Ян Мо - Песнь молодости Страница 11

Поднявшись, Дао-цзин передала ему газету. Глаза ее были красными.

Ли Чжи-тин пробежал глазами первые строки, покачал головой и тяжело вздохнул:

— Плохо! Очень плохо!.. Ясно, что наш Китай скоро погибнет! Погибнет! Погибнет!..

Дао-цзин, обычно очень неразговорчивая, на этот раз перебила его:

— Господин Ли, не говорите этого, пожалуйста! От таких слов расстраиваешься еще больше! — С глазами, полными слез, она продолжала: — Я думаю, Китай никогда не погибнет! Каждый из нас несет ответственность за судьбу родины, и мы не должны допустить ее гибели! Ведь так…

Не успела она закончить фразы, как в комнату твердой поступью вошел незнакомый ей молодой человек. Остановившись возле порога, он непринужденно поклонился и улыбнулся:

— Вы сказали очень правильно! Каждый из нас несет ответственность за судьбу страны!.. Вы здешняя учительница?

— Да! — ответила Дао-цзин, удивленно взглянув на Ли Чжи-тина.

— Познакомьтесь, пожалуйста! — улыбаясь, сказал Ли Чжи-тин. — Это брат моей жены Лу Цзя-чуань, студент Пекинского университета[27]. Моя теща заболела, вот он и приехал навестить ее и повидаться с сестрой. Ему все не сидится на месте: он и меня заставляет ходить с собой. А это Линь Дао-цзин, наша учительница. Она тоже из Бэйпина, — обернулся он к своему родственнику.

— Очень хорошо — студентка из Бэйпина преподает в деревенской школе… Да, за последние дни обстановка стала очень напряженной!..

Казалось, что этот молодой человек обладает волшебной способностью без всяких видимых усилий вызывать симпатию к себе. Действительно, его непринужденное поведение и идущие от души слова несколько развеяли тоскливое настроение Дао-цзин. Она обратилась к нему, словно к старому знакомому:

— Откуда вы приехали? Вы знаете, что японцы захватили восточные провинции… Как вы думаете, Китай будет сопротивляться?

Молодой человек не спешил с ответом. Слегка улыбаясь, он смотрел умными и спокойными глазами на сидящих перед ним Дао-цзин и Ли Чжи-тина, словно ожидая чего-то.

Ли Чжи-тин, свертывая папиросу, тоже молча смотрел на него. Не дождавшись ответа, он пояснил:

— Госпожа Линь, брат моей жены увлекается изучением различных государственных проблем, прекрасно разбирается в древней и современной истории Китая и других стран! Ну, ну, Цзя-чуань, мы слушаем тебя! Смотри, как волнует госпожу Линь судьба нашей родины.

— Господин Лу, говорите, пожалуйста! — попросила и Дао-цзин.

— О чем говорить? В газетах и так все написано, — неторопливо начал Лу Цзя-чуань, перевертывая газету, лежащую на столе, и подняв голову. — Только вот что я хотел бы заметить: Чан Кай-ши проявил свою «храбрость» только во время гражданской войны[28], а сейчас категорически запретил нашей армии на Северо-Востоке, насчитывающей несколько сот тысяч человек, оказывать японцам какое бы то ни было сопротивление. Поэтому Япония без единого выстрела захватила самый крупный в стране шэньянский арсенал, шэньянский артиллерийский завод и аэродром, на котором находилось в это время двести наших самолетов. Затем японцы развернули наступление на Бэньси, Инкоу, Чанчунь… Говорят, что и Гирин тоже захвачен. Теперь пал Циньхуандао. И в довершение всего правительство сделало такой позорный шаг — направило в Лигу наций телеграмму с просьбой восстановить справедливость в Китае.

Он вдруг внимательно посмотрел на Дао-цзин и серьезно спросил ее:

— Как вы считаете, можно ли питать подобные иллюзии? Может ли Китай справиться с Японией, если не возьмет сам в руки оружие?

Дао-цзин, не отрываясь, смотрела на Лу Цзя-чуаня. Он совсем не походил на Юй Юн-цзэ, который либо рассказывал ей трогательные истории, либо говорил о прекрасном в искусстве. Этот же студент прекрасно разбирался в государственных делах и текущих событиях. Дао-цзин никогда прежде не слыхала таких смелых суждений.

— Я не знаю! — подумав, откровенно ответила Дао-цзин и, смутившись, покраснела.

— Но если вас волнует судьба родины, вы должны это знать, — улыбнулся Лу Цзя-чуань.

— Но… — улыбнулась и Линь Дао-цзин. Она не знала, как лучше ему ответить.

— Цзя-чуань, пойдем побродим еще. Ты же хотел разузнать о Циньхуандао! Пошли! — Ли Чжи-тин был добрым человеком и, увидев, что Лу Цзя-чуань при первой же встрече с Линь Дао-цзин поставил ее в неловкое положение, поспешил увести своего родственника.

Дао-цзин вышла их проводить. По пути Лу Цзя-чуань снова вернулся к этой теме:

— Сейчас положение Китая таково, что мы не можем сидеть сложа руки.

— Что же делать? Мы в этом деле новички, да и совершенно безоружны… — пробормотал Ли Чжи-тин, тихо покачивая головой и вздыхая.

— Если вы патриоты, то не обязательно идти воевать с оружием в руках. Ведите пропаганду, поднимайте людей, прививайте своим ученикам чувство патриотизма — это и будет вашим оружием.

Ли Чжи-гин промолчал. Ничего не сказала и Дао-цзин, но в душе она почувствовала правоту его слов. В ней родилось невольное уважение к этому юноше. Они разговаривали всего несколько минут, но этот молодой человек словно снял повязку с ее глаз — столько узнала она нового.

Прошло два дня, паника улеглась, и в школе возобновились занятия. В третьем классе, где преподавала Дао-цзин, урок был необычен. Чувство патриотизма победило опасения за свою собственную судьбу, и весь урок учительница рассказывала ученикам о преступной агрессии Японии против Китая, о политике непротивления, проводимой гоминданом, в общем рассказывала все то, что узнала от незнакомого молодого студента по имени Лу Цзя-чуань.

Дао-цзин говорила тихим голосом. Ее голос, полный скорби, и слезы, застилавшие ее взор, взволновали детей. Ни единым движением не нарушая тишины, они слушали свою учительницу. У многих на глазах блестели слезы, некоторые девочки даже всхлипывали.

— Госпожа учительница, почему мы не воюем против японцев? — обратился к ней один малыш.

— Потому что правительство не любит свою родину…

— Госпожа учительница, а как надо воевать против Японии?

— Для этого есть армия, есть винтовки и пушки.

— А что, у Китая нет винтовок и пушек? У Китая нет самолетов? У Китая нет армии?.. — раздавались наивные детские голоса.

Дао-цзин отвечала:

— Гоминдан думает только о гражданской войне, он воюет против своих же — китайцев. А против Японии выступить не смеет. Гоминдан боится…

— Мы не боимся, мы будем воевать!

— Мы будем воевать!

— Я умею стрелять!

Нестройно кричали дети. Дао-цзин было и больно и радостно в одно и то же время.

С этих пор Дао-цзин часто рассказывала детям о великих патриотах китайского народа. Кроме повестей о Вэнь Тянь-сяне[29], Юэ Фэе[30], Ши Кэ-фа[31], она познакомила их с иностранными произведениями патриотического характера. Дети любили слушать, а Дао-цзин нравилось рассказывать. Ее отношения с учениками стали очень дружественными. Пустота, которая царила в ее душе, постепенно заполнялась.

Но однажды налетела буря.

В учительскую вошел Юй Цзин-тан, по обыкновению часто моргая и хитро улыбаясь. Он пристально посмотрел на каждого из учителей, а потом, остановив взгляд на Линь Дао-цзин, многозначительно произнес:

— О-о, о-о… Вы слышали, что творится в Тяньцзине и Бэйпине! Хулиганы и студенты подают петиции, прекратили посещение занятий, собирают делегации, а некоторые помчались в Нанкин, чтобы устроить там демонстрацию… Затеяли игру! Это все коммунисты строят свои козни под предлогом борьбы против Японии! — Он вдруг нахмурился, поднял руку и разразился тирадой: — О-о, о-о! Разве это не безобразие? Разве этим можно спасти страну и разбить Японию? О-о, о-о… Обратите, пожалуйста, внимание. Председатель Совета[32] господин Чан Кай-ши уже отдал приказ о запрещении всякого сопротивления, а он знает, что делает!.. Да, вот еще что: я слышал, что в нашей школе ведется пропаганда за оказание сопротивления Японии! — Он шумно проглотил слюну и устремил взгляд на безмолвствующих учителей. Его красноватые глазки перебегали с одного лица на другое и, наконец, остановились снова на Линь Дао-цзин. — О-о, госпожа Линь, вы еще молоды, поэтому обратите на мои слова особое внимание! Что это за истории рассказываете вы своим ученикам? Если до начальства дойдет, что в нашей школе ведется красная пропаганда, то… то мне голову снимут.

Учителя по-прежнему хранили молчание. Дао-цзин, помолчав мгновение, вдруг с гневом посмотрела на Юй Цзин-тана:

— Господин директор, снимут вам голову или нет — меня это не касается. Китай в беде, и я китаянка! Вы хотите сказать, что я не имею права призывать к борьбе против японцев? Вы говорите, что пропаганду за сопротивление Японии ведут лишь красные? Я этого не знаю и действую так, как велит мне моя совесть!