Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 125

Перед Николаем разверзлась бездна. Да князь же прав, совершенно прав! Но… не нужно бы его слушать. Раз задумаешься – и вот уже никакой героизм невозможен…

– Хватит! – высокомерно произнес Батеньков.

– Я и сам не намерен ничего добавлять к этому предостережению, – ответил Трубецкой. – Только никак не пойму, зачем вам надо, чтобы именно я стал командующим?

– Затем, что у нас нет никого, кто мог бы заменить вас, – вздохнул Рылеев.

– А кого вы наметили мне в адъютанты?

– Оболенского.

Князь Трубецкой, сложив костлявые руки, захрустел пальцами. Рылеев пристально, с близкого расстояния смотрел на него темными, печальными глазами – так, словно хотел загипнотизировать гостя.

– Отлично! – сказал наконец Трубецкой. – Сделаю все, что смогу.

Он выглядел недовольным, но решительным. Кажется, можно было немного расслабиться. Лица присутствующих посветлели. Оболенский машинально поправил аксельбанты. Это был человек хорошего роста, лоб его перерезали две глубокие преждевременные морщины, лицо казалось утонченным, задумчивым и спокойным.

– Теперь хорошо бы узнать, на какие войска мы можем твердо рассчитывать, – снова заговорил князь Трубецкой.

– Сколько людей вам нужно? – спросил Рылеев.

– По крайней мере, шесть тысяч.

– Они поступят под ваше начало! – с апломбом воскликнул Кюхельбекер.

Военные, услышав от гражданского лица столь безапелляционное заявление, только рассмеялись.

– Очевидно, что сигнал должен дать один из самых старинных гвардейских полков, – сказал Трубецкой. – В противном случае остальные дрогнут…

– В Измайловском полку точно есть наши, – отозвался Рылеев.

– Я, со своей стороны, могу отвечать за Московский полк, – объявил Михаил Бестужев.

– А я – за Финляндский, – поддержал его барон Розен.

– Экипажи судов придут со мной, – отчитался Николай Бестужев и, повернувшись к брату Александру, добавил: – Думаю, твои драгуны последуют за тобой?

– Да, – согласился тот. – Наверняка сумею их убедить.

Каждый приносил свой подарок в корзину мятежа. Рота за ротой здесь прошла вся русская армия. Николай еле сдерживался, чтобы не зааплодировать. Как жаль, что он отказался от военной карьеры! Ему тоже так хотелось внести в копилку общего дела, дела свободы хоть толику пользы, не только самого себя! А вокруг тем временем стали подсчитывать, какие же завтра будут у восставших силы, и оказалось, что никто, ни один из присутствующих офицеров не может поручиться, что мятежников поддержит полк целиком: кто говорил о своем эскадроне, кто о своем батальоне…

– Наш численный состав тает на глазах! – с горечью констатировал князь Трубецкой.

– Дайте только начать, в ходе операции людей станет куда больше! – заверил его Рылеев.

Трубецкой поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул:

– Да услышит вас Господь на небесах! Ладно, как бы там ни было, вот мой план: первый полк, который откажется приносить новую присягу, будет приведен в полном боевом порядке, с барабаном, со знаменем впереди, к казарме, где размещается соседний полк, чтобы побудить товарищей к действию. Отсюда уже два полка отправятся дальше, к следующей казарме. Таким образом, мало-помалу, революционное войско станет увеличиваться и одновременно приближаться к центру города, чтобы, в конце концов, уже в полном составе оказаться на Сенатской площади, у Зимнего дворца. Увидев, как перед ним развертывается целая армия, великий князь Николай Павлович откажется от своих претензий на трон, а Сенат обнародует совсем другой, чем собирался, манифест – учреждающий Временное правительство…

В его речи, ровной, спокойной, события разворачивались сами по себе, без столкновений, без пролития крови, власть имущие с отменной приятностью склоняли головы перед теми, кто – с точно такой же отменной приятностью – требовал их ухода, и в одно прекрасное утро Россия пробуждалась, одаренная отменно приятной монархической конституцией.

– Вы тут рассказываете нам о революции, в которой проливается розовая водичка! – насмешливо воскликнул Рылеев.

– Я, как вы изволили заметить, «рассказываю» вам о революции, происходящей по закону, – сухо ответил Трубецкой. – Единственно приемлемый для меня путь.

– Революция по закону! – вскричал Николай. – Но ведь эти слова не имеют между собой ничего общего!

