Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник) Страница 31

Романом «Истинная жизнь Себастьяна Найта» Набоков вошел в англоязычное литературное поле. Теперь он мог также переводить свои старые русские произведения на английский, как сделал он с «Камерой Обскурой» в 1938 г., сменив название на «Свет во тьме» (в 1969 году этот вариант романа будет экранизирован режиссером Тони Ричардсоном). Вообще «Себастьян Найт» очень близок по стилю исполнения таким вещам, как «Луна и грош» С. Моэма или «Доктор Фаустус» Т. Манна. Образ западного художника, разрыв с толпой и ценителями своего таланта, одинокая гибель – вот что категорически сближает Найта, Леверкюна и Стрикленда. Это сложившиеся, уверенные в своем гении художники, отдавшие великому искусству свою жизнь. Себастьян Найт предшествует таким героям Набокова, как Джон Шейд из «Бледного огня» и писатель R из «Прозрачных вещей», но никогда уже писатель Набоков не будет замыкаться в тексте на подробном описании только одного героя – пусть и духовно близкого самому себе.

1942 и 1943 годы проходят для Набоковых довольно спокойно, Наб утверждается в колледже и становится членом Музея сравнительной зоологии в Гарварде. Он даже получает годовую стипендию Форда как перспективный писатель! В 1944 году Набоков заканчивает для американского издателя биографическую статью о Н.В. Гоголе – наиболее ценимом им русском прозаике. Эпиграф из «Записок сумасшедшего», которым открывается эссе «Nicolay Gogol», довольно точно передает, по мысли Наба, тематику гоголевского творчества: «За что они мучат меня?», «…дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней», «Вон небо клубится передо мной; звездочка сверкает вдали», «…с одной стороны море, с другой Италия», «Матушка, спаси твоего бедного сына… ему нет места на свете! его гонят». Пять разделов «Николая Гоголя» посвящены этапам жизни великого писателя и анализу трех его лучших вещей: «Ревизор», «Мертвые души» и «Шинель». Разумеется, как и в «Даре», Набоков по-своему интерпретирует факты жизни Гоголя, иногда набоковский стиль явно подминает под себя чисто научный анализ: «Он распустит все свои паруса на крепчайшем ветру и вдруг заскрипит килем по каменистому дну чудовищного непонимания…», «Пушкин… под присмотром равнодушного, распутного царя, невежды и негодяя, чье царствование, все целиком, не стоило и страницы пушкинских стихов».

Набоков отмечает в «Ревизоре» сценическое искусство Гоголя, умение великого драматурга творить персонажей «из воздуха» – по ходу побочного действия. Это особенно заметно в мимоходом сказанных репликах Хлестакова, Городничего, Добчинского-Бобчинского. Набоков справедливо отмечает также важность авторских ремарок в пьесе: «Потусторонний мир, который словно прорывается сквозь фон пьесы, и есть подлинное царство Гоголя». Говоря о поэме «Мертвые души», Набоков на нескольких страницах своего убористого эссе рассуждает о пошлости и образе Чичикова как типе «пошляка». Набоков заставляет своего читателя лучше понять искусство Гоголя, останавливая внимание на знаменитых гоголевских ретардациях, рассеянных по роману. Он делает ряд интересных литературоведческих наблюдений по тексту поэмы: назначение картин в доме Собакевича, параллельность описании Чичиковой шкатулки и въезда в город помещицы Коробочки и т. п. О повести «Шинель» Набоков замечает, что это «гротеск и мрачный кошмар, пробивающий дыры в смутной картине жизни». Некоторое сомнение могут вызвать отдельные афоризмы Набокова, разбросанные по эссе: «У Гоголя такие сдвиги – самая основа его искусства», «Живот – предмет обожания в его рассказах, а нос – герой-любовник» и т. д. Хотя эти набоковские заявления и имеют свой дополнительный смысл, если считать жанр эссе полярным между научной статьей и художественным текстом. Основная, на наш взгляд, ошибка Наба в подаче Николая Гоголя американскому читателю – отказ русскому классику в значимости его общественной позиции. Сам демонстративно далекий от политики, Набоков навязывает эту позицию и Гоголю, что выглядит некоторой натяжкой и отходом от реальности. И «Ревизор», и «Мертвые души» писались Н.В. Гоголем в том числе и в надежде на изменение общественного сознания России 1830-40-х гг. Другое дело, нельзя не согласиться с Набом, что «его [Гоголя] произведения, как и всякая великая литература, – феномен языка, а не идей».

