Поручик Державин - Бирюк Людмила Дмитриевна Страница 10

— Разве дело во мне! — Мужчина сжал кулаки и стукнул ими по столу. — Мой добрый государь… Заговорщики арестовали его и заставили подписать отречение. Потом повезли в Ропшу и не позволили мне быть рядом с ним. Вот до чего я дожил… Бросил в беде своего господина! О, Mein Gott! Я не хочу больше жить!

В голове Державина промелькнуло воспоминание. Во время его разговора с императором рядом находился то ли придворный, то ли слуга с каким-то странным именем…

— Возьмите себя в руки, господин Бастидон! — твердо сказал он, вспомнив имя. — Не казните себя за то, в чем вы не виноваты. Надо уметь жить не прошлым, а будущим!

Бастидон тоже пристально вгляделся в своего собеседника и воскликнул:

— Кажется, я вас узнал! Вы — Державин?

— Именно так!

Яков Бастидон был португальцем по происхождению, но, пребывая в Голштинии на службе герцога Карла Петера Гольштейн-Готторпского, стал считать себя немцем. Когда его господин волею судьбы унаследовал российский трон, то Бастидон был готов сделаться и русским. Кем угодно, только бы служить ему…

— Вы и представить не можете, сколь многим я обязан государю. Он взял меня на службу нищим и обездоленным, а теперь я — императорский камергер!

— Теперь вы — узник, — усмехнулся Державин. — Надеюсь, что ненадолго.

Бастидон рассказал, что женат на кормилице великого князя Павла, сына императора. Цесаревич уже подрос, но до сих пор души в ней не чает.

Он еще много говорил о себе и своей семье, о несчастном императоре, но вскоре его излияния были прерваны. Заскрежетал ключ в замке, и в камеру вошли двое военных: старый инвалид — начальник гауптвахты и уверенный в себе полковник лет тридцати пяти в щегольском мундире. Узники встали рядом, плечом к плечу, в ожидании решения своей судьбы.

— Имя, фамилия! — сурово бросил полковник, обращаясь к Бастидону.

Тот назвал себя.

— А вы? — Полковник окинул глазами статную фигуру гвардейца.

— Мушкетер третьей роты Преображенского полка Гавриил Державин!

Полковник кивнул и некоторое время молчал, размышляя.

— Преображенца отпустить! — приказал он дежурному. — Попал по недоразумению, за него поручился майор Терентьев. А вот камергера я бы приказал допросить с пристрастием…

Даже в тусклом свете камеры было видно, как содрогнулся Бастидон.

— Ваша светлость!

— Ладно, не трусь, пошутил. Государыня на радостях велела освободить из гауптвахты всех преступников.

— Но я не преступник, ваша светлость!

Не удостоив его ответом, полковник вышел из каземата в сопровождении дежурного офицера. Через несколько минут явился караульный и проводил арестованных к выходу.

— Вы знаете, кто с нами разговаривал? — шепнул Бастидон. — Князь Александр Ильич Бибиков, храбрейший воин! Император Петр Федорович весьма благоволил к нему. Может быть, поэтому князь и отнесся к нам снисходительно.

В бледном рассвете пасмурного утра Державин не сразу разглядел у ворот гауптвахты тоненькую фигурку женщины с ребенком на руках.

— Яков! Яшенька! — Женщина кинулась к Бастидону, и тот, раскинув руки, сгреб обоих в охапку.

— Ну что ты, родная… Не плачь, все позади… Гаврила Романович, — камергер обернулся к Державину, — это моя жена, Мария Дмитриевна!

Вытирая слезы радости, Мария робко улыбнулась и опустила глаза. А сидящая у нее на руках крошечная кудрявая девочка не более двух лет от роду ничуть не смутилась и доверчиво потянулась к гвардейцу. Ему ничего не оставалось, как подхватить ее на руки.

Неведомая прежде нежность охватила Гавриила, когда он прижал к себе беззащитное тельце ребенка. Он ласково погладил черные кудряшки, невольно отметив сходство девочки с отцом, потом, поддавшись порыву, неловко поцеловал ее куда-то возле ушка.

— Чудеса… — прошептал Бастидон. — Обычно она не идет к чужим людям.

