Андраш Рона-Тас - Монголия. Следами номадов Страница 53

Аймак населяют разнородные группы народностей. Встретились мы здесь с людьми из племени Дархат, с разными группами урянхайцев тюркского происхождения, халхасами, бурятами, а также несколькими китайцами. Есть среди них оленеводы, охотники, кочевники и земледельцы. Словом, для исследователей, подобных нам, – настоящий рай. Мы решили недолго остаться в центре аймака, находящемся на южной его оконечности, а затем, на следующий день ехать в Хатгат, на южный берег озера Хубсугул; оттуда, если будет возможно, дальше через озеро на север.

Вечером в доме культуры была организована программа для нас. После представления нас спросили, как нам это понравилось. Мы вежливо похвалили работу местного ансамбля. Хозяев интересовало наше мнение об одном конкретном пункте программы, но в самом деле мы не знали, о котором. Ансамбль представил нам, как утверждали разочарованные хозяева, один народный венгерский танец. Немедленно я сориентировался, о чём идёт речь. Одним из номеров была переработанная на монгольский стиль разновидность венгерского танца, называемого закатолас. Оказалось, что здешний ансамбль научился этому от венгерской молодёжи на фестивале в Москве. Что здесь скрывать, с большим удовольствием посмотрели мы какой-то народный танец; тем более, что некоторые из наших танцев оригинальных подобны танцам монгольским.

На следующий день смогли мы выехать только в полдень, но уже в 3:30 показалась перед нашими глазами неправдоподобно голубая река, впадающая в озеро Хубсугул, а вскоре потом посёлок Хатгал. Раньше он был административным центром аймака, теперь является только центром скотоводства. Это узловой пункт на трассе, проходящей через озеро. Посёлок состоит из деревянных домов. Из степных территорий прибыли мы, наконец, в лесной регион. Хатгал растянулся на берегу озера у подножия гор, среди хвойных деревьев. В доме, где мы расположились, комнаты были согреты двумя находящимися внутри печами, потому что в этой стороне ночи бывают очень холодные. По прибытию тотчас же пошли мы осмотреть окрестность. Мы взошли на невысокую гору, поднимающуюся за посёлком. Склоны горы пестрели множеством разноцветных благоухающих цветов. Были там лютики, сон-трава, примула, цмин, касатики и много других, неизвестных мне цветов. К сожалению, сами монголы тоже не очень знают названия цветов, называют их «жёлтый цветок», «голубой цветок» или «луковичный цветок». Краски горного склона дополняли разные оттенки зелени папоротников и мхов. У подножия горы стояли как на страже только одиночные сосны, но выше покрывал её уже густой лес. Земля была устлана сосновой хвоей, как мягким ковром.

С вершины горы был виден только небольшой замёрзший залив озера. На середине залива, названного по имени городка Хатгал, находился остров, окружённый льдом. За окружённым белизной и украшенным соснами островом у устья реки стоял на якоре пароход. Ждал схода льда, чтобы можно было начать навигацию. По противоположному склону горы сошли мы на берег реки. Застали мы тут юрты, бараки, портовые учреждения и пасущихся животных. Вода реки Егин-гол чистая как хрусталь и лазуревая не только издалека, но и вблизи. Также прилегающие к противоположному берегу озера горы поросли сосновым лесом.

Озеро рядом с Хатгалом

На следующий день перед полуднем в городской гостинице разговаривал я с несколькими здешними людьми. 67-летний бурят Джалсрай прикочевал сюда в 1920 году из какой-то сибирской местности. Там родители его вели уже жизнь оседлую, а население деревни жило в деревянных домах. Старик помнил только одну сохранившуюся юрту во всём поселении, но, как говорил, старая бурятская юрта и жизнь в ней живо сохранились в памяти его родителей. Во время его детства животные проводили всю зиму в стайках. Родители Джалсрая имели кусок земли, с которой собирали овёс, а в окрестностях косили сено. Старая юрта бурятская имела двери, обращённые на восток. Позднее мы посетили старика в его юрте, находящейся далеко за домами городка. Двери были здесь уже с южной стороны, подобно как и у его соседа Халхаса, но было что-то, что осталось ещё от старой традиции: алтарь семейный находился на северо-западной стороне. А таким образом, ещё не был перенесён со стороны западной или противной старому положению двери. Видно, следовательно, что алтарь передвигается медленней, чем прозаичные предметы ежедневной жизни.

Стационарная юрта

В гостиницу прибыл также мужчина из племени сойт-урянхай. В Монголии урянхайцами называют некоторые племена тюркского происхождения. Одни из них вполне монголизовались, другие сохранили свой старый язык тюркский. С точки зрения на образ жизни, урянхайцы делятся на группы оленеводов и охотников. Разводят здесь оленей с необычными разветвлёнными рогами. Окрестность озера Хубсугул и северомонгольских гор составляет наиболее старый район разведения оленей.

Родители моего урянхайского гостя были охотниками. Звали его Бадарч. Эта фамилия монгольская, а словом этим называли когда-то кочующих монахов-сказителей. Бадарч покинул семейный дом в Хатгале, но часто ходил к родителям с визитом и помнил, как они жили. Родители его не жили в юрте, но в помещении ещё более простом, то есть в остроконечном шалаше. Было это пристанище, сооружённое из опёртых друг на друга жердей, уложенных вокруг таким способом, что получался стожок, связанный сверху. Шалаш был покрыт деревянной корой. Входное отверстие прикрывала козья шкура. Всё устройство шалаша состояло из нескольких распростёртых на земле и служащих подстилкой шкур диких животных, а на середине лежали три камня для установки котла. В шалаше, кроме моего рассказчика, жили: его отец, мать, а также двое братьев. Насколько он помнит, не было правила, где ставить шалаш. Нельзя было его далеко переносить. Находился он в очень укромном месте у подножия гор. Входное отверстие шалаша не имело постоянного определённого положения. Семья Бадарча охотилась на серн, медведей, лосей, белок, лис, зайцев, волков, орлов, сипов и кто знает на каких ещё зверей. Бадарч хорошо помнил ружьё своего отца, которое заряжалось чёрным порохом для стрельбы, но помнил также, что отец охотно пользовался стрелами, так как они не создавали шума. Всего больше, однако, ловил отец зверей в западни со стрелой. Я попросил Бадарча, чтобы он мне ответил, какие это были западни. Вместо ответа пообещал он мне одну западню сконструировать. И действительно, через несколько дней появился он у меня с миниатюрной западнёй, которую он сам смастерили принёс мне в подарок. Эластичный кусок дерева в форме лука при натяжении выбрасывал стрелу. Для лука наилучше всего было использовать тетиву из шкуры, находящейся на шее оленя, а если не было такой, можно было сделать её из жил или из конского хвоста. Древко лука, вырезанное из лиственницы, имело неполные полтора метра длины, но длина не была постоянной и зависела от того, для какого зверя была предназначена западня. Толщина древка не превышала толщины трёх пальцев. В месте, где была поставлена западня, были протянуты две тоненькие нитки, свитые из конского волоса, которые при свете или в сумерках не видит зверь, идущий на водопой. Когда кто-то задевал нитку, выскакивала размещённая на её конце затычка, а лук выпускал стрелу в зверя. Некоторые очень известные охотники имели даже по сто таких ловушек, но уже владелец тридцати или сорока считался усердным охотником. Западни можно было ставить везде, нужно было только обходить стороной район ловушек другого охотника. Охотники обычно объявляли, где хотят поставить свои западни. Однако это не означало деления леса. После какого-то времени каждый переносил место лова и искал другое.