Всеволод Каринберг - Чёрные паруса Анархии Страница 10

В знойном воздухе, насыщенном настоем трав и листьев, звон цикад, со стебельков растений осыпаются насекомые, вьется мелкая мошка, ворочаются в чашечках цветов пузатые шмели, звонкие "барабанщики" с полосатыми осиными брюшками, зеленые клопы выставляют геральдику спинок, разноцветная моль кружит среди шапок пахучей таволги. Синие махаоны шевелят черными крыльями, собравшись вокруг подсохших луж в тени. На тропу вываливаются из кустов букеты белых строгих цветов вьющегося ломоноса, словно звезды.

Одежда до пояса испачкана цветочной пыльцой, но дыхание ровное и походка устремленная, Мишель раздвигает бедрами кусты пионов. В густой траве красные зевы тигровых лилий, куртины свежайших желтых саранок, белая кровохлебка клонит мохнатые головки насторону. К сопке в пойме среди одиноко стоящих курчавых дубков порхнули голубые сороки. Луговина в куртинах сиреневых ирисов. Серой молнией повис над цветущей долиной жаворонок.

Бакунин вышел к давно заброшенной дороге, проросшей по колее деревьями. Суровый распадок с вековыми лиственницами со следами пожара на стволах среди дубняков, и ниже по странной дороге — черный ольховый лес. Белка, бегущая по земле. Проселок, теряющийся в деревьях, сдохшие от жары черные кузнечики и следы оленьих копытцев. Дикий голубь рассекает пространство грудью, повернув голову в сторону странника. Бобовое дерево со стручками густо пахнет на солнце.

Весь лес в разбитых до корней деревьев тропках и пропах коровьим дерьмом. На берегу шиповник розовый, цветущий все лето, словно перина наброшенная на монотонный гул прибоя. На правом берегу реки в двух милях от устья Бакунин прошел мимо несколько убогих фанз китайских отходников, занимающихся сезонными заготовками морской капусты и содержанием свиней в загородках, которых кормят отварной рыбой, вылавливаемой тут же, в бухте. Невдалеке кочевая стоянка пастухов с загоном для бычков — она пуста.

Бухта невзрачная, изнутри кажется овальной чашей с хорошей глубиной, постепенно понижающейся к вершине, куда впадает речка Чиндауза, образующая широкую низменную долину. Шкуна, ушедшая в Ольгу, заберет Мишеля в этой бухте, в суточном переходе от залива.

Пройдя к бухте, Мишель еще больше насторожился, — одиночество не было полным, где-то ворон блуждает в густой пелене тумана, повисшего над водой, его карканье наполняет тишину. Следы ног взрыли песок, перемешав его с галькой, весь берег истоптан. Противоположные обрывистые берега высвечиваются как каменные подошвы атлантов, подпирающих туман. Волна из залива накатывается немолчным гулом, но успокаивается мелководьем и водорослями, вздыхая широкой грудью в оголившихся камнях отлива. Прибой гладит полоску песка, не развороченного ногами, здесь не спеша, ходит трясогузка, спокойно поглядывая на волну старательницу. Посмотрела ядрышком черного глаза на тяжелую фигуру уставшего бродяги.

У бара, крутого загиба берега, где волна бьет в черный шлейф водорослей, на просторной лесной поляне стоят жалкие балаганы и чумы, принадлежащие местным туземцем. Летнее жилище — наземное каркасное корьевое сооружение из жердей с вертикальными стенами, с двускатной крышей, покрытой еловой корой, с входом со стороны реки. Конические чумы — с берестой, служат временным жильем.

Мишель, подошедший к очагу, заметил среди одетых в китайские одежды молодого русского человека, в котором угадывался городской разночинец. Бакунина заинтересовал парень. Звали его Евстафий. С неплохими умственными задатками, он совершенно слился с кочевой жизнью туземцев побережья, почти не отличаясь в одежде от них. Отрезанный ломоть русского народа, могиканин, ушедший от цивилизации и говорящий на чуждом аборигенам языке, семантика которого не понятна им, как и тоска по образам России, недавно пришедшей в этот край.

Мишелю уступили место на ошкуренных и стесанных бревнах, пентаграммой выложенных вокруг очага, служащих лавками.

Одежда у тадзов — китайского типа: распашные халаты из ткани покроя кимоно, левая пола скашивалась от шейного выреза к правой подмышке и крепилась застежкой на три пуговицы с правой стороны. Рукава длинные, суживаются к концам. Борта, шейный вырез, подол и полы орнаментированы. Одежда у многих из выделанных шкур животных и рыбьей кожи, расшитыми кусочками тканей. У тадзов не принято стричь волосы. Мужчины заплетают их в одну косу (чохчо), женщины — в две (патучи). Серебряные браслеты носят как женщины, так и мужчины.

