Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера Страница 10

Филиппо ни за что не поверил бы в такую возможность, но полковник, как оказалось, смог выпрямиться еще сильнее, а его веко задергалось быстрее. Филиппо почти проникся состраданием к этому человеку, но в какой-то момент пересилил себя: тот, кто прошел школу последнего кардинала Каффарелли, когда он еще был юным Сципионе, надеждой семьи, знал, что сострадание сбивает с пути и мешает в достижении цели.

– Я хочу ее видеть, полковник Зегессер!

– Не могу знать, о чем вы говорите, ваше преподобие!

– Папа Григорий, который взошел на престол после смерти Урбана, отправил вашего отца в отставку. Если меня правильно проинформировали, ваш отец сам настоял на этом. Конечно же, можно предположить, что он просто был слишком потрясен случившимся, чтобы считать возможным свое дальнейшее пребывание на прежней должности. Это было бы одним из множества объяснений.

Полковник Зегессер молчал.

– Но давайте упростим это все для нас обоих. Перед уходом в отставку ваш отец стал самовольно разыскивать то, что Папа Урбан искал в архиве. Само собой разумеется, его действия можно объяснить тем, что он, ведомый своей добросовестностью, хотел найти то, что привело к смерти Папы.

– Так точно!

– Но ведь речь сейчас идет не о том, в какое объяснение я бы поверил, – продолжал Филиппо. – В конечном итоге речь идет о том, во что поверит святая инквизиция, когда будет вынуждена принять решение о еще одной проверке обстоятельств, при которых умер Папа Урбан. Или же членам святой инквизиции может прийти в голову установить связь между трагическими фактами, которые свидетельствуют о том, что Папа Урбан слишком быстро отправился на тот свет за двумя другими предшественниками.

– Расследование этого дела прекращено, – возразил полковник.

– Расследование прекратили потому, что трибунал не был поставлен в известность, что ваш отец что-то вынюхивал в тайном архиве.

– Мой отец не шпион!

Филиппо молча рассматривал гвардейца. Тот тщетно пытался скрыть ненависть во взгляде. Лицо его было неподвижно, но в глазах горел огонь.

– Вы когда-нибудь искали в детстве клад, полковник Зегессер?

Сбитый с толку полковник заморгал.

– Просто не верится, как плохо могут быть спрятаны некоторые сокровища. И подсказки видны каждому. Нужно только следовать им. Для некоторых сокровищ было бы лучше, если бы они лежали прямо на улице, – тогда их определенно не нашли бы или просто не заметили бы.

«Поиски клада», – подумал Филиппо и вспомнил об игре, в которую играл с ним Сципионе во время своих каникул; Сципионе, шестнадцатилетний священнослужитель с тонзурой,[7] который на весь мир смотрел задрав нос. Филиппо тогда было шесть.

– Знаешь ли ты, что такое вера, Филиппо?

– Нет, Сципионе.

– Но дорогу к ней ты должен отыскать самостоятельно, Филиппо.

– Да, Сципионе.

– Веришь ли ты в то, что я привез тебе из города сладости?

– Я не знаю, Сципионе. А ты действительно привез?

– Следуй за подсказками, Филиппо, красными и зелеными.

И Филиппо следовал за подсказками: вишнями, которые сами бросались в глаза на фоне листьев, или земляникой, или малиной – в зависимости от поры года. Они были выложены в форме следов, которые вели к тайнику. Когда же он приходил на место, в тайнике сидел Сципионе и показывал ему пустые руки.

– То ли я съел их сам, пока ты так долго добирался, Филиппино, то ли я совсем ничего не привозил. А? В какую из версий ты веришь?

Филиппо наклонился вперед.

– Полковник, существует легенда о том, что дьявол написал книгу и поместил в нее свое знание. Знание дьявола, полковник Зегессер. Скажите мне, существует ли в мире более ценный клад?

Филиппо мог разглядеть капли пота, которые выступили на висках полковника.

– Ваш отец последовал за подсказками, а я пошел по его следам. Мне не хватает всего лишь одного шага, полковник Зегессер, чтобы попасть на то место, где был ваш отец. Последняя подсказка ведет к вам, его сыну.

Капли пота медленно потекли по щеке полковника Зегессера, но он по-прежнему старался сохранять выдержку.

– Где я найду библию дьявола, полковник Зегессер?

7

Аббат Вольфганг сбежал вниз по лестнице так быстро, как только мог. Испытанное им чувство триумфа обратилось в прах.

– Они вошли по спуску, через который в канаву сбрасывают кухонные отбросы, – с трудом переводя дыхание, произнес привратник. – Решетка изогнута. Сбежали они этим же путем.

