Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ Страница 12

— Феноменально!

Аплодисменты, буря аплодисментов — после каждого номера. Когда мальчики начали Grand Caprice fantastique sur un thème original,* композиции Генека, весь зал в восторге замер. Мать слышала биение своего сердца. Теперь уже не только аплодисменты, эстраду заполняют цветы. Весь зал демонстрирует свои симпатии и восторг. Во время вариаций на тему мазурки, сочиненных Генеком, в зале «Сакс» возникают горячие овации, исполненные воодушевления и энтузиазма.

____________________

* Grand… (франц.) Большое фантастическое каприччио на оригинальную тему.

На улице Вавен уже ожидают упакованные чемоданы и баулы. Билеты у мамы. Почему посольство настаивало на возвращении Генека и Юзика на родину?…

В этом году январь в Варшаве был морозным. Оттепель началась в феврале. По переулкам Старого города бродила холера. Болели и умирали жители Мариенштата, Лешно, Гжибова. Варшавское губернское правление объявило что… «всеобщий неурожай картофеля в 1847 году, несмотря на богатый урожай хлеба, вызывает опасность голода среди крестьян и поселенцев. Поэтому владельцам поместий рекомендуется, чтобы в счет будущих работ выдали крестьянам необходимое количество картофеля и дали людям работу…» А в это время вся Варшава распевала песенку о Малгожатке:

За горами, за лесами

Танцевала Малгожатка,

Танцевала Малгожатка

С пареньками.

Пришел батька, пришла матка.

Ты домой иди, ты домой иди,

Малгожатка.

Не пойду я, что вы, право,

На мне платье, чепчик новы,

Платьице с воланами,

Чепчичек с розанами…

Малгожатка танцевала,

Пока старой бабой стала.

Нет уж стройной девушки,

Баба носит бублички.

На погосте папа, мама,

Малгожатка плачет дома.

В холод, ветер слезы сушит,

Надо было маму слушать!

Мадам Венявская уже два раза была в губернском правлении у тайного советника Туркулла со своим заграничным паспортом. Ее не принимали и только в третий раз ей удалось пробраться в кабинет сановника во дворце Наместника, ранее принадлежавшем Радзивиллам. Заграничный паспорт у нее отобрали, выдали другой — на право въезда в Петербург. Это сделали не сразу, хотя советник Туркулл был чрезвычайно вежлив и живо интересовался гениальным сыном Генеком и талантливым пианистом — Юзиком.

— Вы, надеюсь, не устали в дороге, — умильно сказал советник.

— Благодарю вас. Это возвращение, с одной стороны столь внезапное, а с другой — приятное, так как мы снова на родине, в своем доме, Люблине, — не решает, однако, важнейший вопрос: мальчики должны кончить консерваторию и по классу композиции. Без этого их образование остается незаконченным.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Будет сделано и это. А может быть, вы с сыновьями пошли бы в оперу?

— Вы очень любезны ко мне и моим детям. Жаль, что не могу воспользоваться вашим приглашением. Мне нельзя терять ни одного часа, в Люблине меня ждет муж.

— Я вас понимаю, сударыня, надеюсь, что в Петербурге ваши сыновья всех очаруют так же, как и в Париже.

— Благодарю вас за любезные пожелания. Могу ли я после получения паспорта выехать в Люблин?

— Конечно, однако прошу вас, не задерживайтесь с отъездом в Петербург. Собственно это надо было бы сделать еще теперь, — подчеркнул сановник.

— Я должна увидеть мужа, побывать дома, — ответила пани Регина.

— Счастливого пути, — вежливо попрощался Туркулл.

Советник, крупный чиновник, в форменном сюртуке с золотыми пуговицами, проводил пани Венявскую в приемную и передал ее в руки своего помощника с приказанием немедленно выдать необходимые документы. Венявскую не задержали: ни «Дочь полка» с госпожей Риволи и Матушиньским в главных ролях, ни приглашение графа Августа Потоцкого. И только лишь дома, в Люблине, она узнала от мужа что в Париже началась революция, что король Филипп бежал в Англию. Но и теперь она не понимала связи между судьбой ее сыновей и этим «королем мещан». Доктор Венявский показал ей «Курьер Варшавский» с переводом статьи Делеклюза в «Журналь де Деба». Знаменитый французский критик писал: «Еще не забыт беспримерный успех, выпавший на долю молодого Венявского, ученика Ламбера Массара, на конкурсе в консерватории в 1846 году. Этот мальчик ростом немного выше своего смычка, победил своих конкурентов великолепным талантом и получил первый приз. Мы счастливы, что можем сказать — он оправдал наши ожидания. Уезжая теперь в Россию, Генрик Венявский хотел недавним своим концертом убедить нас в своих успехах. Трудно сказать, какое удовольствие он нам принес своим очарованием, чуткостью, превосходным вкусом, которые можно было бы считать плодом длительного опыта, если бы не то, что на эстраде перед нами двенадцатилетний мальчик».

