Жюль Верн - Южная звезда Страница 37

Белые оставались пассивными свидетелями событий, не очень понимая, удобно ли им вмешиваться в происходящее, как вдруг Лопеп разом разрешил все трудности, направившись к ним. Остановившись в нескольких шагах, он в повелительном тоне произнес очень длинную речь, к тому же совершенно непонятную. Джеймсу Хилтону, слабо понимавшему язык бечуана, удалось все же уловить общий смысл обращения, и он передал его своим спутникам.

Суть речи сводилась к недовольству кафрского вождя тем, что Бардику было позволено вести торг с макалакка, которые не могут иметь никакой собственности. Под конец он объявлял о намерении приступить к изъятию контрабандных товаров и спрашивал у белых, что они имеют ему возразить.

Среди белых мнения на этот счет разделились. Аннибал Панталаччи предлагал немедленно пойти на уступки, дабы не ссориться с бечуанским вождем. Джеймс Хилтон и Сиприен, признавая полезность такой позиции, выражали, однако, опасения, как бы своей чрезмерной уступчивостью не поощрить Лопепа в его наглости и не оказаться перед неизбежностью жестокой стычки, если тот начнет предъявлять все новые и новые требования.

Кратко, вполголоса посовещавшись, путешественники договорились оставить бечуанскому вождю пуговицы, но настоять на возврате перьев. Именно это — с помощью то жестов, то немногих кафрских слов — и поспешил втолковать вождю Джеймс Хилтон.

Лопеп встал сначала в позу дипломата и сделал вид, что колеблется. Однако стволы европейских ружей, поблескивавшие в полумраке, быстро убедили его, и перья он возвратил. С этого момента вождь, человек, как оказалось, очень умный, повел себя гораздо более гибко. Он предложил троим белым, а также Бардику и Ли, по щепотке табаку из своей огромной табакерки и расположился на отдых. Стакан водки, который поднес ему неаполитанец, окончательно привел его в хорошее расположение духа; спустя полтора часа, которые та и другая сторона провели почти в полном молчании, вождь поднялся, чтобы пригласить путешественников нанести ему визит в его краале на следующий день. Это было ему обещано, и после обмена рукопожатиями Лопеп величественно удалился.

Спустя немного времени все улеглись спать, за исключением Сиприена, который, завернувшись в одеяло, грезил, устремив взор к звездному небу. Ночь была безлунная, но вся блистала пылью бесчисленных звезд. Костер потух, но молодой инженер не придал этому значения.

Он думал о своих родителях, которые в этот момент, конечно, и не подозревают о приключении, забросившем его в пустыни Южной Африки, о прелестной Алисе — она теперь, возможно, тоже глядит на звезды, и вообще обо всех дорогих ему людях. Погружаясь в эти сладкие мечты, еще более поэтичные среди молчания бесконечной равнины, он уже засыпал, как вдруг топот копыт и необычное волнение, донесшиеся с той стороны, где были привязаны на ночь быки упряжки, заставили его встряхнуться и вскочить на ноги.

В темноте ему почудился шорох, словно кралось какое-то животное, которое, без сомнения, и было причиной волнения быков. Не представляя себе, что бы это могло быть, Сиприен схватил попавшийся под руку кнут и осторожно двинулся в сторону привязи.

Он не ошибся. Уже совсем близко от быков и в самом деле притаился зверь, нарушивший их сон. Еще не проснувшись окончательно и не успев даже сообразить, что он делает, Сиприен поднял кнут и наугад со всего размаха хлестнул им по морде незваного гостя.

Дикий рев раздался в ответ! Животное, с которым молодой инженер обошелся как с простым пуделем, оказалось львом!

Едва Сиприен успел нащупать рукоятку одного из висевших на поясе револьверов и резко отпрянуть в сторону, как зверь прыгнул на него, но промахнулся и набросился вновь — на его вытянутую руку. Сиприен почувствовал, как в тело его впились острые когти, упал и вместе со страшным хищником покатился по пыльной земле. Внезапно прогремел выстрел. Тело льва задергалось в предсмертных конвульсиях, потом, напрягшись, рухнуло на землю и застыло. Сиприен, собрав последние силы, свободной рукой достал револьвер и приложил его к уху зверя. Разрывной пулей он размозжил ему голову.

Тем временем путешественники, разбуженные ревом и выстрелами, сбежались к месту сражения. Высвободив полузадавленного Сиприена из-под тяжеленной туши огромного зверя, они осмотрели его раны, которые, к счастью, оказались неглубокими. Ли перевязал их простым бельевым полотном, смоченным водкой, потом Сиприену отвели лучшее место в глубине фургона, и вскоре все снова уснули под охраной Бардика, пожелавшего бодрствовать до утра.

День еще только-только начинался, когда голос Джеймса Хилтона, умолявший своих спутников поспешить к нему на помощь, возвестил о новом происшествии. Хилтон, улегшийся спать на передке повозки поперек брезента, теперь говорил голосом, полным ужаса, не смея пошевелиться.

— У меня вокруг правого колена, под штаниной, обвилась змея!— сообщил он.— Не двигайтесь, или я погиб! Но все же посмотрите, что можно сделать!

Его глаза были расширены от страха, по лицу разлилась мертвенная бледность. На уровне колена, под синим сукном одежды, и впрямь находилось какое-то постороннее тело — нечто вроде каната, обмотавшего ногу.

Положение становилось серьезным. Действительно, стоило Хилтону пошевелиться, змея тотчас укусила бы его! Тогда, при общей нерешительности, за дело взялся Бардик. Он бесшумно извлек охотничий нож своего хозяина и почти незаметным, змеиным движением приблизился к Джеймсу Хилтону. Глаза негра были как раз на уровне змеи, пока он пристально изучал расположение опасного пресмыкающегося, пытаясь определить, где находится голова животного.

И вдруг выпрямившись, нанес быстрый удар — сталь ножа, казалось, впилась в колено Джеймса Хилтона.

— Теперь можете стряхнуть змею!… Она мертва! — произнес Бардик, улыбаясь широкой белозубой улыбкой.

Джеймс Хилтон машинально повиновался и дернул коленом… Пресмыкающееся упало к его ногам. Это была черноголовая гадюка едва ли с палец толщиной, но малейшего ее укуса достаточно, чтобы наступила мгновенная смерть. Молодой кафр обезглавил ее с поразительной точностью. На штанине Джеймса Хилтона виднелся разрез шириной не более шести сантиметров, а кожа на ноге даже не была задета.

Спасенный не подумал поблагодарить своего спасителя. Теперь, оказавшись вне опасности, он находил это вмешательство совершенно естественным. Ему и в голову не пришло пожать черную руку какому-то кафру и сказать: «Я обязан вам жизнью».

— У вас поистине отлично заточенный нож! — сухо заметил он, глядя, как Бардик вставляет его обратно в ножны, тоже, казалось, не придавая большого значения тому, что он только что совершил.