Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски Страница 47

У одного тунгуса родилась дочь. Когда он вышел из чума на улицу, там падал снег, и тунгус решил назвать дочь Синильгой, что в переводе с эвенкийского и означало – снег. Когда дочь выросла, то стала шаманкой. При этом была она редкой стройности, красоты и ума.

Синильга © иллюстрация Ольги Бедрицкой

Умерла Синильга внезапно, в молодом возрасте, по неизвестной причине. По тунгусским обычаям, была похоронена в выдолбленной из цельного ствола дерева колоде, подвешенной на деревьях, на берегу одной из рек Эвенкии. Эта молодая неуспокоившаяся шаманка часто по ночам бродила по земле и вытворяла разные чудеса, иногда страшные, а обычно просто забавные, чтобы дать людям знать о своём появлении. Чаще всего она приходила к домам одиноких мужчин, стучалась к ним в окна. Многие одинокие мужчины (а таковых в здешних краях большинство) даже видели её в своих домах, слышали её голос.

Её приход ощущался как лёгкое движение воздуха в безветренную погоду. Сразу вслед за лёгким дуновением ветерка следовало резкое похолодание. Оно было таким резким, что человеку становилось зябко даже в жарко натопленной избе. В общем-то, ничего плохого, а тем более злобного, она не делала. Очевидцы рассказывали о лёгких проказах юной игривой шаманки в виде переноса вещей с одного места на другое или беспорядочного раскидывания их. Некоторые, понизив голос, сообщали о появлении стуков в дверь и окно, при этом никого за избой или зимовьем обнаружить не удавалось. А в отдельных случаях люди отмечали появление неведомых необычных звуков и даже расплывчатых видений, в которых могла показаться сама Синильга, а иногда в окружении сонма неведомых существ.

Само появление мёртвой шаманки или каких-то признаков её присутствия рядом, наводило ужас на простодушных тунгусов. В панике они бежали к действующим шаманам и начинали с их помощью ставить Синильге магические заслоны в своём жилье.

Денно и нощно стерегли её шайтаны (черти). А чтобы они хорошо это делали, ни на секунду не спускали с неё глаз, шаманы задабривали их подарками и уговаривали обрядами, магическими заклинаниями и специальными перестуками священного колдовского бубна. А если застигнутый врасплох или духовно слабый одинокий мужчина всё-таки поддавался её неземному очарованию, хмелел и воспламенялся от её уговоров и просьб о жаркой ночи любви, то холодная, как зимний лёд красавица забирала жар и всю внутреннюю энергию забывшегося несчастного, и в скором времени он обязательно умирал. На белом лице юной шаманки ярко выделялись тёмно-синие губы. Можно было предположить, что такой цвет, кажется из-за лунного освещения, но тунгусы знали, что губы будут синими и днём, просто она не хочет показываться живым людям при дневном свете.

Говорят, что тот, кто посмотрит в её глаза, если не обратится тут же в ледяную глыбу от морозного пронизывающего взгляда, то всё равно проживёт очень недолго. Наверное, поэтому никто из живых не видел открытых глаз Синильги, во всяком случае, не рассказывал об этом.

То ли насолили ей эти самые одинокие мужчины. А может быть, в прошлой земной жизни Синильге не хватило мужской любви и тепла, и поэтому она не хочет навсегда покинуть этот мир.

Те же самые шаманы, которые следили за ограничением свободы действий Синильги, в случае необходимости особыми заклинаниями и определёнными ритмами ритуального бубна – непременного атрибута шаманской деятельности – вызывали её из потустороннего мира на помощь. То есть от неё в определённых случаях и дозированных количествах бывал не только вред, но и ощутимая польза, как, например, от змеиного яда.

Я, как и все обыкновенные советские люди, воспитанные не только атеистами, но и трезвыми реалистами, мало верил в существование потустороннего мира, и относился к этим рассказам со здоровой иронией, как к народной легенде – сказке. Что же касается рассказов молодых людей – таёжников, то, что только не почудится и не привидится неопытному в любовных делах мужчине в расцвете сил, с кипящей кровью, несколько месяцев живущему в полном одиночестве зимой в крохотной избушке – зимовье! Однако, услышанная о происшествии с Никитой история, сильно поколебала моё материалистическое мировоззрение и заставила почти поверить в реальность существования Синильги. Во всяком случае, усомниться в том, что рассказы о ней – чистый вымысел, а история её жизни – не более чем народная тунгусская легенда.

У шамана

Беспрестанно зализывая рану, пёс немного приостановил хлеставшую из неё кровь и подошёл к хозяину. Тот потерял сознание и молча, неподвижно лежал на спине, придавленный медведем. Лайка беспомощно бегала вокруг постепенно застывавшего красного пятна, состоящего из крови и растопленного снега, время от времени, облизывая свои раны, и не знала, что ей делать дальше.

Никто и никогда не учил её, как нужно поступать в такой ситуации, тем более что она никогда в ней и не оказывалась. В нескольких километрах от места поединка стояли чумы эвенкийского стойбища. Каким-то шестым чувством, а может быть обострившимся в критической ситуации обонянием, собака нашла эту человеческую стоянку. Израненная, окровавленная, сама чуть живая, лайка вышла к людям.

Она крутилась возле чумов, скулила и, увидев очередного человека, начинала движение в тайгу назад по своему, отмеченному кровавыми каплями следу, как бы приглашая пойти за ней. Тунгусы всю жизнь проводили с собаками и знали их повадки. Они видели раны лайки и поняли, что собака участвовала в страшной схватке, и зовёт их к своему, по-видимому, беспомощному хозяину. Здесь знали поимённо не только всех обитателей края в радиусе нескольких десятков километров, но и почти всех собак, по крайней мере, самых выдающихся из них. Эту собаку – «Барона» и её хозяина – Никиту тунгусы и местные русские жители знали «как облупленных». Несколько мужчин решили пойти за ней.

Короткий зимний день уже закончился, и над полянкой висел изогнутый, узкий, с размытыми из-за морозного воздуха краями, но яркий серп луны, холодным мертвенно-синим светом освещавший арену дневного сражения.

Безжизненный свет полумесяца подчёркивал трагизм открывшейся эвенкам кровавой картины последствий смертельного поединка великана-охотника с громадным бурым медведем. Никита с медведем лежали в центре ледяного круга, состоящего из смеси их застывшей крови с растопленным снегом, в свете луны казавшегося тёмно – синим.

Люди решили, что оба – и зверь, и человек – мертвы. Оттащив медвежью тушу с тела Никиты, они принялись искать признаки жизни в охотнике, но не нашли их: не почувствовали его дыхания, не нащупали пульса. С тунгусами пришёл старик-шаман.