— Признала за своего, — растроганно промолвил Державин, чувствуя, как тепло разливается по щекам и слезы наворачиваются на глаза.

Что с ним? Все напряжение прошедшего дня вылилось в этих слезах: утраченная возможность вырваться из рядовых, вступив в голштинский полк, дворцовый переворот, милостивая улыбка Екатерины Алексеевны, промчавшейся мимо него на красавце-коне, мимолетный затравленный взгляд низложенного императора из окна кареты…

Все молчали. Девочка тоже притихла и осторожно гладила его по щекам, убирая слезинки.

— Как тебя зовут? — прошептал он.

— Катя! — охотно сообщила кроха и обвила ручонками его шею.

— Ты не Катя, а Пленира! — улыбаясь, возразил он. — Сразу взяла меня в плен!

Большие, похожие на спелые вишни, глаза малышки удивленно округлились, но она не собиралась отпускать Державина.

— Ну, будет… Давайте ее мне, а то не отстанет! — решительно сказала Мария Дмитриевна, забирая дочь.

— Ради бога, простите, — очнулся Державин и провел рукой по лицу, словно прогоняя сон. — Прощайте, господа!

Он помахал рукой девочке, учтиво поклонился супругам и, не оглядываясь, быстрыми шагами вышел за ворота.

Глава 4

МОСКВА

Свергнутый император Петр Федорович скончался в Ропше 6 июля 1762 года. Причиной смерти, как было официально объявлено, явились геморроидальные колики. Но вскоре поползли слухи, что императора прикончил граф Алексей Орлов, брат всесильного фаворита Григория, и якобы убийство это было совершено по приказу самой Екатерины Алексеевны. Ходила в народе и другая молва. В трактирах и армейских гарнизонах шептались, что императору удалось спастись и скрывается он на Урале, среди яицких казаков…

Как бы то ни было, едва тело Петра Федоровича (или его двойника) упокоилось в земле, вышел манифест о предстоящей коронации новой императрицы. А так как коронации русских царей традиционно происходили в Москве, то вскоре началось "великое переселение" из Петербурга в Москву императорского двора, гвардии и государственных учреждений. Прибытие ее императорского величества происходило торжественно, при большом скоплении народа.

Государыня ехала по Тверской в открытой золоченой коляске, украшенной дорогими коврами, хвойными ветками и гирляндами цветов. Гром пушек, звон колоколов и приветственные возгласы слились в единый победный клич. Державин в праздновании не участвовал. Он стоял в карауле.

Венчание на царство Екатерины II состоялось 22 сентября 1762 года в московском Успенском соборе. Балы, фейерверки, парадные обеды, маскарады и прочие увеселения длились несколько месяцев. На участников переворота посыпались награды: деньги, чины, имения… В дни коронации на площадях били фонтаны белого и красного вина, народу бесплатно раздавали куски жареного мяса, бросали в толпу медные монеты. Ликовала и веселилась матушка-Русь!

Лишь очень немногие задумывались над тем, почему после отречения и загадочной смерти Петра III в Ропше новая государыня не передала власть законному наследнику престола — сыну Павлу. Среди немногих сомневающихся был и Державин. Слава богу, времени для раздумий ему хватало. Он чаще других стоял на посту, подменяя товарищей по службе. Это был верный способ немного заработать. Гвардейцы, бывало, не могли держаться на ногах, окунувшись в нескончаемый праздничный разгул, и тогда на помощь приходил Державин. Стойко, словно оловянный солдатик, он отбывал за них дежурство, мысленно представляя себе веселый кутеж однополчан. А друзья пировали, поднимая кружки за Екатерину, за свой полк, за гвардейское братство, а под конец, по старой традиции — "за тех, кто в походе, в карауле, на вахте и на гауптвахте".

После коронации Екатерины II многих гвардейцев повысили в звании, в том числе и Державина: он стал капралом. И хотя капралу еще было далеко до офицера, но он и тем был доволен.

В Москве Гавриил остановился у двоюродной тетки Матрены Саввишны Блудовой, дородной хлопотуньи, которая, вопреки фамилии, отличалась благочестием, добрым нравом и твердой моралью. Племянника тетка любила и за квартиру дорого не брала.