Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник) Страница 32

Гумберт умен, образован и смел; он, безусловно, самый «начитанный» герой романов Набокова, не считая Шейда из «Бледного огня». Причем Гумберт пользуется этим своим талантом на всем протяжении романа: реминисценции из знаменитых авторов мировой литературы переполняют «Лолиту» с первой страницы. Первая встреча в романе с Лолитой (2 глава I части) сопровождается аллюзией па встречу Гамлета с Офелией из шекспировской пьесы: Гумберт, потрясенный увиденной девочкой из «княжества у моря», говорит ее матери, спрашивающей его о лилиях: «Они дивные, дивные, дивные». Герой постоянно «привлекает» авторитетных писателей вроде Поэ, Кэрролла или Ронсара для оправдания своей губительной любви к юным чаровницам в середине 20 века:

Полюбил я Лолиту, как Вирджинию – По,И как Данте – свою Беатриче;Закружились девчонки, раздувая юбчонки:Панталончики – верх неприличия!

Портрет Лолиты дан автором довольно подробно: «тонкие, медового оттенка, плечи, та же шелковистая гибкая обнаженная спина, та же русая шапка волос… Она состояла вся из роз и меда; на ней было ее самое яркое ситцевое платье с узором из красных яблочек; руки и ноги покрывал густой золотисто-коричневый загар; царапинки на них походили на пунктир из крошечных запекшихся рубинов… приоткрыв нежные губы, на которых играла чуть глуповатая, но удивительно обаятельная улыбка…». Но романная Лолита – вовсе не Вирджиния Клемм, полюбившая поэта Эдгара и посвятившая ему всю свою жизнь. Долли Гейз вполне обычная американка 12 лет, набитая «какофонией джаза», «фольклорными кадрилями», «мороженым под шоколадно-тянучковым соусом», любящая смотреть модные фильмы, «где за деньги оранжевые падают индейцы», и читать модные журнальчики. Однако, с другой стороны, в минуты предельной откровенности с Гумбертом Лолита обнаруживает то «нимфическое зло, дышавшее через каждую пору завороженной девочки», то «зло красоты», которое она сама была не в состоянии постичь.

В романе заметна существенная разница между героиней романа Лолитой и реально возможной тринадцатилетней американочкой, вскружившей голову поэтически настроенному греховоднику. В систему героини любой писатель волен вкладывать все, что ему заблагорассудится, – и Лолита порой напоминает студентку филологического факультета, цитируя авторов, которых она, если и услышала бы от Гумберта, то тотчас же и забыла. Взросление Лолиты во II части книги происходит чересчур быстро, и Набоков «забывает» показать читателю его вехи. Конечно, обстановка Рамздэльской гимназии, многоопытная Мона Даль, постоянные «беседы» с «папашей» до и после совокупления могли сформировать новую Лолиту, но ее побег и сожительство с Куилти, последующее замужество все же лишают возможности читателя поверить в это преображение. Думается, что образ Лолиты в мировой литературе – это пример двойного образа, слабое соединение приданной образу психики «обычной» американской девочки и некоторые монологи и диалоги с участием Лолиты, где она обнаруживает поистине «трагическое» понимание мира! Точно такими «двойными» образами переполнены романы другого русского писателя Федора Достоевского.

Лолита в романе Набокова периодически демонстрирует такое смещение: то цитируя Р. Бернса (глава 32 первой части), то бесконечно болтая на сленге американских подростков. Не случайно героиня – постоянный носитель 2-х имен в тексте романа – поэтического и завораживающего (Лолита) и реального, приземленного (Долорес, Долли). Поэтому рассматривать героиню как образ типичной юной американки, как делают это некоторые бездарные толкователи Набокова, совсем не стоит. Долорес/Лолита – достаточно сложный образ мировой литературы, именно поэтому роман Набокова по-своему бессмертен. И Гумберт, и Лолита – блестящие образы, сделанные рукой опытного мастера, и можно долго восторгаться мастерством Набокова, шедшего к их воплощению многие годы. Можно вспомнить истоки: Лолита – завершение таких образов, как Лилит, Машенька, Магда; Гумберт – соединение таких образов, как Ганин, Роберт Горн, отчасти Цинциннат Ц., Годунов-Чердынцев…