Тадзы отошли по своим делам, осталась очень худощавая старуха, заплетенные косы обмотаны красным шнуром, в них вплетены нитки бисера и бляхи из металла в виде свастики в круге, лицо и руки покрыты смуглыми коричневыми морщинами, В ушах и носе серебряные сережки. Она попыхивает, потягивая, длинной трубкой с табаком, другой рукой держит, покачивая, ребеночка с круглыми вишенками черных глаз. По левую сторону от Мишеля присел худощавый Евстафий с открытыми загоревшими запястьями рук, свободно лежащими на коленях.

На огне варится в большом котле пища, и чай кипятят в двух чайниках (тянки). На сковородах (коворода) нажарили корюшки. Тот-то же прибрежный песок пропах, словно свежий огурец, где корюшка обильно выбрасывалась на песок бухты во время нереста, и которую вылавливали, затягивая невод за прибойной волной.

Старуха спросила, — "не купец ли" Мишель. На отрицательный ответ промолчала, вытащила изо рта обкуренную трубку, сплюнула за спину желтоватую слюну, а чубук сунула в ротик закричавшему ребенку, тот сделал пару затяжек и затих.

Спросила снова, — "нет ли у него прессованного табаку или чая". Вновь потеряла интерес к гостю, молча поставила перед ним низенький столик для еды (дэрэ), со сковородой, полной жареной корюшки, две чашки (моко), и один из чайников, и удалилась легкой походкой с внуком на руках по своим делам, оставив Мишеля с Евстафием наедине.

Евстафий рассказал кое-что о вкусовых пристрастиях аборигенов края.

Традиционная пища — рыба. Из нее варят бульон (окто), суп, заправленный юколой, перцем или черемшой (улэты). Кусочки отварной рыбы едят с ягодами и заливают нерпичьим жиром или, размяв в руках, смешивают с мелконарезанными головными хрящами кеты или горбуши и приправляют черемшой. Особенно популярна тала — мелко нарезанная сырая кета или горбуша, ленок, таймень. Из лососевых готовят юколу, снимая с каждой стороны 4-5 тонких слоев филе: вялят на солнце, реже коптят и едят сырой, вареной и жареной. Любят улаты — кусочки вареной юколы, приправленные перцем и черемшой. Красную икру сушат. Большим лакомством считаются хрящевые носики лососевых. У русских научились коптить и солить рыбу. Китайцы, их основные соседи, едят пищу в основном с солеными соусами.

Мясо едят сырым, отварным, жареным, мороженым, вяленым. Собачье мясо служит ритуальной пищей. Наиболее вкусным считается сердце, печень сохатого, медведя, а сырой костный мозг — лучшее угощение. Приготавливают студнеобразные блюда из разваренной мездры с лосиной шкуры, рыбьей кожи.

Важное значение имеет собирательство: заготавливают голубику, клюкву, красную и черную смородину, ягоды лимонника и винограда, черемшу, молодые побеги папоротника орляка, клубни сараны. Из ягод черемухи пекут лепешки (ияа), десятки съедобных трав и корней потребляют с рыбными супами и мясной пищей, варят двустворчатых моллюсков. Лакомством считается чумиза, фасоль, которые покупают тадзы у маньчжурских и китайских торговцев.

Поев, Бакунин заинтересовался жилищем (кава) туземцев. Встретил их у входа Догдо, пожилой тадз, курящий трубку, с почти европейским, по русским понятием, обликом — сухощавый, с серыми глазами, несколько сведенными к тонкому носу с горбинкой. Евстафий говорит, удэгейцы, орочены, проживающие в более труднодоступных горных районах, сохранили наиболее древние формы культуры, особенно в области орнаментики.

Язык их и облик более напоминает алтайские народы. Часто можно видеть мужчин и женщин с красивыми лицами, в отличие от широкоскулых лиц монголоидных народов, маньчжуров и северных китайцев, манз. А наличие карликов среди них указывало на древнее происхождение народа.

Юго-западный путь завоеваний монголов с Востока привел к движению малым и большим кругом множество народов, напор на тюрок — на запад и север, а народов Алтая -к перемещению на северо-восток и восток. Это как завихрения тайфунов.

Все члены общины, состоящей из семей различной родовой принадлежности, были связаны родственными брачными отношениями. Одной из форм заключения брака был взаимный обмен сестрами, бытовал левират. Заботу о воспитании детей брали на себя не только родители, но и дядя по матери. Распространены были неравные по возрасту браки, многоженство, сохранялись родовая и общинная взаимопомощь, межродовые суды, кровная месть.

Из-за спины Догдо поглядывали, на короткое мгновение подняв на пришельцев глаза, пробегающие по делам подростки, в большинстве своем иного типа, низкорослые и с лицами, напоминающими круглые сковородки — луноликие, как говорят китайцы.