Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы Страница 10

— Готов служить тебе, государыня царевна. За каковою нуждою призвала?

— Глянулся ты мне, Алексей Митриевич. Пытала я князя Ивана Хованского, каков ты есть, отвечал он — верный да праведный. И решила я тебе доверить думку свою, на тебя положиться. Но прежде слово дай на кресте восьмиконечном, что ни одна душа, кроме нас с тобою, о том, что тут говорено будет, не узнает.

— Христом Богом клянусь, государыня царевна, что сказанное меж нас со мною умрет! — торжественно произнес Юдин.

— Знаешь ты, каково распростираю я милость к надворной пехоте. Она есть мой щит, меч и заступление. С вами я готова государством править, вам — все мои заботы, вам и казна открыта.

— Знаю, государыня царевна. И мы за тебя горою стоим, ты — наша единая заступница.

— Ну вот, а коли так, начни со товарищи говорить, что надобно и на меня корону царскую возложить. Что я за то радеть о вас буду, яко за собственных сестриц царевен и в том на сем же кресте даю клятву.

Замялся Юдин. Не ждал он, видно, такого оборота. Молчал, собираясь с мыслями. Наконец сказал:

— Ты ноне правишь, так отчего ж не возложить на тебя венец царский. Потолкую я с товарищами. Мы все за тебя стоим, государыня, — уже решительней прибавил он. — Согласны будем.

— От себя действовать будешь.

— Знамо дело от себя, — и, помявшись, решительно произнес: — А коли станешь за старую веру, мы все за тебя пойдем.

— Не могу я, — развела руками Софья, — не женское это дело в церковные дела мешаться. Коли меж нами было бы — я не прочь: пущай всяк молится, как сердце велит. А так, перед патриархом да государями, того быть не может.

— Пожалуй, — согласился Юдин. — Так я почну за твой венец толковать с братьей.

— Ступай же, я на тебя надеюсь, — и Софья размашисто перекрестила его.

Теперь она решила поговорить об этом с князем Васильем. Поехала к нему. Князь тотчас отпустил приказного дьяка, с которым толковал о деле, непритворно обрадовался.

— Софьюшка! А я о тебе думал. Давно мы с тобою не любились.

— Давно, — согласилась Софья. — Зовешь в мыльню?

— Как не звать. Ровно ты не хочешь?

— Да я завсегда тебя хочу, князинька, — проворковала Софья. — Сладко мне с тобою.

— Ну, коли так, то разболокнись. Больно много на тебе всего.

Долго лежали потом — отдыхивались. Князь наконец промолвил:

— Ну ты севодни, голубица моя, все превзошла. Откуда в тебе столь великая женская мочь?

— От тебя, Васенька. Как гляну на тебя, так все во мне воздымается. Ты меня пробудил к таковой сладости. Без тебя оставалась бы кукольной девой. Жаром великим ты пышешь и меня поджигаешь.

Довольная улыбка разлилась по лицу князя. Софья же, рассудив, что настал подходящий момент, медленно заговорила:

— Зазвала я, Васенька, Алексейку Юдина, он тебе ведом. И повела с ним разговор, чтоб он меж стрельцов обо мне речь молвил. Что-де я ихняя радетельница и не худо бы меня венчать царским венцом…

— Что-о-о?! — князь Василий был явно ошеломлен. Он некоторое время сидел с открытым ртом, и, наконец, придя в себя, выдавил:

— Бог с тобою, Софьюшка! В своем ли ты уме? Ты и так высоко поднялась, выше некуда. Кабы не сбросили, когда Петрушка в возраст войдет. Иванушка твой, сама знаешь, гнил, долго не протянет, иной же опоры у нас нету.

— А вот я что задумала. По-быстрому оженить Ваню, и коли семя у него сгодное, родит ему царица наследника. Мы с тобой и с бояры сего младенца законным царем возгласим, истинно царского корня Милославских. Петрушку-то и задвинем.

— Нет-нет-нет! — воскинулся князь Василий. — Сего неможно, да и не пойдут бояре за нами.

— Я бы правительницею осталась, — плела свое Софья, хотя по ее виду можно было предположить, что она потеряла уверенность в успехе своих предприятий.

— Выкинь дурь-то из головы, — бесцеремонно произнес князь Василий. — Истинно дурь это в тебя втемяшилась. Да все как вскинутся противу нас с тобой, рухнем мы в грязь. Воистину из князи в грязи.

Софья была натурой упрямой и своевольной. Она была уверена в Юдине, в Хованском, в стрельцах, коих она облагодетельствовала, открыла им погреба и казну, поименовала надворной пехотой, то есть своею опорой. Они не выдадут, они, как уверил ее Юдин да и сам стрелецкий голова, батюшка Князь Иван и Хованский, будут стоять за нее горой.