Вольфганг никогда и не подозревал, что на него могут взвалить еще больше, чем управление католическим монастырем в сердце протестантской пустыни веры. В то время как он несся вниз, за раз перепрыгивая две ступеньки, перед его духовным взором вставали события первого дня, проведенного им в монастыре Браунау. Он видел, как братья оставляли монастырский зал для собраний, принеся ему клятву верности, видел, как лица имеющих духовные звания монахов, которые стояли рядом с ним, стали жестче. Он видел свое собственное, вопросительное, выражение лица, ибо был удивлен тем обстоятельством, что монахи не просто торопились уйти, а более того, их уход из зала напоминал бегство, как будто их поджидали прокаженные. Он представил, как семь черных, закутанных в плащи фигур вошли в портал, и вспомнил о том, как его сердце вдруг тяжело и испуганно забилось. Аббат словно со стороны смотрел на себя после того, как эти семь черных монахов принесли свою совершенно особенную клятву верности: он в полной растерянности сидел в келье, уставившись на тысячу раз нацарапанную на стене фразу, и слушал, как она все громче и отчаяннее отзывалась в его голове: «Vade retro, satanas!»

Он уже знал, что монастырь Браунау хранил свою страшную тайну. В этот день он, аббат Вольфганг Зелендер фон Прошовиц, десятки раз прошедший испытание возвращения веры усомнившемуся, стал хранителем этой тайны, положив начало ежедневной борьбе за то, чтобы, зная о мрачном сокровище в подвалах, не потерять собственную веру.

Он летел по ступеням вниз, охваченный пульсирующим страхом, оттого что не справился с этой задачей и что тайна Браунау теперь стала известна человечеству.

У подножия лестницы горел факел. Он рванул его к себе и осветил проход.

Одна из черных фигур лежала на краю освещенного пятна, словно тень, тонувшая во мраке за его гранью. Светлые стержни арбалетных стрел торчали из неподвижного тела.

– О господи, – прохрипел наставник послушников, следом за Вольфгангом добравшийся до конца лестницы. За ним, спотыкаясь и едва сдерживая свистящее дыхание, спустился привратник. На большее, чем пронизанный ужасом стон, он не был способен. Вольфганг стиснул зубы и прошел мимо мертвеца. Он уже знал, что найдет, но заметил, что начал что-то шептать, только тогда, когда оба мужчины подхватили за ним его молитву.

«…Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…»

Остальные пять Хранителей лежали перед дверью в келью – застреленные, заколотые, убитые. Они даже не успели выстрелить из своих арбалетов. Дверь кельи была открыта. Если бы Вольфганг был один, он опустился бы на пол от потрясения. Но за ним стояли два других монаха, поэтому он взял себя в руки, хотя и с большим трудом. Мрак за дверью кельи зиял подобно мраку, который теперь должен был поглотить мир. К чему проверять? Он точно знал, что сундук взломан, а то, что находилось в нем, исчезло. Его мозг пытался не отдавать ногам приказ нести его к открытой двери.

Раздался звук приближающихся шагов. Он обернулся. Между двумя монахами стоял келарь. Его лицо было белым как полотно.

– Это… это… выглядит так, будто беспорядки перед воротами были всего лишь… отвлекающим маневром, – запинаясь, пробормотал келарь. – Их было самое меньшее дюжина. Тяжело вооруженные, они начали стрелять и рубить всех подряд, и Хранители даже не успели понять, что происходит. У них не было возможности защищаться. Преподобный отче… мы потеряли их всех!

Вольфганг стиснул зубы. Келарь, встретившись с ним взглядом, обреченно кивнул.

– Чудом было уже то, что тот несчастный наверху умудрился вырваться на свободу. – Келарь не договорил, у него сорвался голос.

– Да упокоит Господь их души, – прошептал Вольфганг. – Меа culpa, mea maxima culpa…[8]

– На тебе нет никакой вины, преподобный отче, – сказал привратник.

– Мы должны проверить, – бросил наставник послушников.

Вольфганг перевел дух. Что осталось после этого от его жизни? Что осталось от веры, надежды, любви, если они покинули его? Что осталось от мира?

До этого, в тот момент когда он последовал за внезапной тишиной и открыл ворота, у него было такое чувство, будто он двигался по воздуху. Теперь казалось, что ему предстояло перейти вброд трясину. С бесконечной осторожностью аббат переступал через мертвецов; он сознавал, что закричал бы, если бы дотронулся ногой до одного из них. Он открыл дверь в келью так широко, как только мог, – но широко не получилось. Даже мертвые, Хранители пытались защитить свою тайну. Он вытянул руку с факелом и исчез внутри подземелья.