Евгений Костюченко - Шайенский блюз Страница 33

Сорока затрещала, захлопала крыльями и заметалась ярким черно-белым пятном, улетая между соснами.

«Кажется, я должен поблагодарить ее, — подумал Горящий Волк. — Но сначала надо сказать спасибо лосю. Спасибо моим мокасинам за то, что ступают бесшумно. А также тому пришельцу, что отдал мне свое оружие. Его винчестер так метко стреляет, спасибо ему. Спасибо и этому ножу, который так легко вспарывает крепкую лосиную шкуру».

Разделывая лося, Степан решил, что остановится здесь на пару дней. Навялит мяса в дорогу, обследует окрестности. Может быть, ему удастся уже сегодня найти ручей или речку. И тогда, спускаясь по течению, он выйдет к другой реке, а та обязательно приведет его к людям.

Нельзя сказать, что Гончар страдал от недостатка общения. После всего, что случилось, он предпочитал держаться подальше от людей. Но дорогу на Денвер не спросишь у пролетающей сороки, а Степану надо было обязательно попасть в этот город. Насколько он помнил, там не было ни одного железного моста. Но там жила Милли. Пусть и не красная женщина, но от этого не менее желанная.

Он не стал разводить костер. Кровь и печень лося не нуждались в огне. Для ночлега Степан опять устроил себе гнездо в ветвях высокой сосны. Мясо лося он поднял на другое дерево, подальше от себя, опасаясь, что запах крови может привлечь медведя.

Прикинув по солнцу, что до заката остается часа четыре, он отправился на восток, запоминая приметные деревья.

Ему не терпелось поскорее выбраться из леса. Заметив широкий просвет в кронах справа от себя, он свернул, не забыв оставить зарубку на стволе, чтобы не плутать на обратном пути. Но, пройдя совсем немного, Степан понял, что эта зарубка ему не понадобится.

Лес плотной стеной подступал к самому краю обрыва. Внизу змеилась спокойная неширокая река. С высоты ее вода казалась неподвижной.

А за рекой простиралась долина. Серебристое море полыни, кое-где испещренное зелеными невысокими рощицами, раскинулось до самого горизонта, до голубых пологих холмов.

Сердце заколотилось так, что Степан невольно схватился за грудь. Увидев степь, он уже не мог вернуться в лес, который стал казаться ему тюрьмой.

«Нет-нет, погоди, — уговаривал он себя. — Вернись на стоянку. Там остались запасы еды. Там, наконец, веревка. Без нее тебе не спуститься по этому обрыву. Переночуй в лесу, а наутро…»

Он уже был на середине обрыва, когда снова вспомнил о веревке. Вот где она бы пригодилась. Под ногами уходила вниз отвесная скальная стена. Если бы привязать веревку вот к этому корню…

Нога сама шагнула вправо и нащупала опору там, где ее не мог разглядеть глаз. Пальцы намертво вцепились в край щели, и одним махом Горящий Волк перебросил свое тело на выступ в скале.

Степан оглянулся и не поверил своим глазам. От того места, где он только что стоял, его отделяли метра три, не меньше. Как он мог перелететь это расстояние?

Его взгляд привлекла площадка ниже по склону. На ней едва уместилась бы кошка, но оттуда уходила вниз отчетливо видимая тропинка. Если спрыгнуть на эту площадку и каким-то чудом удержаться на ней…

Он спрыгнул и удержался. И уверенно, короткими точными прыжками, стал спускаться по козьей тропе.

Остаток спуска он проехал, сидя на корточках, поднимая за собой облако пыли. Не удержал равновесия, завалился набок и покатился вниз. А потом рухнул на мокрый песок и с наслаждением погрузил в воду лицо и ободранные ладони. Он зашел по колено в реку, обернулся — и почувствовал слабость в коленях от запоздалого страха. Как он мог спуститься с высоты десятиэтажного дома по почти отвесному склону?

Река оказалась неглубокой, и он перешел ее вброд, и снова оглянулся. Там, в лесу, осталось мясо лося, которым он рассчитывал поужинать. Под кучей веток остался труп человека, которого он задушил, почти не заметив этого. И где-то там, в лесу, сейчас готовятся к ночлегу шаман Ахата и Сентаху, веселая вдова.

Шаман дал ему новое имя. Похоже, что и новую жизнь.

Гончар опустился на колени и склонился над рекой, пытаясь разглядеть свое лицо в зеркале воды. Он бы не удивился, увидев волчью морду.

Но вместо этого он увидел мелькнувшую тень. Руки дернулись сами собой, и он упал в воду, и в ладонях забилось сильное скользкое тело крупной рыбы. Он успел выбросить ее на берег раньше, чем она вырвалась из рук. Догнал на песке, отсек ножом голову, распластал надвое и впился зубами в нежно-розовую мякоть.

19. Белый Нож, черный конь

Два дня он шел вдоль реки, пока не набрел на остатки индейской деревни.

Это была небольшая деревня. Он насчитал десять типи. Точнее, десять обугленных развалин. Недогоревшие обломки шестов смешались с завившимися клочьями шкур. Кое-где из-под толстого слоя золы выглядывал закопченный бок котла, или поблескивали осколки зеркала, или торчало сломанное древко копья. Людских останков не было, но Гончар чувствовал, что они где-то рядом.

Обостренное чутье привело его к зарослям можжевельника. В кустах была прорублена свежая тропа, и на песке еще сохранились следы подкованных сапог. Низко пригнувшись, почти касаясь руками земли, Степан двинулся по этой тропе, где совсем недавно волокли на одеялах трупы индейцев. Запах мертвечины становился невыносимо густым, и Гончар зажал нос.

Да, все они лежали здесь, в небольшом овраге, едва присыпанные песком и заваленные можжевеловыми ветками. «Странно, что сюда еще не добрались койоты и стервятники», — подумал Степан.

На земле под кустом что-то блеснуло. Он опустился на колени и поднял ниточку голубого бисера. Такими браслетами обвязывают запястья маленьких детей.

Здесь прошли каратели. Наверно, индейцы опять в чем-то провинились. Обычно войска устраивали подобные бойни после налета индейцев на белые поселения. Если при этом кавалеристы не несли потерь, то об операции узнавали немногие. Здесь не было никаких следов боя. Значит, их просто расстреляли. Согнали в кучу и дали несколько залпов.

Он замер, услышав дыхание за кустами. Кто-то прятался неподалеку.

— Я Горящий Волк из семьи Горбатого Медведя, — негромко произнес Степан по-шайенски. — Я спустился с гор, и ищу стоянку моих братьев.

— Ты один? — проскрипел старческий голос.

— Да.

— Встань, чтобы я тебя видел.

Степан медленно выпрямился, готовый тут же нырнуть в сторону при первом щелчке затвора. Но никто не выстрелил в него.

Сквозь сетку ветвей он разглядел седые длинные волосы и смуглое морщинистое лицо старика в черной рубахе.

— Я Белый Нож, — сказал старик, раздвинув ветки. — Я — лакота.[5] Шайен Горбатый Медведь ушел на север, в Монтану. Туда ушли все. Здесь опасно оставаться. Белый человек хочет истребить нас.