Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы Страница 11

Начались приготовления к свадьбе. Ох и долгими они были да основательными! С обеих сторон — со стороны жениха и невесты — полнились сундуки разным добром: сукнами да жемчугами, мехами собольими да лисьими, посудою золотою да ценинною.

Готовились и столы пиршественные. На сколь персон — не счесть.

Не простая ведь свадьба, не боярская даже, а царская, где молодых венчать станет сам патриарх, а в дружках и подружках — другой царь, Петр, да тетки царские, да царицы вдовые, да первые бояре, да царевны.

Хлопот — полон рот. Поваров нагнали отовсюду, меж них царские стольники да кравчие, окольничие да спальники — всем дело есть. Одним его делать, а другим — приглядывать, чтоб все было чинно, благородно. Поднялась такая суета, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Салтыковы вовсе ополоумели. Такая честь, такая честь на долю дочери выпала, хоть жених с великим изъяном — а все ж царь. Царь! Все тут сказано. Они свою Прасковью чуть ли не в молоке купали. Начали было сурьмить да румянить, а тут отец взвился.

— Вы что мне девку портите, она кровь с молоком в натуре, а вы из нее чучело огородное норовите сделать.

— Да ведь так принято, папаша, — пробовала было урезонить его сестрица. — И на смотринах все были набелены да насурьмлены.

— Плевать я хотел на ваши смотрины! — ярился Федор Салтыков, — не дам портить дочь! Смойте все.

Не смели ослушаться! Грозен был палаша и на руку, тяжел. Отвесил оплеух комнатным девкам, кои под присмотром супруги украшали невесту к венцу. Те мигом сгинули. Отмыли-таки, Федор сам командовал, глядел, чтобы лик очистился. И в самом деле, гляделась Прасковья без притираний свежей да приманчивей.

А что ж жених, царь Иван? Он тоже готовился. В моленной. Клал поклоны перед чтимыми иконами, ставал на колени и бил лбом о пол, прикладывался к ликам. Великий был молебщик. Иным занятиям не предавался: книг, как братец Петр, не читывал, на бранные потехи не хаживал, чревоугодию не предавался — постничал. Одно слово — монашек.

Однако сестрица Софья, коей он беспрекословно повиновался, ввела-таки его в плотский грех. Подложила ему блудницу девку Варьку, предвари ее чистою, отмытою да доктором освидетельствованную. И та царя-девственника приохотила к плотский забавам. Мало-помалу вошел он во вкус. Но каждый раз девка Варька его руководствовала, и он к этому привык. Не то, чтобы очень часто, но дважды на неделе призывал он ту девку, и она его услаждала весьма искусно, потому что в ее обычае было никому в своем теле не отказывать, коли кто позарится — окольничий либо рында.

Правда, на то время, когда она Ивана ублаготворяла, запретила ей Софья строго-настрого с кем-либо соититься. И приставила к ней двух мамок строгих, чтобы за ней следили. Но Варька, как говорилось, была слаба на передок и ухитрялась из-под их глаза уходить, выскальзывала. И в постановленные дни как ни в чем не бывало являлась ко двору исполнять свои почетные обязанности.

И хоть взяла с нее царевна Софья страшную клятву никому о том не обмолвиться, да ведь как удержаться, коли, сам царь на ней ездить изволит, равно как и она на нем.

Болтнула подружке своей, а та другой. И пошло-поехало. Мужики дворовые стали на Варьку заглядываться, ее всяко ублажать да заманивать. Решили: видно сладка девка, раз самого царя пользует. И отбою у нее не стало от домогателей. Благодаренье Всевышнему: до ушей царевны Софьи то не дошло. А то бы пришлось Варьке худо.

Тем временем день бракосочетания приближался. И женихова сторона да невестина вовсе с ног сбились, известно: перед свадьбою не надышишься. Обряд венчания постановил патриарх Иоаким провести в Богоявленском соборе. А пиршественные столы расставила частью в Грановитой палате, частью же — для народа и убогих людей — на Ивановской площади.

И вот настал день торжества. С утра вся Москва благовестила. Карета за каретой, одна другой краше да пышней, въезжали в Спасские ворота. Столь же великое множество нищих да убогих собралось на папертях со всей Москвы. Притекли, заслышав о дармовом угощении да раздаче денег.

Набилось полно народу и в Богоявленский собор. Рынд поставили на паперти оттеснять нищебродов, тут же была и надворная пехота, дабы порядок блюсти и благочиние меж кремлевских соборов да Чудова монастыря, куда молодые должны были допрежь всего для родительского благословения явиться.