Князь посмотрел на него усталым взглядом и прошептал:

– Может быть, в результате нашей победы между ними появится нечто общее…

– В любом случае, – заявил Рылеев, – я не могу дать согласия на предлагаемые вами визиты одного полка другому!

– Почему?

– Только время потеряем… Драгоценное время! Пока верные нам полки станут прогуливаться от казармы к казарме, великий князь Николай Павлович выстроит себе надежную оборону, и мы окажемся разбиты. Следует, наоборот, как можно быстрее привести тех солдат, в которых мы абсолютно уверены, на Сенатскую площадь: пусть их даже поначалу будет не так много, но они послужат примером другим!

– А если придет только один батальон? – пожал плечами Трубецкой.

– Один батальон мужественных и отважных людей стоит больше, чем нерешительная масса!

– И что же вы предпримете с этими мужественными и отважными людьми?

– Пойду штурмом на Зимний дворец!

Удивленный и возмущенный князь как будто даже отшатнулся от собеседника:

– Ах, нет! Нет, нет и нет, господа! Только не это! Дворец должен оставаться для нас неприступным убежищем. Здесь не может быть никакого насилия!

– Отчего же?

– Да просто оттого, что стоит солдатне оккупировать царский дворец, вы больше не сможете сдерживать людей!

– Сможем-сможем! С чего бы войскам перестать повиноваться нам по-прежнему! Впрочем, мы слишком рано перешли к обсуждению тактики – когда будем на месте, обстоятельства сами подскажут, как действовать.

– Не терплю импровизированных баталий!

– А мы не можем позволить себе репетиции!

– Но что мы станем делать в случае провала?

Слова князя прозвучали для Николая оскорблением, просто-таки оплеухой.

– Никакого провала не будет! – воскликнул он.

– Так что мы станем делать в случае провала? – невозмутимо переспросил Трубецкой.

– Отступим к Старой Руссе, – сказал Рылеев, – поднимая по пути войска. Нам встретится много военных поселений. Повстанцы Юга присоединятся к нам: Пестель уже наготове в Тульчине, Волконский – в Умани, Сергей Муравьев-Апостол – в Киеве…

Князь Трубецкой в ответ на каждую названную Рылеевым фамилию одобрительно кивал головой – ему, наконец-то, представили логичный, последовательный план действий.

– Ваша программа отступления для меня предпочтительнее вашего же плана атаки, – сказал он, когда Кондратий Федорович закончил речь.

– Вот уж что неудивительно! – дерзко заметил Николай.

Он испытывал такую жгучую потребность в поддержке, что теперь просто возненавидел князя за его пессимистический настрой.

– Господа, господа, прошу сохранять спокойствие! – вмешался Рылеев. – Не забывайте, что князь Трубецкой принял на себя полномочия диктатора!

На Николая снизошло вдохновение, и он решился тихонько скаламбурить по-французски:

– Ce n’est pas un «dictateur désigné», c’est un «dictateur résigné»…

Что означало: не принял он полномочия, а сложил их с себя!

Стоявшие поблизости офицеры засмеялись, только хозяин дома нахмурился. Вероятно, сам критикуя князя Трубецкого за мягкотелость и робость, он переживал, что тот теряет уважение других заговорщиков. Лучше все-таки армия с плохим военачальником, чем армия вовсе без военачальника, думал Рылеев. Для того чтобы сплотить собравшихся если не вокруг человека, то хотя бы вокруг идеи, Кондратий Федорович попросил барона Штейнгеля прочесть манифест, который намеревались доставить в Сенат. У барона было сонное пергаментное лицо, тяжелые очки в черепаховой оправе, подбородок в форме яйца, уложенный на высокий узел белого галстука, носил он бутылочно-зеленый сюртук, протертый на локтях. Вынув из кармана весь исписанный и весь исчерканный листок бумаги, барон предупредил, что документ, собственно, написан ночью, отсюда и неряшливый вид, извинился и начал вяло, монотонно читать вслух:

– «В Манифесте Сената будет объявлено об уничтожении бывшего правления и учреждении Временного революционного правительства… Задачи у этого временного правительства будут следующие: подготовка выборов в Конституционное собрание, отмена крепостного права, равно как и всех привилегий для каких-либо общественных классов, на него будет возложена обязанность распустить армию и упразднить военные поселения, вместо чего будет введена всеобщая воинская повинность; ему же предстоит осуществить на деле свободу печати, свободу любых вероисповеданий и занятий, обеспечить равенство всех граждан перед законом, независимость суда путем введения гласного суда присяжных, уничтожение цензуры, проведение реформы властных учреждений: все правительственные чиновники должны будут уступить место выборным лицам…»