Михаил Озеров - От Гринвича до экватора Страница 9

Тон естественный: что толку от палаты общин? Скажем, 19 февраля 1979 года в Вестминстере прошли прения. Точная дата имеет значение, потому что именно 19 февраля британский министр промышленности улетел в Пекин, чтобы подвести итоги переговорам о поставках Китаю истребителей «Харриер» и другого современного оружия.

Члены палаты общин обсуждали и эту проблему. Одни призывали ускорить продажу «харриеров», другие — отменить ее.

Депутаты дискутировали, а министр тем временем летел в Пекин с уже готовыми планами и решениями! И знаменательно, что в этот самый день, 19 февраля, в палате общин прозвучало заявление: «Мы не в состоянии контролировать правительство».

В еще большей степени эти слова относятся к другой палате парламента.

Когда законопроект принимается палатой общин, его направляют к лордам. Членов верхней палаты никто и никогда не избирал : две трети из них унаследовали свое звание, поскольку родились в семьях лордов, а остальные получили его от правительства и восседают на длинных, обитых красной кожей скамьях, несмотря на то что не являются «благородными» по рождению.

Однако те, кто принадлежит к этому богоугодному заведению, пользуются всевозможными привилегиями и считаются по рангу выше членов палаты общин.

В ноябрьский день шестерка вороных выкатывает из ворот Букингемского дворца золоченую карету королевы. Ее сопровождает эскадрон конной гвардии. Кавалеристы в парадной форме, какую носили еще при битве под Ватерлоо, со сверкающими кирасами. Во дворе Вестминстера ее величество выходит из кареты и под звуки фанфар поднимается в палату лордов, где занимает место на троне. Вслед за королевой садятся лорды, они в пурпурных мантиях с горностаевыми воротниками. В эту минуту гонца посылают за членами палаты общин. Но мест для них нет, и лишь два-три десятка депутатов протискиваются в проход. Остальные стоят за дверью, внимая тронной речи королевы. Эту речь пишет премьер-министр, она открывает ежегодную сессию парламента.

Но хотя лорды сидят, а депутаты стоят; хотя у первых пышные епископские облачения и они до конца дней своих имеют возможность дремать на заседаниях в Вестминстере, а у вторых обычная цивильная одежда, прозаические визитки и никакой уверенности в том, изберут ли их на следующих выборах; хотя верхняя палата настоящий дворец: дубовые панели с ажурной резьбой, золотой трон, готические окна с цветными витражами, — когда говорят о британском парламенте, имеют в виду палату общин, палата же лордов, которую Ф. Энгельс метко окрестил «инвалидным домом английской буржуазии», окончательно изжила себя.

Премьеры и министры не раз высказывались за ее упразднение. А писатель Чарлз Сноу (он был удостоен титула лорда за заслуги перед страной) без усмешки вообще не говорил об этом учреждении:

— Я могу там находиться максимум часа три в неделю. Во-первых, тоскливо. Во-вторых, это бессмысленная говорильня. Когда я туда прихожу, то стараюсь не сидеть в зале, а с кем-нибудь общаться в коридорах. Для меня палата лордов — нечто вроде клуба: старомодного, малоинтересного, но в котором надо иногда появляться.

Сноу показался мне суровым и неприступным: крупный, с большой седой головой, он пронизывал собеседника взглядом сквозь очки, произносил фразы медленно и с таким видом, будто растолковывал непонятливому школьнику азбучные истины. Что ж, думал я, ведь он мэтр британской литературы, создатель эпопеи «Чужие и братья», которая под стать «Человеческой комедии» Бальзака, со страниц одиннадцати романов этого гигантского труда встает картина Англии за последние полвека. К тому же Сноу — почетный член многих зарубежных академий и университетов, в прошлом видный ученый и государственный деятель. Но постепенно я убедился, что Сноу — добрый, мягкий человек со своеобразным юмором: иногда нелегко разобраться, шутит он или настроен серьезно.

— Знаете, когда я бываю в палате лордов? Если у меня паршивое настроение. В таких случаях я выступаю по проблемам нашей экономики. Известно: если где-то хуже, чем у тебя, ты не так горюешь. А с экономикой у нас дела обстоят плачевно. И после речи настроение улучшается.

Тем не менее даже Сноу — писатель с широким кругозором, умный, ироничный — был вынужден считаться с тем, что Англия крепко затянута в корсет традиций. На приеме по случаю его семидесятилетия собрался цвет Лондона: бывший премьер-министр Гарольд Макмиллан, депутаты парламента, книгоиздатели, писатели. Речи произносили Макмиллан и юбиляр. И любопытно: обращаясь к присутствующим, оба вначале говорили «лорды», а уже потом «леди и джентльмены»…

Несмотря на протесты, призывы, откровенные насмешки, заседания верхней палаты продолжаются, их по-прежнему ведет лорд-канцлер, который сидит на мешке с шерстью (мешок повелел положить еще в XIV веке Эдуард Третий в напоминание о том, что именно шерсть открыла Англии дорогу от натурального хозяйства к товарному производству).

Однако по радио уже транслируют заседания в Вестминстере, делая то, что раньше казалось чуть ли не святотатством, покушением на неприкосновенный британский парламентаризм. Приближается, судя по всему, и пора «телегласности» дебатов. Один из депутатов не без ехидства заметил: «Пообедав, парламентарии обычно уходят с заседаний, а если, благодаря голубому экрану, повысить уровень и активность прений, они, глядишь, будут оставаться». Радиостанция Би-Би-Си распространила анкету: допускать ли телевидение в стены парламента? Почти шестьдесят процентов опрошенных ответили утвердительно.

Внешне Вестминстерский дворец вроде бы не особенно меняется. Правда, Биг Бен на башне дворца, бывает, барахлит; стрелки главных часов королевства несколько раз замирали — изнашиваются от времени шестеренки, ломаются какие-то оси.

Отлаженный столетиями британский государственный механизм подобен Биг Бену: скрытые пружины и рычаги тоже стали нередко выходить из строя; маятник двухпартийной системы раскачивается явно неравномерно, с перебоями; предохранительные клапаны для охлаждения опасного накала страстей не всегда срабатывают. Износился механизм, который объявляли образцовым, он уже не отвечает требованиям сегодняшнего дня.

Напористый ветер времени. Кто в Англии не сталкивается с ним, какие порядки не меняются!

Когда я хотел посмотреть Английский банк внутри, служитель вежливо, но решительно преградил дорогу:

— Мы больше не пускаем посторонних. Сами знаете, в Лондоне неспокойно, там и тут рвутся бомбы.

«Старую леди с Триднидл-стрит», как именуют банк, закрыли для публики и из-за другой «бомбы»: при нынешнем экономическом кризисе финансистам Сити стало не до посетителей.