Опять же женитьба царя Ивана была делом решенным — до поры до времени скрываемым ею ото всех и даже от самого братца. Она и невесту ему приглядела — ладную, крепкую, собою миловидную — Прасковью Салтыкову. Род знаменитый, старинный, прославленный. Сама девка с виду рожать будет безотказно, лишь бы семя у Иванушки было доброе. Уж она братца просветила по части мужеских радостей, уж бабу ему опытную подсунула, и та его всему обучила. Сказывала царевне, что уж Иванушка во вкус вошел и семени у него много и на запах оно сгодное. Молодка та была гулящая, опытная по части плотских утех, и Софья на нее понадеялась.

— Нет, князинька, ты как хочешь, а я к сему делу приступилась и уж от него не отойду, — сказала она, тряхнув головой. — Юдин станет стараться — ему я чин посулила и награжденье.

— Ну и что? Да николи на Руси не бывало, что баба царским венцом была венчана. На смех тебя подымут, помяни мое слово. Греха не оберемся…

— Погодим, Васенька, как оно обернется. А то и отступимся, коли, как ты говоришь, на смех подымут. — При этих словах сердце в ней взыграло, и она дала ему выход:

— Худо ты обо мне думаешь, князинька мой. А я все наперед расклала, и вышло, что удача будет. Мне и бабка Агафья, ведунья известная, гадала и на воске, и на картах, и фасоль раскидывала. И всякий раз выходил выигрыш.

— Хрен цена твоей бабке и ее гаданью, — сердито буркнул князь. — Коли ты меня слушать станешь, как прежде слушалась, то все ладом пойдет.

— В этом деле, Васенька, я сама себе госпожа, — самолюбиво бросила Софья.

— Ну, как знаешь. Живи своим умом и на меня не пеняй, ежели что.

— Не серчай, князинька, — примирительно заговорила царевна. — Разве же я могу без тебя, разве не отдалась я тебе вся, и свою девью честь, и все желанья безоглядно? Нету мне без тебя жизни. Но уж коли начала я таковое рисковое дело, дозволь мне его и закончить. Молилась я Пресвятой Богородице и святым угодникам, просила заступленья и покровительства. Глядишь, и дойдут мои молитвы. И ты помолись.

— Я-то помолюсь, — все еще недовольным тоном произнес князь. — Да только впредь, коли задумаешь что, прежде совет со мною держи. Чтобы промашки не дать. Высоко мы с тобою вознеслись, Софьюшка, тут каждый шажок соразмерять надобно.

— Разве ж я не понимаю? Разве я тебя когда-либо ослушалась? Да только тут сам Алексейка Юдин набился да князь Хованский его подвиг, — нашлась она. — А тебя в те поры близ меня не было, вот я и решилась, — все это она выговорила с легким сердцем, дабы ни малейшей тени не легло на их отношения. Она и в самом деле уже начинала раскаиваться, что затеяла столь рискованное дело без совета с князем Василием. Все-таки он оставался главным в их отношениях, несмотря на ее звание правительницы, несмотря на то, что имя ее поминают в церквах рядом с именами молодых царей Петра и Ивана.

Но женитьба Ивана была все-таки делом решенным. Впрочем, и князь Василий сей проект одобрил. Коли Иван в самом деле мужчина годный к супружеству, отчего ж не испытать его. Может, и в самом деле произведет наследника, и тогда все можно будет повернуть по-другому. Впрочем, он еще не придумал, как оно обернется в этом случае, но ему одно было ясно: расклад сил изменится. В пользу ли Милославских, он еще не знал. Но, несомненно, изменится.

Следовало соблюсти старинный обычай: смотрины невест. Как водится, свезли в Москву, в Грановитую палату, девиц с ближних городов и из самой столицы — боярских и дворянских дочерей родовитых фамилий. Самых что ни есть пригожих. Лестно было: а вдруг молодой царь остановит выбор на дочери — стало быть, коронуют ее царицей.

Молодой же царь братец Иванушка был с изъяном. Тяжелы были у него веки, сами собою закрывались, будто оберегая очи. А они у Ивана царя были подслеповаты. И все невесты из острильного оконца казались ему на одно лицо. Все-все, должно быть, хороши собою. Так что он целиком доверил выбор сестрице Софье. Уж та не даст промашки, выберет девицу ядреную да пригожую. Чтобы не зазорно было короновать ее. Ведь каковую честь оказывают!

Но обычай есть обычай. Собрали девиц близ полусотни. Царевна сама отбирала, сестер своих привлекла. По секрету им, правда, открыла, которую сама избрала. Да вышел у них спор. Царевна Катерина стала не согласна. Ей более приглянулась дочь боярина Шереметева. И перекорливая царевна Марья тоже была против Прасковьи. Но голос Софьи все иные перевешивал.

Начались приготовления к свадьбе. Ох и долгими они были да основательными! С обеих сторон — со стороны жениха и невесты — полнились сундуки разным добром: сукнами да жемчугами, мехами собольими да лисьими, посудою золотою да ценинною.