Умберто Эко - Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник) Страница 50

Первая история – сказочная, и все сказки об островах делятся на те, в которых нам предлагают притвориться, что мы верим в существование этого острова (забыв на время о скептицизме), – таковы острова Жюля Верна и Стивенсона и те, в которых говорится об острове, заведомо не существующем, что только усиливает сказочное начало в повествовании, – таков остров Питера Пэна. Так вот, остров, которого нет, нас сейчас не интересует. По той простой причине, что никто сейчас не отправится в море его искать: ни дети – на остров капитана Крюка, ни взрослые – на остров капитана Немо.

Также я пропущу остров, которого слишком много, потому что феномен избыточности представлен, насколько мне известно, одним-единственным случаем удвоения – Цейлон и Тапробана. Эта история уже подробно рассказана в работе об изолариях Тарчизио Лачони[256], к ней я вас и отсылаю. Сейчас меня больше интересует другое – несчастная любовь к некоему острову, который больше невозможно найти, в то время как Тапробану находили постоянно – даже там, где не искали, так что, с эротической точки зрения, это была не история безнадежной любви, а скорее история разнузданного донжуанства, породившего на картах воистину «тысячу и три» Тапробаны.

Согласно Плинию, Тапробана была открыта во времена Александра, была поначалу широко известна как «земля антихтонов» и считалась «другим миром». Остров Плиния мог быть идентифицирован как Цейлон, если судить по карте Птолемея, по крайней мере в изданиях XVI века. Исидор Севильский тоже помещал его на юг от Индии и ограничивался указанием, что эта земля полна камней и в ней бывает по две зимы и два лета в году. В «Миллионе»[257] о Тапробане не упоминается, но говорится о Сейламе, то есть Цейлоне.

Дублирование Цейлона или Тапробаны четко прослеживается в путешествиях Мандевиля, который говорит о них в двух разных главах. О Цейлоне не сообщается, где именно тот находится, но уточняется, что окружность его составляет добрых восемьсот миль и что территория его

столь богата гадами, драконами и крокодилами, что никто не отваживается там жить. Крокодилы суть разновидность гадов, желтых и шипастых по хребту, с четырьмя лапами, короткими лягвиями и когтями огромными, как клешни или шпоры. Некоторые из них достигают длины в пять локтей, порой шесть, восемь и даже десять. Когда они проходят по какому-нибудь месту, покрытому песком, кажется, что здесь волочили большое дерево. Много здесь и других диких животных, среди которых встречаются и слоны. На острове этом есть великая гора. Посередине горы – огромное озеро, весьма приятное на вид, и воды в нем очень много. Местные жители за верное почитают, что на этой горе Адам и Ева рыдали сто лет, будучи изгнанными из рая, и уверяют, что вода эта – от их слез: столько их натекло, что достало на целое озеро. На дне его обретаются во множестве драгоценные камни и крупные жемчужины. Вокруг в изобилии произрастают камыш и большой тростник, среди которого прячутся крокодилы, гады и огромные пиявки. Раз в год король той страны дает беднякам позволение погрузиться в озеро, чтобы собрать драгоценные камни и жемчуга. Из-за пресмыкающихся, что обитают там внутри, они обмазывают предплечья, бедра и голени соком, полученным из так называемых лимонов, это род фруктов наподобие маленького гороха; и благодаря этому могут не бояться ни крокодилов, ни прочих ядовитых гадов… А еще там обитают утки о двух головах[258].

Тапробана же, говорит Мандевиль, лежит в пределах царства Пресвитера Иоанна. Мандевиль еще не помещает это царство в Эфиопию, как это будет делаться позднее, а относит его к пределам Индии, хоть эта Индия Пресвитера Иоанна и смешивается часто с Дальним Востоком, где располагается земной рай. Во всяком случае, в пределах Индии (и указывается место впадения Красного моря в океан) находится Тапробана. Как говорится и у Исидора Севильского, на этом острове две зимы и два лета, и там возвышаются две огромные золотые горы, охраняемые гигантскими муравьями.

Муравьи эти размером с собаку, и поэтому никто не отваживается приближаться к тем горам, чтобы не быть в одно мгновение растерзанным и пожранным этими насекомыми. Только великой хитростью можно добыть то золото. Во время наибольшей жары муравьи прячутся под землей с утра до первых послеполуденных часов. И тогда люди из тех краев седлают верблюдов, дромадеров, лошадей и прочих животных, отправляются туда и вырывают что удается; а потом убегают вместе со своим скотом так быстро, как только могут, прежде чем муравьи выйдут из-под земли. Иной раз, когда недостаточно жарко и муравьи не прячутся под землю, жители пускаются на другую уловку, чтобы добыть золото. Берут недавно ожеребившихся кобылиц и навьючивают на них по две пустые корзины, оставляя их открытыми, так, чтобы они свисали до самой земли. Потом посылают кобылиц пастись в тех горах, а жеребят запирают дома. Едва муравьи завидят эти корзины, как они забираются наверх, а поскольку по природе своей они не переносят, когда какая-то емкость остается пустой, то заполняют ее всем, что только туда может поместиться. И так наполняют корзины золотом. Когда же пройдет достаточно времени, жеребят высвобождают и заставляют ржанием призывать матерей. И те спешат к детенышам с золотым грузом[259].

