Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос Страница 33

Иногда Сара пыталась проследовать за мной, чтобы помочь мне на кухне, как она это делала дома в Ретимно, однако ничем хорошим это не заканчивалось. Бедняжке было не угнаться за Савасом, Ламбросом, Деметрой и Мемисом, которые носились со скоростью вихря между обеденным залом и кухней и, помимо обслуживания клиентов, без конца еще что-то резали, готовили и убирали. А потом на кухню, пошатываясь, заходил голенький Мэтт, замечал сестренку и папу и радостно поднимал ручки в надежде, что его поднимут и обнимут. Вместо этого его подхватывали, сажали обратно на колени к матери, а Сара, поняв, что не может угнаться за нами, тоже возвращалась к маме, в смятении и смущении взирая на меня широко раскрытыми глазами.

Когда я ночью возвращался домой, вся моя семья уже крепко спала. Будильник, выставленный на полседьмого утра, ненадолго вырывал из объятий Морфея Даниэллу. «Привет! Как дела?» — бормотала моя жена и снова погружалась в сон.

Столик в углу спальни, за которым она работала над своими картинами, постепенно все больше начал напоминать тот, что у нас был в Ретимно. На нем громоздились кисти, горшочки, бутылочки, тюбики, изъеденные личинками доски, а на полу, прислонившись к стене, стояли изумительные иконы в различной стадии готовности, мягко поблескивая золотом в лучах солнца, проникающих сквозь щели ставен.

Прежде чем выйти на террасу, я заглядывал в среднюю комнату, детскую, чтобы посмотреть на наших малышей. Сара спала, аккуратно накрывшись одеялом, словно она, начиная с того момента, как повернулась на бок, ни на волосок не сдвинулась за всю ночь. По подушке и лицу были раскиданы ее льняные локоны, которые под действием солнечных лучей и морской соли приобрели практически белый цвет. Мэтт с соской во рту и с покрытой коркой соли волосиками, делавшими его похожим на панка, выглядел так, словно выстоял против постельного белья все пятнадцать раундов. Оно было настолько перекручено, что накрыть его обратно совершенно не представлялось возможным.

Тем временем в детской комнате скопилось хлама даже больше, чем в сломанном холодильнике у Теологоса. Помимо игрушек и детских книжек, которые мы привезли с собой, на полу валялись сувенирчики, которые дети успели набрать себе на память, — голыши, камешки, кусочки разноцветного стекла, бутылки с песком, раковины самых разных форм и расцветок, обрывки рыболовецких сетей, пробки, использовавшиеся в качестве поплавков, кусочки плавника, черепки горшков, крышки бутылок, морские звезды — все это воплощало в себе летний Патмос. Как и Даниэлла, дети пометили этот домик, и он теперь принадлежал им.

Поскольку пройтись по детской, ни на что при этом не наступив, было невозможно, я выскальзывал на террасу и отправлялся прямиком на кухню. Там наскоро выпивал чашку кофе и мылся. Для этого мне приходилось вставать в пластиковую лохань и лить себе на голову чуть теплую воду, которую я подогревал на нашей плитке с тремя конфорками.

Однако эти маленькие неприятности не шли ни в какое сравнение с мукой, которую я испытывал, когда выходил на террасу и видел открывавшуюся передо мной картину. Я устремлял взгляд на противоположный край долины, туда, где среди сосен, купаясь в янтарных лучах восходящего солнца, стоял домик, который мы купили незадолго до рождения Сары.

Примерно в такой ранний утренний час семь лет назад мы вот так же смотрели на этот домик вместе с Даниэллой. Моя жена как раз совсем недавно забеременела. Я помню, как повернулся к ней и сказал: «Знаешь что? Мы купим этот домик себе».

Комненус

Изначально и Даниэлла, и я собирались уехать с острова с окончанием августа, но потом, после того как мы нашли друг друга, нам показалось, что будет здорово остаться здесь еще и на чудесный сентябрь. А потом, может, и на октябрь.

В конце сентября, не выдержав моего напора и настойчивых просьб, Даниэлла сдалась и переехала ко мне в домик на холме. Примерно неделю спустя я получил телеграмму от своего агента в Нью-Йорке, в которой говорилось, что ему удалось продать мой роман, и я получил за него пять тысяч долларов аванса.

Неожиданно я стал писателем.

И точно так же неожиданно я обнаружил, что мне некуда спешить.

Итак, я начал уговаривать Даниэллу провести зиму на Патмосе. Мы ничего не будем делать, ну разве что я писать, а она рисовать. Мы будем гулять по холмам и пляжам и заниматься любовью.

Как я уже говорил, события, которые происходят с вами в Греции, воспринимаются совершенно иначе. Они приводят к другим событиям, те к еще одним, и вы сами не успеваете заметить, как уже окутаны плотной паутиной обстоятельств. И в один прекрасный день, если дела идут прекрасно, вы ловите себя на том, что, полностью соглашаясь с греками, вы произносите: «О ти тели о Теос!» («На все Божья воля!»).

Во-первых, радостные новости о моем романе я получил как нельзя кстати, поскольку у меня подходили к концу деньги, которые я взял с собой на лето. В январе начал расти рынок ценных бумаг, и безмятежные дни, растягивающиеся где-то на месяц после Рождества, я просидел голый по пояс у нас на террасе, перелистывая страницы с котировками в «Интернешнл геральд трибьюн». Я размышлял о том, что один день проживания в Ливади мне обходился примерно в пять долларов. Я вложил в акции десять тысяч, и они сейчас росли в цене. Каждый день торгов на Нью-Йоркской фондовой бирже приносил мне около пятисот долларов.

Летом все продолжилось в том же духе, и в августе, когда стало ясно, что Даниэлла беременна, мы тут же приняли решение, что она будет рожать.

Дела шли в гору, мы любили друг друга, и нас радовала мысль, что тогда как остальные туристы возвращаются к работе, мы остаемся в Ливади, чтобы жить так, как они даже и не мечтают. Более того, у нас имелись деньги. Не слишком много, но достаточно для того, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая.

Таким образом, все, включая беременность Даниэллы, шло так, как и должно было быть.

Даниэлла сильно изменилась. Когда мы начали жить вместе, она была худенькая, как модель, и подвержена приступам астмы, болезни, доставшейся ей по наследству. Когда она забеременела, нет, пожалуй, даже раньше, приступы астмы начали становиться все слабее и постепенно сошли на нет. Теперь, когда на ее щеках горел румянец, Даниэлла время от времени принимала командование на кухне и готовила блюда, которые стряпала ее мать, родившая пятерых детей.

Ну а я, будущий отец, пробуждаясь каждое утро, устремлял взгляд на противоположный конец долины, туда, где стоял заброшенный двухэтажный домик. Пакет моих акций постоянно рос в цене. Сначала с десяти тысяч он подскочил до двадцати, потом до двадцати пяти, затем до тридцати пяти, за счет дробления акций, и наконец, когда я вышел из игры зимой (как оказалось, в самое время), на моем счету оказалось сорок тысяч, которыми я мог распоряжаться как хотел.