Генрих Харрер - Белый Паук Страница 8

Сначала мы повесили на него все свои вещи и, после этого, привязались сами. Не было места, чтобы даже сесть. «Рампа» была очень узкой и крутой в этом месте; но мы сумели изготовить своего рода сидения при помощи самостраховки, и свесили наши ноги над бездной. Рядом со мной была крошечная ниша, достаточная для размещения нашей плиты, итак у нас была возможность сделать чай, кофе или какао. Всем нам была крайне необходима жидкость.

Шеф-повар Харрер

Хекмайер и Фёрг расположились не намного удобнее. Отношение к отдыху Фёрга, «Короля Бивака» было весьма примечательно; даже в месте вроде этого он не собирался жертвовать возможным комфортом. Он переоделся в мягкие чуни из овечьей шерсти, и выражение его лица говорило нам о том, что он разбирался в таких вещах. Не будет преувеличением сказать, что все мы чувствовали себя достаточно комфортно и удобно.

Опытные альпинисты поймут моё утверждение, а непрофессионалы должны просто поверить этому. Известный философ, когда его спросили, что есть истинное счастье, ответил; «Если у вас есть немного бульона, место для сна и вы не испытываете физическую боль, вы на верном пути». Мы можем дополнить его определение. «Сухая одежда, надежный крюк и драгоценное живительное питье — вот истинное счастье на Северной Стене Айгера.»

Да, мы были весьма счастливы. Это огромная Стена привела наши жизни к общему знаменателю. После готовки в течение многих часов, мы натянули на себя спальные мешки и попробовали найти максимально удобное положение, так, чтобы удалось, по крайней мере, подремать. Было замечательно встречать приход ночи в сухой одежде. Мы находились на высоте примерно, на 1200 метров выше снежников у основания стены; если бы один из нас упал с этой высоты, он бы точно не выжил. Но кто думал о падении? Это был хороший бивуак. Боль в мышцах и дискомфорт не мешали потоку наших мыслей.

Когда я заснул, то видел картину, счастливую, солнечную картину того, что произошло со мной, когда я был совсем молод, не мираж о прочной крыше над моей головой или теплой кровати, а воспоминания об одном из моих первых походов в горы.

Вершина Мангарт. Фото M.Lipar

Это произошло, когда мне было всего 15. Я поднялся в полном одиночестве на вершину Мангарт, прекрасную вершину в Юлианских Альпах, и спустился, очень гордый своим собственным великим достижением. Я дошел до огромной осыпи, достаточно несложной, как и все подобные в Юлианских Альпах, в километры длиной. Вниз я спускался через узкое ущелье, бредя по нему долгое время.

Солнце палило, и язык прилип к небу. Там, посреди осыпи, я видел, как два орла отрывали огромные куски плоти от тела серны. Хищные птицы неохотно улетели, завидев меня. Я был столь заворожен открывающимся видом, что моментально забыл о своей жажде. Я был молод, и не мог смириться с тем, что смерть одного существа означала рождение другого. Я задавался вопросом, было ли это неизменным законом Природы? Было ли это верно для людей так же, как для животных? Каждая часть моей сущности была против этого понятия.

Озеро Weissenfelser

Я спустился к берегу озера Weissenfelser. Там, у озера, стояла хижина пастуха, рядом с ручьем, звенящим кристальной струей воды. Я наклонился и пропустил воду сквозь пальцы. Потом я пил, и пил, и пил…. Внезапно я услышал грубый голос за своей спиной. Высокий, седой пастух стоял там, его остро-очерченное лицо было выжжено солнцем до красного цвета. «Парень, зачем ты пьешь воду?» спросил он. «Там в моей хижине есть прохладное молоко и сметана. Ты можешь утолить свою жажду, расположившись в доме».

Я никогда не забуду старика, который грубо со мной заговорил, чтобы оказать мне добрую услугу. Пару дней я оставался у него в гостях, ел и пил все, что производила его маленькая ферма, молоко и сливки, творог и сыр. Он был гордым, гостеприимным человеком и, что еще более важно, образованным и много повидавшим, свободно говорившим на восьми языках.

На протяжении многих лет он работал коком на судне, избороздил океаны, и все события его жизни, в целом, оставили добрые воспоминания о его собратьях. Я вспомнил жуткую картину орлов, терзающих мертвую серну. И тут же понял, с восприимчивым идеализмом молодости, что жестокость Природы не должна проявляться среди людей. Люди должны быть доброжелательными…

Вершина Мангарт и озеро

С этими воспоминаниями о старике с озера Weissenfelser, я и погрузился в глубокий и лишенный сновидений сон. Я не знаю, как долго я так проспал. Внезапно, во сне, я вновь увидел перед собой старика. Его лицо больше не было добрым; он сердился и пытался меня растолкать. Я пробовал избавиться от него, желая поспать еще, но не мог, настолько он был силен. Он схватил меня и хорошенько встряхнул.

Я пробудился ото сна лишь наполовину, но все еще чувствовал жесткое давление на грудь. Это была веревка. Во сне я соскользнул с моего выступа, и повис всей массой на веревке. Я уже понял, что был на «Рампе», на Северной Стене Айгера, и что я должен проснуться, подтянуться и снова занять сидячее положение; но я был слишком сонным.

Смутно я понимал, что нельзя ни на секунду дольше висеть на крюке, который забит в скалу лишь на один сантиметр; но хотелось еще немного приятно подремать до того, как исправить положение. В результате, я уснул снова…

Как только я забылся, мой сон вернулся. На сей раз, старик потряс меня настолько сильно, что я окончательно проснулся. Я встал в стременах и возобновил сидячее положение на той головокружительной высоте на небольшом выступе. Фриц пробормотал что-то во сне.

Тогда я услышал Андреаса и Людвига, разговаривавших надо мной. Фёрг казался взволнованным, и я спросил, что случилось.

«Андерлю нехорошо», ответил он.

«У него расстройство желудка из-за сардин, которые он съел вчера вечером».

К тому времени я уже полностью проснулся. Мне уже не было холодно. Рядом со мной, в нише, стояла плита. «Я заварю тебе немного чая, Андерль», сказал я. «Это всегда помогает». Чай — конечно, король всех напитков. Он помогает при холоде, он помогает сбить высокую температуру, против дискомфорта и тошноты, отлично справляется с усталостью и слабостью. И в нашем случае, чай также помог. Сардины успокоились в животе Андерля.

Мы дремали и спали, пока звезды не начали гаснуть, и свет нового дня стал пробиваться сквозь предрассветные сумерки. Ночь отступила; и она была не такой уж и плохой. Фёрг начал готовить около четырех часов утра. Как и все остальное, он делал это глубокомысленно, неторопливо и тщательно. Он приготовил много овсянки и кофе. Это приободрило нас и прогнало холод.