Умберто Эко - Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник) Страница 52

Этой историей я занялся в моем «Острове накануне». Позволю себе процитировать здесь фрагмент из романа: ведь в столь неопределенных материях мой текст, в сущности, является единственным документом, позволяющим представить, как оно все происходило:

Одним прекрасным утром, воспользовавшись тем, что матрос свалился с марса и раскроил себе череп и на шкафуте царила суматоха, а доктора спешно позвали врачевать пострадавшего, Роберту удалось скользнуть в трюм, опередив Берда. Почти что на ощупь нашарил он верную дорогу. Может быть, повезло, а может, неведомая зверюга громче обычного стонала именно тем утром. Примерно у ахтерштевня, там, насколько наблюдал Роберт и насколько мог догадываться человек, знавший то, что было известно Роберту, пес был ранен в Лондоне и Берд прилагал все усилия для того, чтоб его язва оставалась в незалеченном виде. В Лондоне же кто-то каждый день в определенный договоренный час что-то производил либо с нанесшим удар оружием, либо с намоченной в крови тряпкой, вызывая у животного, может быть, облегчение, а может, сильнейшее беспокойство, потому что доктор Берд когда-то говорил Роберту, что от лезвийной мази, «Weapon Salve», может быть не только польза, но и растрава.

Благодаря этому на «Амариллиде» узнавали, когда в Европе настает определенный час. Зная время в точке нахождения судна, могли определять долготу![267]

Пусть история с псом фантастична, но в том же романе я вывел на сцену приспособление, подсказанное Галилеем в его письме 1637 года (к Лоренцо Реалио). Галилею казалось, что долготу можно определить, наблюдая за положением спутников Юпитера. Но возникает та же проблема: на судне, качающемся средь волн, трудно направить телескоп с необходимой точностью. Для решения ее Галилей предлагает невероятный способ. Чтобы оценить его смехотворность, нет нужды специально подчеркивать комическую составляющую, как в моем тексте. Достаточно просто почитать Галилея.

Что до первой трудности – нет сомнений, что трудность это наибольшая, но с которой, думается мне, справиться возможно. А именно: незначительные колебания судна; причем здесь речь не идет о сильных волнениях и бурях, кои в большинстве своем не токмо заслоняют солнечный лик, но и прочие звезды, делая наблюдения вовсе невозможными, равно как и прочий мореплавательский обиход. Но что до незначительных колебаний, я полагаю возможным сократить их воздействие на того, на кого возложена обязанность проводить наблюдения, и привести его положение к благоприятному и во всем подобному тому, каковое бывает при спокойном и ясном море. Для того, чтобы достичь оного выгодного положения, предлагаю я разместить наблюдателя в особо приуготовленном месте на судне, которое не токмо колебания от носа до кормы, но и с борта на борт не приемлет, – и вот на чем мои рассуждения основываются. Ежели само судно всегда пребывало бы в спокойных водах, ничуть не колеблясь, то наблюдение в телескоп было бы ничуть не сложнее, чем на тверди земной. Итак, хочу я установить наблюдения в малом судне, помещенном в судне великом, каковое малое судно будет содержать количество воды, потребное для того, о чем будет сказано ниже. Прежде всего положим за известное, что вода, содержащаяся в малом сосуде, даже если судно великое наклоняется или выпрямляется направо или налево, вперед или назад, всегда пребывает в равновесии, не вздымаясь и не опускаясь ни в одной из своих частей, но остается всегда параллельно горизонту; так что, если в этом малом судне мы поместим еще одно, наименьшее, плавающее в содержащейся воде, то окажемся как бы в спокойном море, следственно, избавленном от всяких колебаний; и это второе, наименьшее, судно и есть то место, где должен помещаться наблюдатель. Необходимо прежде всего, чтобы первый сосуд для воды был наподобие большого таза полусферической формы и чтобы второй сосуд был подобен первому, только меньше, так, чтобы между его выпуклостью и вогнутостью сосуда, его содержащего, оставался зазор не более величины большого пальца; в этом случае самого небольшого количества воды хватит, чтобы поддерживать внутренний сосуд точно так же, как если бы он помещался на океанском просторе. <…> Величина же оных сосудов должна быть таковой, чтобы внутренний и меньший сосуд мог выдержать без риска утопить вес того, кто назначен проводить наблюдения, вместе с сиденьем и прочими приспособлениями, необходимыми для телескопного наблюдения. И поскольку содержащийся сосуд всегда отделен от поверхности сосуда содержащего, никогда с ним не соприкасаясь, и поскольку он не должен быть поколеблен в то время, как содержащий сосуд колеблется вместе с судном, желательно также, чтобы на внутренней вогнутой поверхности содержащего сосуда располагалось несколько пружин, общим числом восемь или десять, которые не давали бы двум сосудам соприкасаться, но не лишали бы внутренний сосуд возможности подъятия и принижения относительно краев содержащего сосуда; а ежели взамен воды мы нальем олей, он послужит гораздо лучше, много же его не понадобится, двух или самое большее трех бочонков будет довольно <…>

