Луи Буссенар - Охотники за каучуком Страница 49

Господин Кудро преуспел больше, чем Мантель. Он посетил Кунани, Мапу, земли Северного мыса, Тартаругал, Риу-Бранку, южные склоны центрального массива.

Очень жаль, что Мантелю не удалось в 1782 году то, что удалось г-ну Кудро в 1882, 1884 и 1885-м. В противном случае правительство Людовика XIV, вероятно, давно бы уже положило конец застарелой ссоре.

После неудачной попытки Мантеля в 1792 году Франция под угрозой всеобщей войны вывела войска из форта Винсент-Пинсон, который трудно было бы защищать.

В 1794 году португальцы, напуганные освобождением рабов во Французской Гвиане, снарядили пять небольших кораблей и, не дожидаясь официального объявления войны, явились грабить большую скотоводческую ферму в Уассе, владелец которой, гражданин Помм, заседал тем временем в Конвенте.

И так в течение двадцати лет Утрехтский договор утверждался с помощью военной силы.

С 1794 по 1798-й побережье между устьями Амазонки и Ойяпока совершенно обезлюдело. Португальцы стремились расширить пустыню между Кайенной и Парой — французы освобождали рабов, и Пара под их влиянием рисковала оказаться вскоре и без рабов, и без индейцев.

Между тем индейцы из Кунани и Макари не желали с нами расставаться. Несколько сот из них были вывезены в отдаленные районы. Но они, обманув бдительную охрану, презрев опасности и не испугавшись жестоких репрессий, вернулись из Маранао в Макари и Кунани, проплыв на хрупких пирогах восемьдесят миль в открытом океане.

Все эти события привели Жанне-Удена, племянника Дантона[102] и комиссара Конвента по гражданским делам в Гвиане, к пониманию важности определения окончательной границы для установления всеобщего мира. С этой целью он поручил географу Мантелю и капитану инженерных войск Шапелю написать две памятных записки и отослал их министру морского флота.

Несмотря на такие предостережения, дипломаты умудрились подписать 20 августа 1797 года еще более абсурдный договор, отбросивший наши рубежи к Карсевенне. Директория[103] отказалась его ратифицировать, и совершенно справедливо.

Новое соглашение от 6 июня 1801 года, подписанное в Бадажозе, устанавливало французскую границу по Арагуари и объявляло навигацию на Амазонке достоянием обеих наций.

Амьенский договор[104] 25 марта 1802 года, четкий и недвусмысленный, окончательно определил координаты рубежа в устье Арагуари — один градус двадцать минут северной широты, между островом Новым и островом Покаяния. Он проходил по Арагуари, Винсент-Пинсону, у Ла Кондамина, от его устья до истоков, а далее по прямой, проведенной от этих истоков к Риу-Бранку.

Казалось бы, все разрешилось к лучшему благодаря соглашению, давшему официальное толкование Утрехтскому договору.

Но для дипломатов было бы слишком просто на этом остановиться. Последовали договоры 1814 и 1815 годов, где наши замечательные представители, глубоко опечаленные рациональным решением проблемы, поторопились вернуться к двусмысленности первоначального варианта.

В 1822 году Бразилия стала независимой, унаследовав от Португалии ее права и притязания. Она тут же превратилась в арену ужасных гражданских войн.

В 1824 году французское правительство, стремясь защитить колонию от вторжения мятежников, бегущих из Пары, отдало приказ губернатору Кайенны восстановить форты в Макари или Винсент-Пинсоне. Для этой цели был выбран островок на озере Мапа. Форт был покинут войсками в 1840 году. Но для соблюдения наших интересов колониальное правительство возвело еще один, на правом берегу реки Ойяпока.

Переговоры о границе тянулись до 1844 года и были наконец благополучно похоронены.

В 1849, затем в 1850 году в Париже организовывались бразильские экспедиции с целью занять Мапу. Господин Тоста, министр морского флота, храбро заявлял 19 апреля 1850 года в палате депутатов Рио-де-Жанейро: «Речь идет о создании в этих краях обширной колонии, которая позволила бы нам утвердить свое господство». Но бразильская экспедиция встретилась в водах Мапы со сторожевым кораблем французов, и правительство Рио, чтоб утешиться в своей неудаче, принялось возмущенно протестовать против действий Франции…

Переговоры возобновились в 1853 году и продлились до 1856 года. Полномочные представители господин Ис де Бутенваль и господин виконт д’Уругней ломали копья в ученом турнире на поприще исторической географии.

Господин виконт д’Уругней подарил нам границу по реке Карсевенне, устье которой мы знаем, а истоки не известны никому. А господин Ис де Бутенвиль предложил бразильцам в качестве границы реку Тартаругал: истоки у нее, вероятно, имеются, но вот устье… — по утверждению господина Кудро, река терялась в непроходимой топи озер и болот.

Сии ученые переговоры итога не имели.

Дипломатический путь к победе не привел. Тогда губернатор провинции Пара попытался в 1858 году прибегнуть к оружию. Новая экспедиция образца 1850 года, возглавляемая лейтенантом пограничных войск, вышла из Пары и вторглась в Кунани на Спорные Земли. Население Кунани, состоявшее из беглых рабов, встретило захватчиков ружейными залпами.

Правительство Рио обвинило Францию в том, что она держит в Кунани своих агентов, которых опекает Проспер Шатон, наш консул в Паре. Лейтенант пограничных войск получил звание капитана, а Проспер Шатон был наказан.

Это уже просто верх абсурда!..

Но еще нелепей вывод, который сделали бразильцы из неудавшихся переговоров 1853–1856 годов: «Поскольку Франция сама предлагает нам территории по Тартаругалу, следовательно, земли, расположенные между Арагуари и Тартаругалом, больше не являются спорными».

Руководствуясь этим чудесным рассуждением, уже безо всяких предупреждений, глава провинции Пара взял и просто аннексировал в 1860 году территорию, известную в этих краях под названием округ Апурема. Аннексия[105] пока скорее желаемая, чем фактическая, хотя Бразилия уже лет двадцать пять стремилась всеми силами присвоить ее, в основном чтоб собирать налоги. Само собой разумеется, так просто это кончиться не могло: в 1883 году, когда в этих местах побывал г-н Кудро, здесь уже ожидали прибытия военного поста из Пары.

В 1883 и 1884 годах господин Кудро довел эти факты до сведения высоких инстанций, последовал обмен нотами между господином Жюлем Ферри и господином бароном д’Итажуба со стороны Бразилии. Об этом стали писать. Власти призадумались, но ненадолго. Следовало найти козла отпущения. Когда-то им стал Проспер Шатон, теперь — злосчастный исследователь. Почему, черт возьми, в самом деле, правда должна быть на стороне господина Кудро?..