Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря Страница 40

Хосе, все еще держа золото в руке, сказал смеясь:

— В своих путешествиях я пережил немало невероятных историй, но, к сожалению, должен признаться, мне такое еще не встречалось. Расскажите-ка нам побольше о вашем плавании. А то мы дрожим от нетерпения, как тетива арбалета!

— Как вы попали туда?

— Как выглядит страна?

— Как вам удалось одолеть водяную гору и благополучно возвратиться? Ведь господа ученые считают ее непроходимой!

Штурмана и его товарища буквально засыпали вопросами. В ожидании рассказа Хосе обратился к хозяину:

— Луис, всем по стаканчику! — Затем похлопал штурмана по плечу. — Пусть важные господа празднуют успех по-своему, а я ничего лучшего не придумаю, как только послушать вас!

Приезжий задумался: за последние месяцы было пережито больше, чем за десять предыдущих лет…

— Все, вероятно, слышали, — сказал он, — что экспедиция состоялась только благодаря упорству Христофора Колумба, которого наш король возвел сейчас в звание адмирала всех морей. Мне говорили, что такую мысль подал Колумбу его земляк, ученый Тосканелли из Флоренции. Примерно лет двадцать назад Тосканелли послал письмо португальскому королю, в котором утверждал, что в Индию можно добраться и через западный океан, Но адмирал никогда про этого ученого не упоминал…[195]

Когда Колумб много лет назад прибыл в Португалию, то оказалось, что португальский король уже не интересуется западным путем. Тогда Колумб обратился, а это случилось в 1485 году, к Кастилии. И вероятно, наш король его как-то обнадежил. Прошли годы, за это время генуэзец истомился от ожидания, прежде чем получил согласие короля.

И все чуть-чуть не сорвалось. Не удивительно! Подумайте только, он сразу хотел стать и вице-королем и правителем всех островов и земель, какие откроет. Кроме того, он потребовал десятую часть сокровищ, жемчугов, алмазов, золота и серебра, которые привезет в Испанию. Ну и многое другое… Но это меня уже не касается.

Вам, вероятно, рассказывали про то, как мы уезжали. Думаю, что вы в то время были далеко в море, иначе бы тоже приняли участие в таком путешествии.

Польщенные палосцы утвердительно кивнули.

— Так я и подумал. Нужно еще добавить, что уходили третьего августа в пятницу, а это многим моим товарищам не понравилось. И в самом деле, не успели мы и трех дней пробыть в пути, как сломался руль «Пинты»[196], а само судно дало течь. Неизвестно, случилось ли это из-за пятницы или то было дело рук матросов, не пожелавших плыть дальше. Во всяком случае, мы вынуждены были бросить якорь на Канарах и привести судно в порядок. Мы ремонтировались целых три недели. За это время наш маленький корабль «Нинья» сменил такелаж и стал более устойчивым и надежным.

Шестого сентября, как только все было готово, мы отправились дальше. Позже прошел слух, будто в канарских водах крейсировали три португальских корабля, намеревавшихся схватить нашего адмирала, и потому он так спешил. Во всяком случае, хорошо было, что из-за спешки нам пришлось как следует потрудиться, потому что многие уже сожалели, что отважились на такую авантюру.

После двух дней штиля поднялся свежий восточный ветер, и скоро последние очертания знакомого мира исчезли за горизонтом. Куда ни обрати взор — кругом ничего нет, кроме неба и воды, и казалось, наши корабли носятся по волнам, как бревна, гонимые ветром. Так продолжалось день и ночь. Признаюсь, что при взгляде на эту водную пустыню — не знаю, как ее иначе называть, — я тоже терял мужество. Но хуже всего — мы не знали, что нас ждет. А разве кто-нибудь отправился бы в путешествие, не зная куда? Раньше всякое бывало: маленькое жалованье, и корабль — старая развалина, и капитан-живодер. Но тогда заранее было известно, что в конце плавания снова будет земля. Каково же было наше положение теперь, когда мы не знали о цели путешествия? Ничего… Индия была только слово, бред ученых мудрецов, а никак не гавань с кораблями и земля с домами и людьми. Собственно, был только один человек, твердо уверенный, что доберется до Индии, — сам адмирал. Многие считали его сумасшедшим, но я был на его стороне, потому что он никогда не колебался и всегда был убежден, что мы найдем когда-нибудь эту таинственную Индию.

Однажды вечером, это было 13 сентября, случилось то, что, пожалуй, никакой моряк до нас никогда не переживал. Я стоял у руля и следил за компасом. И вдруг увидел, что он немного отклонился от северного направления. Я очень испугался. Куда мы попали, если здесь даже законы природы не действуют? Адмирал, который, сидя на шканцах, определял местонахождение корабля, испугался не меньше меня, но он тотчас же овладел собой и попытался найти объяснение такому явлению. Он сказал что-то, но очень уж запутанно… Во всяком случае, мне он приказал молчать, и тогда я окончательно убедился в том, что здесь дело нечисто.

На других кораблях тоже заметили отклонение компаса. И вот все стали заклинать адмирала повернуть обратно. Но он очень красноречиво доказал, что для беспокойства нет никаких причин. На его счастье, погода благоприятствовала нам, и команда уступила адмиралу. Воздух был мягок, а попутный ветер гнал наши корабли вперед. Черт побери! Но земли-то так и не было видно, сколько бы мы ни всматривались!

14 сентября на наш корабль спустилась птица. Один из матросов сумел ее поймать, потому что, прилетев, видимо, издалека, она очень ослабела. Адмирал заметил, что это речная птица… Все чаще стали появляться вестники близкой земли. Целые стаи птиц летели навстречу нашей эскадре: проплывали большие пучки зеленого тростника, на одном из них мы нашли даже живого сухопутного краба. Все это снова подняло настроение матросов, появилась надежда увидеть землю. Но опять прошло несколько дней, и ничего не случилось. Горизонт по-прежнему был кругл, как большая оловянная тарелка, посредине которой плыли наши суда. Куда? Эта мысль вызывала головокружение.

По совету Алонсо Пинсона, командовавшего «Пинтой», мы взяли курс на юго-запад, потому что и птицы прилетали оттуда. По-прежнему дул восточный ветер. Люди на палубе ворчали, что с такими ветрами они уже никогда не вернутся на родину. Но вдруг ветер переменился. Адмирал принял это за небесное знамение, а ворчуны вынуждены были замолчать. Мы медленно продвигались вперед. Когда море — хотите верьте, хотите нет — густо, как ковром, покрылось растительностью, маловеры сочли, что мы в нем завязнем, и мне показалось, что дело тут опять нечисто, коль скоро посреди океана ты вдруг оказываешься на зеленом лугу…[197]

Если добавить к этому историю с компасом и странное поведение ветра, то вы поймете, почему мы решили, что давно уже не живем на этом свете… Налейте-ка мне вина!