Джеймс Купер - Зверобой Страница 27

— Видно по всему, — сказал Зверобой, — что ты, Великий Змей, долго бродил вокруг лагеря этих мингов. Не можешь ли ты сказать чего-нибудь насчет наших пленников? Один из них — отец этих девушек, а другой — белый молодой человек огромного роста — возлюбленный старшей сестры, как я догадываюсь.

— Чингачгук их видел: старик и молодой воин. Согнутый дуб и высокая сосна.

— Ты угадываешь недурно, делавар, очень недурно. Старик Гуттер разбит непогодой и грозой, но пни его еще тверды и годятся для крепких балок. Что касается Генриха Марча, то его справедливо можно назвать красой и гордостью человеческого леса. Связаны они или нет? Пытали их или нет еще? Эти вопросы я предлагаю тебе вместо молодых девушек, которым интересна всякая подробность на этот счет.

— Нет, Зверобой. Добыча мингов не в клетке. Их слишком много. Одни ходят, другие спят, третьи на карауле. Сегодня бледнолицые у них как братья; завтра сдерут с них скальпы.

— Что делать! Таков у них обычай. Я это знал. Юдифь, Гэтти, вот приятные для вас новости: делавар говорит, что индейцы обходятся с нашими пленниками по-братски и не делают им никаких неприятностей. Разумеется, свобода у них отнята, а, впрочем, в остальном они могут делать почти все, что им угодно.

— Очень благодарна за эту новость, Зверобой, — отвечала Юдифь. — Теперь, когда друг ваш с нами, я ничуть не сомневаюсь в том, что мы отыщем возможность выкупить моего отца и Генриха Марча. У меня есть дорогие наряды, довольно соблазнительные для диких женщин, а в случае нужды мы откроем заветный сундук и, вероятно, найдем в нем много сокровищ, на которые разгорятся глаза у этих ирокезов.

— Юдифь, — сказал молодой охотник, всматриваясь в ее лицо с улыбкой и вместе с тем с живейшем любопытством, которое не ускользнуло от проницательных глаз девушки, — достанет ли у вас мужества отказаться от нарядов в пользу пленников, хотя один из них ваш отец, а другой, если не ошибаюсь, ваш жених?

— Зверобой, — отвечала девушка после минутного колебания, — я буду с вами совершенно откровенна. Признаюсь, было время, когда я ничего не любила с таким жаром, как свои наряды; но с некоторой поры я начинаю изменяться. Генрих Марч сам по себе не имеет в моих глазах никакой цены, но я не пожалею ничего, лишь бы возвратить ему свободу. И если я готова на такую жертву ради этого хвастуна, болтуна и шалопая, то можете представить, что согласна я сделать для своего собственного отца.

— Вот это хорошо, очень хорошо. Такой образ мыслей достоин женщины. Мне удавалось встречать такие чувства между делаварками; дикие женщины нередко жертвуют своим тщеславием в пользу сердечных привязанностей. Чувства, стало-быть, одинаковы для всех рас, несмотря на различие цвета их кожи.

— Освободят ли дикие моего отца, если Юдифь и я отдадим все, что у нас есть? — спросила Гетти простодушным тоном.

— Очень вероятно, моя милая, — сказал Зверобой с выражением искреннего участия; — их женщины, без сомнения, будут на вашей стороне. Но скажи мне, Великий Змей, много ли женщин в лагере этих головорезов?

— Шесть, — отвечал Чингачгук, поднимая все пальцы левой руки и приставляя правую руку к сердцу, — шесть с этою.

Бумпо понял, что его приятель подразумевал свою возлюбленную.

— Видел ли ты ее, любезный друг? Заметил ли ты ее прелестное лицо? Подходил ли ты близко к ее уху, чтобы пропеть ее любимую песню?

— Нет, Зверобой. Густые деревья закрывали ее своими листьями, как облака скрывают солнце на лазурном небе. Но Чингачгук слышал громкий смех своей Вахты и различил ее среди ирокезских женщин.

— Вот, Юдифь, верьте уху делавара, и особенно чуткому уху влюбленного, способного различить любимые звуки между тысячами голосов. Сам я не испытал этого, но если молодые люди — я разумею и мужчин, и женщин — любят друг друга, то им особенно нравится смех или просто голос любимой особы.

— Неужели вам, Зверобой, никогда не случалось испытать, как приятен смех любимой девушки? — живо спросила Юдифь.

— Никогда, Юдифь! Я не заживался слишком долго между женщинами моего цвета и не имел случая испытывать всю радость подобного чувства. Да, никогда. Приятно они поют и весело смеются, это правда! Но самая лучшая музыка для моих ушей, это дыхание ветра, бегущего по вершинам деревьев, журчанье свежего и прозрачного ключа и шелест зеленых листьев. Люблю я слушать голос поющей женщины, правда, но еще больше люблю громкий лай охотничьей собаки, когда бежит она по следам подстреленной лани.

При этом неожиданном предпочтении в пользу лягавых собак обе девушки с разнообразными чувствами удалились в каюту. Оставшись наедине, Зверобой и его приятель продолжали свою беседу.

— Давно ли молодой бледнолицый охотник на этом озере? — спросил Чингачгук.

— Только со вчерашнего полудня, Великий Змей. За это время слишком много утекло воды. Я видел и даже сделал кое-что.

Черные глаза индейца при этом уклончивом ответе засверкали, как у барса или волка, попавшего в западню. Бумпо понял язык этого искрометного взора.

— Твои подозрения справедливы, Великий Змей. Я столкнулся с неприятелем лицом к лицу и даже могу сказать, что сражался с ним.

— Где ж его скальп, бледнолицый воин? Покажи его скальп.

— Великий Змей, в присутствии всего племени делаваров, в присутствии старца Таменунда и отца твоего, великого Ункаса, я скажу и всегда буду говорить, что белый человек, верный внушениям своей природы, не может и не должен издеваться над своим умирающим собратом, кто бы он ни был. Волосы на моей голове целы, как ты видишь, и этого вполне довольно для моего торжества. Мой враг, красный или белый, никогда не будет иметь причин бояться за свой скальп.

— Неужели не пал ирокезский воин? Неужели Зверобой, несравненный стрелок оленей, промахнулся, когда метил в человека?

— Нет, Чингачгук, рука моя не поколебалась и карабин не изменил мне. Враг мой, минг, пал, сраженный пулей карабина.

— Он вождь? — торжественно спросил могикан.

— Этого я и сам не знаю. Могу только сказать, что он был хитер, вероломен и храбр. Не мудрено, если между своими он добрался до звания вождя. Он мужествен и отважен, хотя глаз его не был так верен, как у человека, получившего образование среди делаваров.

— Брат и друг мой раздробил его тело?

— Это было бесполезно. Минг умер у меня на руках. Скажу без утайки, как происходило все дело. Мы сражались оба храбро и отважно: он, как краснокожий, одаренный от природы талантами красных; я, как белый. Ведь я родился белым, белым живу, белым и умру.

— Хорошо! У Зверобоя белое лицо и бледные руки. Делавар отыщет скальп, чтобы повесить его на шест, и по возвращении домой пропоет в честь его песню перед своим племенем. Честь принадлежит племени делаваров: не должно ее терять.