В 1945 году Набоковы получают американское гражданство и становятся равноправными обитателями «великой страны», выбравшейся из Второй мировой войны, как гусь из воды. Победа СССР едва ли серьезно коснулась писателя Набакофф, хотя его жена Вера была, несомненно, рада кончине великого юдофоба А. Гитлера и его Третьего рейха. В 1947 г. публикуется второй «английский» роман Наба «Bend Sinister» («Под знаком незаконнорожденных»), а в 1948 г. писатель становится профессором Корнельского университета с соответствующим жалованием и общественным положением. В 1951-52 гг. он читает лекции уже в Гарвардском университете, куда его, однако, не пригласили: постарался Р. Якобсон – блестящий лингвист, но завистливый и бездарный писатель. Помимо основных лекций, Набоков читал особый спецкурс «Шедевры мировой литературы», куда входил анализ произведений таких писателей, как Гоголь, Флобер, Л. Толстой, Стивенсон, Кафка, Джойс, Пруст. Отбор этих имен говорит сам за себя. Появляются отдельные переводы Набокова из Пушкина и Лермонтова, на английском выходят его «русские» рассказы 1930-х гг. В 1951 году в Нью-Йорке выходят первые мемуары Набокова под названием «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство»), где он основательно описывает до-американский период своей жизни. Позднее появится русский вариант этих воспоминаний – «Другие берега», в котором Наб признается в мучительности своего перехода на другой язык: «Книга… писалась долго, с особенно мучительным трудом, ибо память была настроена на один лад – музыкально недоговоренный, русский, а ей навязывался другой лад – английский и обстоятельный». В 1966 году эти воспоминания будут модернизированы и выйдут под названием «Speak, Memory».

С конца 1940-х и первую половину 1950-х гг. Набоков писал свою «Лолиту» (1955), сделавшую его м и р о в ы м писателем. Конечно, любой гений в литературе, как правило, имеет несколько шедевров, но как бы мы воспринимали Шекспира без «Гамлета», Гёте без «Фауста», Джойса без «Улисса»?! Так было и с Набоковым: к своему великому роману он шел с 1927 года: «Лилит» – «Камера обскура» – рассказ «Волшебник»… Гений победил: Набу не только удалось опубликовать скандальную «Лолиту», он сумел «завоевать ею мир». Хотя вначале Набу пришлось пережить ряд трудностей: в США роман печатать наотрез отказались, он вышел в парижской «Олимпии Пресс», публиковавшей литературу сомнительного содержания. Первые отзывы на роман были весьма негативны, автору быстро приписали грех Гум берта. Очень многое решил восторженный отзыв Грэма Грина и последующая экранизация «Лолиты» удачливым Стэнли Кубриком.

Сам Набоков в послесловии к американскому изданию 1958 года «О книге, озаглавленной „Лолита“» достаточно подробно изложил все перипетии с публикацией и первой критикой на свой роман. Попытки общества навязать великому художнику примитивное толкование его текста были, разумеется, всегда, но Набокову было важно заставить читателя увидеть «когти и крылья» его произведения. Он заявляет: «И когда я вспоминаю „Лолиту“, я всегда почему-то выбираю для особого своего услаждения такие образы, как учтивый Таксович, или классный список учеников Рамздэльской школы, или Шарлотта, или Лолита, как на замедленной съемке, подступающая к подаркам Гумберта…, или касбимский парикмахер, обошедшийся мне в месяц труда…, или бледная, брюхатая, невозвратимая Долли Скиллер и ее смерть в Грэй Стар, „серой звезде“, столице книги…». Набоков последовательно отвергает все обвинения в «порнографии», «анти человечности» и «антиамериканизме» книги. Наб справедливо замечает, что роман вообще существует лишь тогда, когда он может вызвать у читателя «эстетическое наслаждение». На наш строгий взгляд, роман «Лолита» в конце 20 столетия остается одним из непререкаемых его шедевров в литературе.

Композиционно роман «Лолита» («Lolita») состоит из двух частей плюс предисловие Д. Рэя, «доктора философии», которое носит чисто толковательный характер. Жанр «Лолиты» можно определить и как «роман с девочкой», и как роман-путешествие, и как эротический роман; как любое значительное произведение, «Лолита» выскакивает за рамки привычных жанров. Первая часть романа – «ожидание счастья» Г. Гумберта плюс его биография до встречи с Лолитой; вторая часть – «инфернальный рай» Гумберта с нимфеткой Долли, погоня за «исчезнувшей Долорес» и беспощадное возмездие драматургу К. Куилти. «Я родился в 1910 году, в Париже… Мой отец отличался…»: так начинается во 2 главе повествование о филологе, обладателе небольшого капитала и тайном любителе «нимфеток» Гумберте Гумберте. Автобиографическая манера повествования, очевидно, была нужна Набокову для углубленного показа психики главного героя, хотя Набоков не мог не предвидеть неприятных для себя последствий после публикации книги. Пережитая в юном возрасте любовь Гумберта к некоей девочке по имени Аннабелла («Я ребенком был, и она была…» – параллель с героиней стихотворения Э. Поэ «Эннабель Ли»), закончившаяся трагично, становится для Гумберта «проклятием», которое герой не в силах преодолеть. «Нимфетки», т. е. девочки в возрасте между девятью и четырнадцатью годами, которые обнаруживают некую «инфернальность» для «очарованных странников» вроде главного героя, становятся для Гумберта единственным способом вернуться в тот навсегда утраченный «рай детства», из которого герой наиболее четко помнит свое чувство к Аннабелле. И именно в двенадцатилетней Долорес Гейз из провинциального американского городка, именно и только в ней Гумберт сможет заново обрести свое счастье.