Джеймс Купер - Зверобой Страница 46

— Стыдно вам, Скорый Гэрри, предаваться такому гневу, — сказала она кротким и мягким голосом. — Вы должны помнить, что ирокезы обходились с вами милостиво. Они пощадили ваши волосы, тогда как вы и батюшка покушались на их жизнь.

Это вмешательство слабоумной девушки не замедлило произвести свое благотворное действие. Вместо того, чтобы схватить за горло своего противника, Генрих Марч обратился к Гэтти:

— Жалко и досадно, — сказал он, — выпустить из рук добычу, которая сама бежала в капкан. Этот плот увез с собою стоимость по крайней мере шести мехов первого сорта, тогда как я мог его догнать после дюжины ударов веслом. Ты, Зверобой, и не думаешь дорожить интересами своих друзей!

— Я дорожу своей честью больше чужих и своих собственных интересов, — с твердостью возразил Бумпо. — Этот индеец-посол, и нам было бы стыдно не уважать таких правил, которые соблюдаются даже последним индейским бродягой. Да притом теперь он слишком далеко, и бесполезно нам с тобой толковать о том, что не в наших руках.

Высказав эту мысль, Зверобой отошел с видом человека, который не желал больше продолжать пустого разговора. Гуттер и Генрих Марч отправились в ковчег, где происходила между ними тайная беседа. Могикан и его приятель обсуждали план похищения пленной делаварки из ирокезского стана.

Возвращение Гуттера на платформу прекратило все разговоры. Он собрал в одно место всех обитателей замка и объявил, что, соглашаясь с мнением Зверобоя, считает необходимым перейти в ковчег по крайней мере на некоторое время. Все с лихорадочной торопливостью принялись доканчивать переноску вещей, нагрузили каюту, затушили в комнатах огонь, заперли их со всех сторон и пересели в ковчег.

От соседства береговых холмов, закрытых густыми листьями, ночи в этих местах были гораздо темнее, чем обыкновенно. В центре озера, как и всегда, лежала более светлая полоса, представлявшая удивительный контраст с береговою тенью. Дул западный ветер, хотя не всегда легко было отгадать настоящее его направление. На этот раз сам Гуттер, державший руль, не мог определить, в какую сторону дул он. Это затруднение обыкновенно устранялось наблюдением за ходом облаков. Но теперь небесный свод представлялся какою-то сплошною грудою облаков. Глаз не видел между облаками никакого прорыва, и Чингачгук серьезно начинал бояться, как бы его возлюбленная не осталась в шалаше, потому что на небе не появилась путеводная звезда. Между тем Гуттер распустил парус с очевидною целью убраться подальше от замка, в котором с минуту на минуту мог появиться вооруженный неприятель. Когда, наконец, парус наполнился ветром и вздулся, ковчег быстро сдвинулся с места. Оказалось, что ветер дует с юга и уносит путешественников к восточному берегу. Около часа пловучий дом следовал по этому направлению, потом вдруг ветер переменился, и ковчег поплыл в ту сторону, где был расположен лагерь ирокезов.

Зверобой с неутомимым вниманием следил за всеми движениями Гуттера и Генриха Марча. Сначала он не знал наверняка, случаю или обдуманному плану приписать направление ковчега; но в эту минуту он не сомневался в последней догадке. Генрих Марч, знавший немного по-алгонкински [17], объяснялся на этом языке с могиканом, и тот в свою очередь поспешил сообщить некоторые подробности Бумпо.

— Старый отец и младший мой брат, Великая Сосна (так назвал делавар Генриха Марча), хотят поживиться волосами с гуронских черепов, — сказал Чингачгук своему приятелю. — Будет их несколько и для Змея, который желает с честью воротиться домой. Знаю, что у моего брата белые руки, и он не будет отнимать волос даже у мертвеца. Он будет, напротив, ожидать нас здесь, и, я надеюсь, он не будет после нашего возвращения стыдиться своего друга. Великий Змей могикан должен сделаться достойным ходить по военной тропе с Соколиным Глазом.