Наконец жених и невеста в окружении близких явились в собор, где уже поджидал патриарх с причтом. Все — со свечами воженными. Кадильный дым облачками возносился к куполу. Хор грянул величальную.

— Блаженны все, боящиеся Бога, — возгласил патриарх. — Слава тебе, Боже наш, слава тебе, — подхватил хор.

Храм гудел от возгласов и пения. Под куполом метались голуби.

— Жена твоя, яко лоза плодовита, — продолжал патриарх. — Во странах дому твоего. И сынове твои яко новосаждения масличная, окрест трапезы твоея.

Обряд длился долго, и патриарх подустал: глаза набрякли, лицо сморщилось — всю силу своего не очень-то звучного голоса вкладывал он в оглашение.

— Благословен еси, Господи Боже наш, иже тайнаго и чистаго брака священнодействителю, и телеснаго законоположителю, не тления хранителю, житейских благий строителю: сам и ныне владыка в начале создавый человека и положивый его, яко царя твари…

— Господи, помилуй! — рявкнул звероподобный дьякон Иннокентий, чей бас был прославлен на всю Москву своею мощью, и в руках врачующихся дрогнули свечи, а у царевны Екатерины свеча и вовсе вывалилась из рук.

— Вот это возгласил, — восхищенно протянул Федор Салтыков. — Эдак и кондрашка хватить может.

Хоровод священнослужителей закружил возле жениха и невесты, святая вода лилась словно дождь, кадильный дым застил аналой и самого патриарха.

Передохнув, он стал говорить традиционное поучение новобрачным:

— Ты убо чесаный женише должен еси супруге твоей верность сожития, любовь правую, и немощен снисхождение женским. Ты паки честная невеста, должна будешь мужеви твоему такожде верность присную в сожитии, любовь нелестную и послушание велений его яко главы твоея: ибо яко же Христос есть глава церкве, тако муж жены глава есть…

Ноги у царя Ивана подгибались. Он с тоской ждал конца церемонии, а она все длилась и длилась. С купола на него строго и даже, казалось, осуждающе глядел Пантократор — Вседержитель. Глаза у бедного жениха, и так подслеповатые, слезились, и все пред ним расплывалось, теряя всякие очертания. Царь Иван страдал, он уже не видел своей невесты, потому что веки против его воли смежились. И он был не в силах их поднять.

— Парашенька, ты тута? — вопросил он.

— Тута я, тута, супруг мой благоверный, — вполголоса ответила Прасковья.

Наконец обряд завершился. К новобрачным подошла царевна и облобызала их. Впереди ждал свадебный пир — новое испытание для жениха.

Глава четвертая

Брак честен есть и ложе не скверно!

Рассыпайся, трубчата коса, расплетайтесь, русы волосы!

Что наткалось, напрялось, то и в приданое досталось.

У меня была умна, а ты, как хошь, для себя учи!

Злато с златом свивалось, жемчужина с жемчужиной скаталась.

И понеже царевна София Алексеевна была великаго ума и великой политик, хотя себя укрепить вечно в правлении дод именем своего брата царя Иоанна Алексеевича, взяла резолюцию его, брата своего женить. И женила на дочери Федора Салтыкова, из добраго шляхетства, которой был тогда воеводою в Енисейске, в Сибирском королевстве. И сию женитьбу в том виде учинила, чтоб видеть сыновей от брака сего и наследников короне.

…И усмотря, что дочери родятся, тогда начала свой план делать, чтоб ей самой корону получить и выйти б замуж за князя Василья Васильевича Голицына. О сем упомянуто токмо как разглашение было народное, но в самом деле сумневаюсь, ежели такое намерение было справедливое.

Правда ж, подозрение взято в сем на нее, царевну Софию, от ея самых поступков.

Первое, что принадлежит до получения сей короны, оная царевна начала ходить во все процессии церковная и публичныя с братьями своими, что было противно царю Петру Алексеевичу. И единожды так ж вражда случилася публично, что был ход ко Казанской Богородице, и сперва, по обыкновению, пришли оба государя и она, царевна София Алексеевна, в соборную церковь, откуль пошли в ход. И вышел из соборной церквы царь Петр Алексеевич, просил сестру свою, чтоб она в ход не ходила. И между ими происходило в словах многое. И потом царь Петр Алексеевич понужден был, оставя ход, возвратиться в свои апартаменты, понеже сестра его, царевна София, не послушала и по воле своей в ход пошла с братом своим царем Иоанном Алексеевичем.

Также она, царевна София, почала делать червонцы под своею персоною и в короне, и имя свое внесла титула государственнаго. Также учинила себе корону и давала овдиенция публичный послам польским и швецким и другим посланникам в Золотой палате…