемые дороги держатся, в основном, телеграфных линий, пересекающих страну во многих направлениях.