— Ну, да, я вижу, что это имя останется за мной, и мне особенно приятно слышать его из твоих уст. Что касается до твоего желания охотиться за чужими волосами, то я не вижу в этом никакого зла. Ты родился могиканом и должен оставаться верным своей природе. Будь, однако, снисходителен, Великий Змей! Прошу тебя об этом от всего сердца. Сострадание не может вредить чести красного человека. Старик Гуттер и Генрих Марч — совсем другое дело: что естественно в тебе, то чудовищно и отвратительно в них, особенно в этом отце молодых девушек, которые могли бы возбудить в его сердце лучшие чувства. Минги не должны роптать, если поражение будет их уделом. Желая чужой крови, они не в праве ждать пощады от других. Но все-таки, Великий Змей, тебе надобно быть милосердным. Не начинай своих военных подвигов стоном женщин и жалобным криком детей. Веди себя так, чтобы Вахта смеялась, а не плакала при встрече с тобою.

— Мой брат останется здесь, на ковчеге, — отвечал могикан. — Вахта скоро выйдет на берег, и Чингачгук должен спешить.

Затем индеец присоединился к своим товарищам, и все трое, перейдя в лодку, отплыли от ковчега. Гуттер и Марч не говорили ничего Зверобою о своих намерениях, и один Чингачгук сделался поверенным их тайны, которая, впрочем, состояла только в том, что они хотели произвести резню в ирокезском стане. Успех казался вероятным. Они рассчитывали, что неприятели в эту же ночь не замедлят сделать поголовную вылазку против замка, оставив в своем лагере женщин и детей. Их-то и хотел без пощады перерезать старик Гуттер, сам оставивший своих дочерей на произвол судьбы.

Старик Гуттер правил лодкой. Генрих Марч храбро занял свой пост впереди, Чингачгук стоял в середине лодки. Они осторожно подъехали к берегу, вышли из лодки без всякого шума и, осмотрев свое оружие, начали беззвучными шагами тигра приближаться к ирокезскому стану. Могикан шел впереди, и осторожная поступь его была так легка, как-будто он летел по воздуху, тогда как хворост иной раз хрустел под тяжелыми ногами Генриха Марча.

Нужно было прежде всего определить положение огня, который, как известно, находился в центре самого лагеря, и на этот пункт было теперь обращено их напряженное внимание. Наконец проницательный глаз Чингачгука заметил отблеск, мелькнувший на некотором расстоянии из-за деревьев. Пламени, однако, не было видно, курилась только потухшая головня. Было поздно, а индейцы обыкновенно ложатся и встают вместе с солнцем.

Открыв таким образом этот безошибочный маяк, искатели приключений ускорили свои шаги и через несколько минут очутились возле ирокезских шалашей. Могикан немедленно начал подкрадываться к одному из них с хитростью кошки, навострившей свои зубы на неосторожную птичку. Еще несколько шагов, и он должен поползти на четвереньках, потому что при узком и низком входе эта предосторожность была совершенно необходима. Еще не просовывая головы, он насторожил свой слух, надеясь услышать храп и вздохи. Но ни один звук не долетел до его чуткого уха, и этот человек-змея просунул, наконец, свою голову через отверстие точно так же, как это делает всякая другая змея, когда подкрадывается к птичьему гнезду. Эта смелая попытка оказалась, однако, напрасной: ощупав осторожно все стены и углы, он убедился, что лачуга совершенно пуста. Не было ни души и в других двух шалашах, обысканных с такими же предосторожностями. Ясно, что гуроны оставили свой лагерь, и эту безотрадную весть Чингачгук немедленно сообщил своим товарищам. Трудно описать досаду и ярость Гуттера и Марча, когда новыми поисками они окончательно убедились, что обреченные жертвы ускользнули от их яростного гнева. Проклиная все племя ирокезов, они переломали несколько лачуг отсутствующего врага и, томимые бессильной злобой, отправились в обратный путь к ковчегу, где Юдифь и Зверобой во время их отсутствия вели между собою оживленный разговор.