Пани Регина была счастлива и одновременно озабочена этими похвалами. Доктор сказал:

— Газету отдай мне, я не хочу, чтобы она попала в руки мальчиков. Похвалы этого рода очень опасны. Они могут плохо повлиять на Генрика. Лучше, если будет меньше причин для легкомысленной спеси.

Рецензия Лео Крейцера, двоюродного брата Рудольфа, знаменитого композитора, критика «Ле Котидиен» и «Газет Мюзикаль» тоже выражала восторг и энтузиазм.

Хотя времени было мало, да и холера парализовала общественную жизнь в Люблине, все же Венявские должны были показать друзьям своих парижских триумфаторов. Приглашение получили только несколько человек. Конечно, нельзя было не пригласить учителя Станислава Сервачиньского. Среди приглашенных обязательно должен быть и граф Францишек Солтык, композитор и добрый человек. Тем более Францишек Суходольский — душа люблинского квартета. Пани Регина долго ломала голову над списком приглашенных, боясь пропустить кого-либо из люблинских меломанов. Нельзя было забывать и о военных друзьях мужа. После совещания с вечно занятым супругом, после того, как все светские условности были учтены, Михалу были розданы пригласительные письма для вручения адресатам.

Тем временем Генек и Юзик бегали по Люблину. Ведь это был их родной город, в особенности Венява — предместье, от которого произошла их фамилия. Генека очень обрадовала встреча с Юльяном.

— Знаешь, Киця, я с тобой играл бы с большим удовольствием чем с Юзиком.

— Ну подумай, куда мне до Юзика! — скромно отвечал старший брат.

— Я тебе говорю, что с тобой мне бы тоже хорошо игралось.

— Лучше расскажи, как там в этом Париже.

— Чепуха, то же, что и в Люблине. У нас даже лучше.

— Генек, зачем ты врешь, Юзик говорил, что там есть консерватория, опера, выставки, король, армия…

— Ну да, это верно, все это в Париже есть, но зато нет Краковских ворот, нет парка, нет папы, нет нашего сада, нет Марыни. Ты удивляешься, что я так говорю? Если бы не уроки, если бы не скрипка, я бы там не выдержал, — отвечал мальчик.

— Но ведь с тобой была мама.

— Вот именно, мама. С мамой было лучше, Приходил Мицкевич, я видел Шопена.

— Ты видел Шопена? — удивился Киця.

— Конечно, видел; Мицкевича я никогда не забуду. Ах Киця! Какие у него глаза!

— А я скоро уеду в Маримонт. У меня должны быть хорошие отметки, иначе меня не примут.

Юлек старше брата на два года; это — серьезный мальчик. Он любит кататься на коньках, играть в лапту, танцевать кадриль, его никто не учил систематически, но он по своей натуре чередовал учение и игры так, что все шло в определенном порядке. На уроках танцев и на уроках математики он держал себя совершенно одинаково.

Генрик, все что не было музыкой, все что не касалось скрипки, считал делом второстепенным. Свою скрипочку маэстро Гроблича он привез назад в Люблин. Еще и теперь он играл на ней охотнее, чем на призовом инструменте Гварнери. Он. пожалуй, ценил эту великолепную, дорогую скрипку, — ведь она была вещественным доказательством его успехов. Однако, он любил тон и вид небольшой скрипочки Гроблича. На этой скрипке он играл с мамой, профессором Горнзелем, учителем Сервачиньским и с детской ревностью защищал эту скрипку, когда коллеги или гости пробовали сыграть на ней. Генек знал, что родители устраивают «чай с пончиками», чтобы показать, как повлиял Париж на развитие его таланта. Он предпочитал бы играть на своей старой скрипке, но родители не позволяли.

— Будешь играть на концертной скрипке. Не понимаю, почему ты хочешь вернуться к обыкновенному инструменту для упражнений? Кроме того Гварнери надо показать таким знатокам как Сухо-дольский и Сервачиньский.

Спорить с отцом было нечего. Да и маме трудно было бы объяснить его желание.

Скрипка, на которой он играл до отъезда в Париж, была лучшей мерой парижского труда и забот о тоне, стиле, чистоте исполнения и виртуозности игры. А то скажут, что это не он, а скрипка, великолепный инструмент, украшает его искусство. Они хотят, чтобы я играл на Гварнери, пусть так и будет… Махнул рукой, удивляясь, что никто его не понимает. Он становился у пюпитра для того, чтобы вместе с Юзиком повторить программу концерта, с которой они выступят на приеме. Их концерт не был повторением выступления в малом зале «Сакс» в Париже. Сочинения Генека включили полностью. Киця их слушал не без удивления. Он предложил брату: