Византийский айфон - Дмитрий Шерстенников Страница 11

На улице послышались крики — женский визг и грубые крики турок. Молящиеся в церкви ниже опустили головы, священники стали ходить быстрее. Отец семейства быстро подошел ко мне и сказал мне что-то по-гречески, показав на дверь. Перед тем, как помочь ему запереть тяжелые медные двери, я выглянул на улицу. С крестным ходом монахинь произошло то, что должно было произойти: крики прекратились, недалеко от церкви на земле лежала в луже крови одна из женщин. Остальные покорно стояли, давая себя связать. Они чувствовали себя обесчещенными уже тем, что стояли с непокрытой головой: турки привязывали их друг другу платками, сорванными с них же самих.

Священник с лоснящейся бородой помог нам с отцом семейства запереть тяжелые двери и служба продолжилась. Через какое-то время заутреня закончилась, и старый толстый священник вышел в зал и долго говорил по-гречески прихожанам, окружившим его.

Я постепенно приходил в себя. Сев в кресло в темноте у задней стены — рядом с двумя старушками — я включил айфон Аркадия. Заряд был 24 %. Стараясь не обращать внимания на крики на улице и осуждающие взгляды старушек, я со второго раза ввел пароль (православный крест) и погрузился в изучение содержимого. Айфон содержал много иконок приложений, все они выглядели обычно: игры, бытовые приложение и даже обычная иконка звонка по телефону. Я стал открывать приложения, начав с телефонного звонка — каждый раз ожидая, что перенесусь в Москву 2021 года и оставлю всё страхи этого мира в прошлом. Айфон тормозил, приложения открывались с трудом.

Я не успел. Вдруг, как последний призыв о помощи, неподалеку стал часто и настойчиво звучать узнаваемый маленький колокол святой Софии. Все поняли, что это значит: турки добрались до собора. Толстяк прекратил свою проповедь и, едва доковыляв до пристенного складного кресла, бессильно рухнул в него. В наступившей тишине все негромко переговаривались, прислушиваясь к звукам за стенами церкви — со стороны Софии послышались ритмичные удары и крики многих мужских голосов. Удары становились все громче, крики все дружнее. Наконец раздался самый сильный удар и вслед за ним нестройный крик ужаса, в основном, состоящий из женских голосов: ворота Софии рухнули и укрывшиеся в соборе, молившиеся о явлении ангела с огненным мечом, оказались в полной власти победителей.

В церкви все молчали, слушая непрекращающиеся вопли, боясь встретиться взглядами — воображение рисовало душераздирающие картины насилия и глумления.

Все понимали, что нас ждет та же участь, нам ничего не остаётся, кроме как ждать насилия, а, может быть, и смерти. Особенно нестерпимо было смотреть на молодых женщин. Мне не так больно было смотреть на тех, кто рыдал, обнявшись с близкими, как на тех византийских аристократок, что молча бледнели. В них происходила унизительная внутренняя перестройка — они понимали, что их не убьют, поскольку они ценный товар, и их дальнейшая судьба зависит от того, насколько они понравятся солдатам. Они невольно начинали думать о себе не как о дочери, жене или матери, а как о красивом животном.

Священник с лоснящейся бородой вышел к алтарю, с вызовом взглянул на запертую дверь и стал читать из тяжёлой книги. Его старый толстяк-напарник — так и остался безвольно сидеть в кресле у стены.

Мне оставалось проверить три иконки: Mail.ru, Яндекс-навигатор и управление настройками (Заряд: 19 %), когда случилось то, чего все ждали: раздался оглушительный пушечный выстрел и казавшиеся надёжными двери грохнулись на пол.

32

В церковь ворвались человек десять турок. Женщины завизжали. Меня турки не заметили, и я наблюдал сцену сзади. Возглавлял солдатскую банду молодой священник — так мне показалось в первую секунду. Ворвавшиеся, видимо, грабили уже не первую церковь и их предводитель, молодой парень, поверх чалмы и шаровар, напялил драгоценное облачение православного священника — видимо, просто, чтобы освободить руки: в одной руке он вверх ногами держал золотое распятие, второй рукой он держал за шарф и таскал за собой заплаканную девушку. За спиной молодого предводителя семенил ссутулившийся человечек в чёрном. Человечек начал оглядывать церковь — и вдруг я узнал в нем Аркадия. Он преобразился: злые глаза его страстно сверкали из-под ермолки. Видимо, договорившись с вожаком, он не опасался турок и, сжимая в руке свою страшную саблю, он оглядывался в поисках чего-то. Я похолодел от догадки, что он ищет меня.

Турки были весело возбуждены, как грибник, нашедший поляну, полную грибов. Они деловито направились в толпу молящихся, разматывая приготовленные веревки. Они хватали и ощупывали красивых девушек — без похоти, как крестьянин выбирает корову. Но их интересовали не только девушки. Сразу трое турок сцепились из-за мальчика — представлявшего, видимо, особую ценность на мусульманском рынке рабов. Торопливо ткнув саблей вступившегося за мальчика отца и отпихнув кричавшую мать, солдаты стали страшно кричать и драться между собой, чуть не разорвав мальчика на части. Мальчик плакал и тянулся к отцу, который, сидя на полу, страшно кашлял кровью.

Священник дрожащим голосом продолжал читать молитву у алтаря. Наконец, очередь дошла и до священников. Оба покорно дали себя связать. Один из турок, видимо, специализировавшийся на этом, стал ловко срывать с икон и книг серебряные переплеты и оклады, ссыпая пластины в увесистый мешок.

Как я ни прятался в темноте, Аркадий, заметил меня: он что-то сказал вожаку, показав на меня. Два турка схватили меня, а вожак, не спеша, достал саблю и, непристойно глядя мне в глаза, больно упёр ее острием мне в кадык. Подошедший Аркадий обыскал меня, вытащил конверт Марка и, со значением глядя в наглые глаза вожака, отсчитал ему три слитка золота. Остатки золота и айфон Аркадий собирался забрать себе. Вдруг вожак вырвал их у него, страшно крикнув: «Вяй!» и замахнувшись саблей — старик громко испустил газы, рассмешив солдат. Не обращая ни малейшего внимания на слабость своей плоти и на угрозу жизни, Аркадий стал униженно выпрашивать айфон у посмеивающегося вожака. Он получил его обратно, хотя ему пришлось отдать вожаку самый дорогой перстень, а затем и Зульфакар.

33

Добыча банды была хороша. Связав своих пленников, некоторые солдаты прервали свою грабежную гонку и предались грубым забавам: один из них потащил захваченную девушку из толпы пленников и, не обращая внимания на рыдание ее и других пленниц, по-собачьи использовал ее