Лью Уоллес - Бен-Гур Страница 12

Трое были настолько заняты мыслями о своей миссии, что не обращали внимания на разворачивавшиеся перед ними чудесные виды: ни на селения, ни на стену с сорока мощными башнями, число которых объяснялось отчасти требованиями обороны, а отчасти требовательным вкусом царя-строителя; ни на Сион — высочайшую из близлежащих гор, увенчанную мраморным дворцом; ни на сверкающие террасы храма на Мории, признанного одним из чудес света; ни на величественные горы, обрамляющие священный город.

Наконец они приблизились к высокой башне, в которой находились ворота на месте нынешних Дамаскских и перед которой сливались три дороги: из Сихема, Иерихона и Гаваона. Вход охранял римский стражник. К этому времени народ, следующий за верблюдами, образовал процессию, достаточную, чтобы немедленно привлечь к себе зевак у ворот, так что, когда. Балтазар нагнулся к часовому, мудрецы оказались в центре тесного кольца желающих услышать его слова.

— Мир тебе, — ясным голосом сказал египтянин.

Часовой не ответил.

— Мы прошли огромные расстояния в поисках родившегося Царя Иудейского. Можешь ли ты сказать нам, где Он?

Солдат поднял забрало шлема и громко позвал. Из помещения справа от прохода показался офицер.

— Дорогу, — крикнул он толпе, и поскольку та не спешила выполнять приказ, двинулся вперед, яростно расталкивая людей своим дротиком.

— Что тебе, — спросил он Балтазара на городском жаргоне.

Балтазар ответил все тем же:

— Где родившийся Царь Иудейский?

— Ирод? — спросил офицер в замешательстве.

— Царство Ирода от Цезаря; не Ирод.

— Нет другого царя иудейского.

— Но мы видели звезду Того, кого ищем, и пришли поклониться Ему.

Римлянин задумался.

— Проезжайте, — сказал он наконец. — Проезжайте. Я не еврей. Спросите у книжников в Храме или же у Анны, первосвященника, а еще лучше у самого Ирода. Если есть другой царь иудейский, он найдет его.

Он пропустил чужестранцев, и те проехали в ворота. Но прежде, чем углубиться в узкие улочки, Балтазар помедлил, чтобы сказать своим друзьям:

— Мы достаточно известили о себе. К полуночи весь город будет знать о нас и нашей миссии. Направимся же теперь в караван-сарай.

ГЛАВА XIII

Свидетельство перед Иродом

Вечером того же дня, перед закатом, несколько женщин стирали белье на верхних ступеньках лестницы, ведущей к Силоамскому пруду. Они стояли на коленях каждая перед своей глиняной лоханью, а снизу им приносила воду в кувшине весело распевающая девочка. Временами прачки садились на пятки и обводили взглядом склон Офела и вершины, называемые теперь гора Соблазна, освещенные садящимся солнцем.

К стирающим приблизились две женщины с пустыми кувшинами на плечах.

— Мир вам, — сказала одна из новопришедших.

Работающие отряхнули воду с рук и ответили на приветствие.

— Скоро ночь — пора кончать.

— У работы нет конца, — был ответ.

— Но пришло время отдохнуть и…

— Послушать новости, — вставила другая.

— Что же вы слышали интересного?

— Так вы не знаете?

— Нет.

— Говорят, Христос родился.

Лица работниц осветились интересом, что, однако, не помешало наполниться кувшинам.

— Христос! — воскликнула одна из слушательниц.

— Так говорят.

— Кто?

— Все. Все говорят об этом.

— А верит кто-нибудь?

— Сегодня по дороге из Сихема приехали три человека на белоснежных верблюдах, таких больших, каких еще не видели в Иерусалиме.

Глаза и рты слушательниц широко раскрылись.

— Чтобы вы могли представить, насколько богаты эти люди, — продолжала рассказчица, — скажу вам, что они сидели под шелковыми балдахинами, пряжки на их седлах золотые, и такая же бахрома на уздечках, а колокольцы серебряные и играют настоящую музыку. Никто их не знает, а выглядят они так, будто приехали с края земли. Говорит только один из них, и у всех, кого встречает, даже у женщин и детей, спрашивает: «Где родившийся Царь Иудейский». Ответить никто не мог — никто не понимал, о чем он спрашивает, и они проезжали, говоря: «Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему». То же они спросили у римлянина в воротах, и он оказался не умнее, чем простые люди на дороге. Он послал их к Ироду.

— Где они теперь?

— В караван-сарае. Уже сотни приходили, чтобы посмотреть на них, и сотни еще идут.

— Кто они?

— Никто не знает. Говорят, персы — мудрецы, беседующие со звездами, может быть, пророки, как Илия и Иеремия.

— Кого они называют Царем Иудейским?

— Христа, который родился.

Одна из женщин рассмеялась и вернулась к работе, сказав:

— Не поверю, пока не увижу его.

Другая последовала ее примеру:

— А я — только когда увижу, что он оживляет мертвых.

Третья сказала тихо:

— Он давно обещан нам. Мне будет достаточно увидеть, как Он исцелит прокаженного.

И женщины обсуждали новость до ночи, когда холодный воздух разогнал их по домам.

Позже вечером, в начале первой стражи, во дворце на горе Сион собралось человек пятьдесят, которые могли встретиться все вместе только по приказу Ирода, и только когда ему требовалось узнать о какой-то из глубочайших загадок еврейской истории и закона. Короче говоря, это было собрание учителей духовных общин, священников и книжников, наиболее знаменитых своими знаниями; законодателей общественного мнения, исповедующих разные кредо, князей саддукеев, фарисейских толкователей; спокойных, всегда говорящих тихо ессенских философов-стоиков.

Помещение, в котором происходило собрание, было выдержано в римском стиле. Пол из мраморных блоков, желтые стены без окон покрыты фресками, в центре комнаты — диван в форме буквы U, открытой в сторону дверей, и в арке его — большой бронзовый треножник, причудливо инкрустированный золотом и серебром, над которым висит люстра с семью ветвями и зажженным светильником на каждой. Диван и люстра — чисто еврейские.

Общество, расположившееся на диване, одето на восточный манер и совершенно одинаково, если не считать цветов тканей. Это преимущественно мужчины преклонных лет; большие бороды, большие носы и большие темные глаза под густыми бровями придают лицам вид серьезный и торжественный, каковы и манеры этих патриархов. Короче говоря, здесь собрался Синедрион.

Сидящий перед треножником, на месте, которое можно назвать главой дивана, поскольку все остальные находятся справа и слева, но в то же время и перед ним, очевидно, председательствует на этом собрании, и он немедленно привлекает к себе внимание наблюдателя. Этот человек был некогда скроен по большой мерке, но теперь усох почти до невесомости: его белый балахон падает с плеч складками, не дающими намека на что-либо помимо угловатого скелета. Руки, наполовину скрытые шелковыми рукавами, лежат, сцепленные, на коленях. Говоря, он, временами, поднимает дрожащий указательный палец, что кажется единственным доступным старику жестом. Однако голова его великолепна. Скудные остатки волос белее начищенного серебра обрамляют идеально сферический череп, туго обтянутый кожей; виски — глубокие впадины, из которых выступает морщинистый утес лба; выцветшие глаза, тонкий нос; вся нижняя половина лица скрыта почтенной, как у Аарона, бородой. Таков Гилель-Вавилонянин! Линия пророков, давно угасшая в Израиле, ныне сменилась линией книжников, из коих этот — первый по учености — пророк во всем, кроме божественного вдохновения! В возрасте ста шести лет он по-прежнему ректор Высшей Школы.

На столе перед ним развернут свиток пергамента, покрытого еврейскими письменами; за ним стоит в ожидании богато одетый паж.

Здесь происходила дискуссия, но в данный момент все пришли к соглашению и отдыхали; Гилель, не шевелясь, позвал пажа. Юноша почтительно приблизился.

— Иди и скажи царю, что мы готовы дать ответ.

Мальчик поспешил выполнять поручение.

Некоторое время спустя вошли два офицера и остановились по сторонам дверей; за ними медленно проследовал весьма примечательный персонаж: старик, одетый в пурпурную мантию с алым подбоем и подпоясанный золотым кушаком такой тонкой работы, что гнулся, как кожа; застежки туфель сверкали драгоценными камнями; небольшая филигранной работы корона была надета на феску из тончайшего малинового плюша. Вместо печати за пояс его был засунут кинжал. Он шел, останавливаясь при каждом шаге и тяжело опираясь на посох. Лишь приблизившись к дивану, он поднял глаза и, как будто только заметив присутствующих, обвел их надменным взглядом. Казалось, он неожиданно увидел перед собой врага, так темен, подозрителен и угрожающ был этот взгляд. Таков был Ирод Великий — тело, разбитое недугами, и совесть, обожженная преступлениями, могучий ум и душа, склонная к братству с цезарями. Сейчас ему семьдесят шесть лет, но никогда прежде он не охранял трон с такой отчаяной ревностью, такой деспотической властью и такой неотвратимой жестокостью.