Но остановимся на подтексте романа «Лолита»: по нашему мнению, он имеет достаточно универсальный характер. Традиция модернистского искусства здесь предельно обнажена: автор постоянно комментирует свой собственный текст – как через манеру письма главного героя, так и через ряд опосредованных намеков. «Лолита» нагружена реминисценциями из произведений близких Набокову писателей и каламбурным обыгрыванием названий и ситуаций других произведений. Например, «Мистер Пим (проходящий мимо в известной трагикомедии) смотрел, как Пиппа (проходящая мимо у Браунинга) всасывает свою нестерпимую смесь» – аллюзия на повесть Э. Поэ и пьесу Браунинга более чем очевидна. Эротизм романа возвращает нас, скорее, к античной откровенности, нежели к скабрезным описаниям де Сада или физиологической обнаженности последнего эпизода романа «Улисс» Джойса. Пожалуй, «Лолиту» можно было бы считать неким образцом модернистского романа, если бы великое произведение вообще стоило бы назначать чем-либо. Думается, что читатели романа в 21 столетии едва ли обратят внимание на те «непристойности», которые обнаружили в нем критики и поборники нравственности в середине или конце века 20-го. Но своеобразная эстетика романа, но мощнейший эмоциональный заряд, но незабываемые набоковские образы, но блестящий постскриптум ко всей «до набоковской» литературе – будут воздействовать в с е г д а.

Успех «Лолиты» в конце 1950-х гг. принес Набокову и вожделенный достаток: «никогда не думал, что смогу прожить на литературу, но теперь меня хранит маленькая девочка по имени Лолита». В «Постскриптуме к русскому изданию» романа Наб проследил все перипетии с путешествием «Лолиты» по мировым издательствам: 1958 г. – престижное издательство «Putnam»; 1959 г. – издательство Вайденфельда-Никольсона, Лондон; затем переводы на французский, немецкий, голландский, датский, греческий, итальянский, хинди, китайский, норвежский, турецкий, шведский и японский языки. К I966 году Набоков сам перевел свой лучший роман на русский язык, опасаясь возможных издержек, если за роман возьмутся «советские» специалисты.

«Швейцарский» период. Признание

До переезда в Швейцарию, страну богатых туристов и сытой жизни, Набоков в 1956 г. издал сборник «Весна в Фиальте» и другие рассказы, в 1957 г. завершил роман «Pnin» («Пнин»), перевел на английский язык «Героя нашего времени» Лермонтова (образы Печорина и Гумберта во многом перекликаются), в 1959 г. издал сборник «Стихи» (на английском языке). В центре романа «Пнин» – профессор русской литературы Тимофей Пнин, эмигрантской волной занесенный в США, не любящий ни этой страны, ни английского языка. Как замечал Набоков, его задачей было создание «характера комического, даже гротескного, но, в сопоставлении с так называемыми нормальными людьми, – более человечного, более чистого и цельного». Набоков вдоволь порезвился в романе, набросав довольно гротескные образчики представителей американской филологической науки, преподающих в университете, весьма напоминающем Корнель, где в свое время работал он сам. В очередной раз досталось в романе и «шаману полового мифа» З. Фрейду – пародийные образы Лизы и Эрика Финтов.

Есть в романе «Пнин» и некоторое переосмысление сюжета «Идиота» Достоевского (несмотря на то, что Набоков третировал великого писателя в своих критических разборах, он не менее часто использовал его сюжетные находки и некоторые приемы в собственных текстах). Когда Пнин готов пожертвовать собственным самолюбием и счастьем во имя не любящей его жены, это разительно похоже па сцену между Мышкиным и Настасьей Филипповной в романе Достоевского. Ситуации с ребенком Лизы Пниной-Финт параллельна известной ситуации из «Бесов»: Шатов – его жена Мари – ребенок Мари от Ставрогина. Конечно, американский колорит и заслуженный успех наложили отпечаток на личность Наба, но приходится признать, что и в США, и на английском Набоков продолжал прежде всего традицию русской литературы, которая оказалась его писательским кодом, несмотря на вынужденную смену языка.

В 1960 году Набоков с Верой переезжают в Монтрё и поселяются в знаменитом отеле «Палас». В Женеве жила сестра писателя Елена, а в соседней Италии служил оперным певцом сын Дмитрий… До конца своих дней Набоковы так н не обзавелись собственным домом, что объясняется либо нежеланием жены Веры вести домашние дела, либо принципиальным решением Наба не менять свой славный русский дом детства на что-то иное. Есть и еще одна версия: обласканный буржуазной славой, Наб предпочитал все время находиться в центре внимания, потому и выбрал «Палас-отель», а не что-либо скромнее. Пространные интервью Набокова появляются в престижнейших журналах: «Playboy», «Newsweek» и др., он выступает в культурных программах на швейцарском и французском телевидении. Словом, он не менее популярен в это время, чем Сартр или Дали. Тем не менее, отношение к Набокову со стороны коллег-писателей и, особенно, журналистской братии выглядит каким-то настороженным. «Лолита» сделала Наба всемирно известным, но она же вызвала в это время много неприятных вопросов и предположений о личной жизни создателя Гумберта.