Я уже изготовил вчерне для использования на наших галерах некий кожух в форме шлема, который, коли поместить его на голову наблюдателя и прикрепить к нему телескоп, укрепленный таким образом, чтобы он направлен был всегда в то же место, куда и свободный глаз обращен, а предмет, который видит свободный глаз, всегда оказывался бы в пределах видимости телескопа. Подобную машину можно было бы усовершенствовать так, чтобы она покрывала не одну лишь голову, но и плечи и грудь смотрящего, оставаясь неподвижной, дабы в нее можно было вставить телескоп величины, подобающей для того, чтобы как следует различить звезды Юпитера[268].

При всем уважении к Галилею его необыкновенное изобретение так никто и не рискнул финансировать, и хотя в изобретателях необычных методов определения долготы не было недостатка, чтобы разрешить проблему, пришлось дожидаться изобретения морского хронометра Гаррисона, точнее – начала его практического применения в 70-е годы XVIII века. С этого времени даже в бурю часы могли точно указывать время пункта отплытия. До того же момента острова терялись – самым фатальным образом.

До того момента история изучения Тихого океана оставалась историей людей, открывавших не то, что они искали. Например, Тасман в 1643 году, разыскивая Соломоновы острова, прибыл сначала в Тасманию (между прочим, на 42 градуса южнее, заметим в скобках), посетил Новую Зеландию, проскочил острова Тонга, обозрел, не высаживаясь, Фиджи, где увидел только несколько маленьких островков, и двинулся в сторону Новой Гвинеи, не заметив, что внутри широкой дуги, им описанной, осталась Австралия, как будто ее и не было вовсе. Он двигался словно бильярдный шар вдоль бортов, и вслед за ним еще долгие годы мореплаватели оказывались в двух шагах от Австралии, не замечая ее.

В общем, это было лихорадочное блуждание между островками, коралловыми рифами и материками без какого-либо представления о карте – той карте, которую им, беднягам, могли бы после Кука дать мы, – но в то время они, в сущности, все находились в положении капитана Блая, шедшего в шлюпке в сторону Молуккских островов, и главным было опять не столкнуться с «Баунти».

Но острова терялись и после того, как проблема долгот оказалась решена. Это видно по странствиям Корто Мальтезе и Распутина[269] в «Балладе о соленом море». Персонажи этого графического романа читают. В определенный момент Пандора «выходит на сцену», задумчиво опершись на полное собрание Мелвилла, Кейн читает Кольриджа, автора еще одной баллады – о старом мореходе, которую она, что любопытно, находит на немецкой субмарине под командованием Шлюттера, а он оставляет на Эскондиде по своей смерти еще и томики Рильке и Шелли. И наконец, Кейн в самом финале цитирует Эврипида.

И даже такой отпетый негодяй, как Распутин, в самом начале читает «Voayage autour du monde par la frégate du rois La Boudeuse et la Flûte L’Etoile»[270]. Могу засвидетельствовать, что речь идет не о первом издании 1771 года, потому что там на титульной странице не было имени автора и текст не был сверстан в три колонки.

Книга раскрыта примерно на середине, и на это место – по крайней мере в оригинальном издании, имевшем такой же формат, – приходится начало главы V, носящей название: «Navigation depuis les grandes Cyclades; decouverte du golfe de la Louisiade… Relâche… la nouvelle Bretagne»[271]. Проведя измерения с помощью техники 1913 года, Распутин должен был знать, что находится (как и изображено на прилагаемой Праттом карте) на 155-м градусе западного меридиана, но, доверившись Бугенвилю, он может решить, что оказался на проблемном 180-м меридиане, на линии смены дат. С другой стороны, Бугенвиль говорит о «Isles Salomon dont l’existence et la position sont douteuses»[272].