И с этого момента Тапробана переходит от одного картографа к другому, летая при этом как воланчик по всему Индийскому океану, то самостоятельно, а то с Цейлоном на пару. В определенный период она идентифицируется с Суматрой, но порою мы обнаруживаем ее на картах меж ду Суматрой и Индокитаем, возле Борнео.

Томмазо Поркакки в «Славнейших островах мира» (1572) толкует о Тапробане, полной сокровищ, о ее слонах и гигантских черепахах, не говоря уж о том качестве, которым наделил ее обитателей Диодор Сицилийский, – род раздвоенного языка («раздвоен и разделен до самого корня; одной частью они говорят с одним человеком, а второй частью – с другим»).

Пересказав сведения, полученные из разнообразных традиционных источников, Поркакки просит у читателей извинения за то, что ни в одном из них ему не удалось обнаружить точного указания на географическое расположение острова, и подытоживает:

Хотя об этом месте рассказывали нам многие древние и современные авторы, я не нашел ни одного, кто указал бы его пределы – так что и меня тоже должно извинить, ежели я здесь уклонюсь от обычного порядка.

Вызывает сомнения и его отождествление с Цейлоном:

Прежде эта земля (согласно Птоломею) звалась Симонди, потом Саличе и наконец Тапробаной; но современные авторы полагают, что речь идет о Суматре, хотя хватает и тех, кто отнюдь не Суматру, но остров Цейлам считают Тапробаной. <…> Другие же нынешние авторы уверяют, что ни единый из древних не указал верно расположение Тапробаны; более того – настаивают, что, какой бы остров ни взять, ни один из них не является искомым.

Так постепенно Тапробана из острова, на котором всего через край, превращается в остров, которого нет, – и в этом качестве о нем будет писать Томас Мор, «между Цейлоном и Америкой» разместивший свою Утопию, и на Тапробане же воздвигнет свой Город Солнца Кампанелла.

Таким образом мы переходим к островам, само отсутствие которых толкает на поиски, порою лихорадочные, и вызывает ностальгию – не утихающую до сих пор.

Разумеется, об островах, которые то ли есть, то ли их нет, говорилось уже в древних эпосах, а острова, посещенные в ходе странствий Одиссеем, породили целую ученую библиотеку, призванную установить, с какими реально существующими землями они соотносятся. А еще одно исследование так до сих пор и не окончено (если судить по журналам «о мировых загадках» и телепередачам для простофиль) – оно касается мифа об Атлантиде. Но она воспринималась скорее как целый континент, и та идея, что она скрылась под водой, была сразу принята. Возможно, впервые о поисках островов зашла речь в «Плавании святого Брендана».

Святой Брендан со своими загадочными сотоварищами посетил множество островов: остров птиц, адский остров (сведенный к одинокому утесу, к которому прикован Иуда) и тот мнимый остров, жертвой которого некогда уже оказался Синбад: судно Брендана причалило к нему, а к вечеру, когда гребцы развели костры, «остров» рассердился, и стало понятно, что никакой это не остров, а морское чудище по имени Ясконтий.

Но остров, возбуждавший фантазию в следующие века, – это остров Блаженных, род рая земного, на который наши путешественники высадились через семь лет странствий, некая

земля, лучшая от всех земель своей красотой, своими чудесами и восхитительными и приятными вещами, на ней обретающимися, а также прекрасными, чистыми и восхитительными реками с тихой, вкусной и свежей водой, и были там прекрасные деревья разных видов с прекрасными плодами, и множество роз и лилий и прочих цветов и трав, и каждая из них благоухала и прекрасна была в своем совершенстве. И были там очаровательные певчие птички разных пород, и все сладостно пели в добром согласии; казалось, что стоит прекраснейшая пора ранней весны. И были дороги и улицы искусной работы, мощенные драгоценными камнями, и так прекрасны они были, что весьма веселили сердце всех, кто сподобился лицезреть это своими глазами; и были там животные домашние и дикие всех видов, и ходили они и стояли, где вздумается по своей воле, и пребывали все вместе в кротости, не желая причинить друг другу никакого вреда или огорчения; и птицы пребывали все вместе точно так же. И были прекрасные перголы и виноградники, полные наилучшим виноградом, превосходившим любой другой своей красотой и вкусом[260].