Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3 Страница 14

– Поняли, дед Таргудай, – хором заверили братья, – мы все поняли.

– Вот, – окончательно успокоился Таргудай, облегченно перевел дух и теперь снова добродушно посматривал на них, – а владения вам двоим, старшим, выдам будущей осенью, до начала нового снега. На облавную охоту пойдете со своими воинами. Обещаю вам это твердо, при вашем же старшем сородиче Даритае.

– Кланяйтесь! – шепнул Даритай, и племянники, вскочив со своих мест, многократно сгибались в поклонах до самой земли, прижимая правую руку к груди.

Возвращались поздней ночью. Полная луна далеко освещала окрестности. Громко хрустел снег под неторопливой рысцой лошадей.

Подвыпивший Даритай был несказанно доволен исполненным делом.

– Ну, мои племянники, – радостно восклицал он, – благодарите меня и помните, что это я постарался для вас. Ни Бури Бухэ, ни дети Хутулы, а один я! Теперь вам нечего тревожиться о будущем, будете нойонами не хуже других. Это я сделал вас нойонами! Когда я состарюсь, а вы войдете в силу, смотрите, не забывайте меня, старика, преклоняйте уши к моим словам, как ваши отцы прислушивались к речам своего дяди Тодоена. Помните?.. Смотрите, не забывайте, кто сегодня открыл вам дорогу! Не Бури и не Алтан, они только языками болтать горазды, а я дело делаю…

– Будем, будем помнить об этом, дядя Даритай! – за всех обещал Хучар. – Будем за это отдавать вам долю с добычи.

– Вот-вот, – ловил тот на слове, – не забудьте.

Унгур, ехавший по левую руку от дяди, вдруг спросил:

– А почему Таргудай решил, чтобы я, когда получу свой улус, жил не со своими братьями, а рядом с его братом, Худун-Орчаном?

– Да, дядя Даритай! – встрепенулись другие. – Что это за прихоть, разве мы, кияты, не должны жить все вместе, одним куренем?

– Э-э, племянники мои, – укоризненно протянул Даритай, – разве вы еще не поняли, что сейчас не старое время? Теперь мы не сами решаем, где нам жить и что делать. Благодарите западных богов хоть за то, что доли свои будете иметь, а то остались бы без владений, с одним названием, что правнуки Хабула. Теперь Таргудай за нас решает, кому где кочевать, кому сколько иметь. Да если подумать, и его можно понять: боится, что повзрослев, станете сильны и будете замышлять против него худое. Потому и делит вас, ставит у себя на виду.

– А почему он владения разные дает? – спросил Тайчу. – Моему брату Сача Беки лишь пятьдесят айлов, а Унгуру целых семьдесят.

– И тут он разделяет вас, – объяснял им Даритай. – Кость бросает, чтобы Сача Беки завидовал Унгуру, а когда так, то не будет между вами доверия, а это ему на руку. А если вы спросили бы его самого об этом, он нашел бы что сказать: мол, Унгур старше по роду, потому что его дед был старшим братом вашего деда. Что делать, уж таков дядя Таргудай, да и другие нойоны такие же, каждый стремится держать другого за горло, вы уж привыкайте, сами нойонами становитесь…

Братья долго молчали, осознавая услышанное.

Уже приближаясь к куреню детей Хутулы, Хучар спросил:

– А чего тогда он перед нами так расщедрился? Ведь если он на самом деле не желает нам добра, то вообще ничего не давал бы.

– Эх, молодые, неразумные вы, – усмехнулся Даритай. – Ничего не дать вам, значит сделать вас врагами. Вырастете и начнете точить зубы на него, еще чего доброго, к его врагам переметнетесь, да и другие ведь видят все, будут говорить: оставил вас без владений, перестанут ему верить, а так он и лицо приличного человека сохранит, и вас на привязи удержит. А к тому же сейчас он немалую добычу с юга ждет, уступленное вам он в десять и двадцать раз покроет.

X

На северной стороне долины среднего Керулена по небольшой речке Сурхай расположился маленький – всего около ста восемьдесяти айлов – курень. Это был улус, в недавние годы отделившийся от большого рода джелаиров. Люди в нем, в основном, состояли из родовых ответвлений дзад и тухараун, но были с ними и некоторые другие джелаирские айлы. Несколько лет улус кочевал отдельно от своих сородичей. Среди керуленских монголов за улусом закрепилось название малых джелаиров.

Издавна по этим окраинам зимовали мелкие рода керуленских монголов, которым не доставались тучные пастбища, раскинувшиеся южнее, поближе к большой реке. Травы здесь были не очень хороши, засуха иссушала их, зато зимой на ровной местности ветрами сдувало почти весь снег, и скот мог найти себе корм, чтобы выжить до новой травы.

В конце осени многие из прежних соседей малых джелаиров, опасаясь нападения борджигинов, откочевали на юг, поближе к куреням джадаранов. Малые джелаиры и еще несколько таких же мелких родов остались на месте, не желая кланяться крупным владельцам.

– Борджигины, скорее всего, не нападут, – решили на общем совете их нойоны и старейшины, – летом они получили от джадаранов хороший отпор и теперь побоятся сунуться. А к нашим попадешь под крыло, так потом и дети не будут знать, как от них отвязаться.

В курене шла неспешная, обычная для этой поры жизнь. Коровы почти не давали молока, лишь с немногих, поздно отелившихся, выцеживали на донышки подойников. Охота на дзеренов завершилась, воины небольшого их отряда, облавившие зверя вместе с джадаранами и хонгиратами, уже возвратились в курень. И теперь до весны была одна забота: сохранить в целости табуны и стада.

Пастбища были тут же, за окрестными холмами. Днями и ночами со скотом находилось по полусотне молодых воинов – охраняли, в основном, от волков, наведывавшихся в эту степь с хэнтэйской тайги.

Короткий зимний день незаметно подкрадывался к концу. Бледное пятно солнца еле угадывалось над западным склоном за серой пеленой снежной тучи. К вечеру заметно потеплело. Легкий, порывистый ветерок смешивал желтые и сизые клубы дыма из юрт, гнал их на северную сторону, в степь.

На северной стороне куреня собиралась толпа молодых всадников с луками и копьями – ночной караул выходил на охрану табуна лошадей. Подъезжали от юрт последние припоздавшие. Гомон голосов, смешки и окрики раздавались в толпе и тут же уносились ветром в степь.

Табун находился за тремя холмами на северо-западе от куреня, сейчас там был дневной караул.

Двое пеших стариков в поношенных бараньих шубах, с длинными посохами в руках, стояли перед всадниками, давали наказы.

– Ночью поближе к куреню подгоните, станьте с подветренной стороны, – говорил высокий, сутулый старик, – звери дым учуют и не подойдут.

– Эй, Мухали, а ну, подъедь сюда, – другой, приземистый, в рысьей шапке, указывал палкой на безусого юношу, пристально оглядывая сивую лошадь под ним, – кобылу свою отпусти в табун, не видишь, жеребая.

Юноша спрыгнул со своей лошади и удивленно оглядел ее.

– Как приедем, заседлаю другого коня, – обещал он.

– Ну, поезжайте, – махнули старики длинными рукавами.

– Чу! – звякнув удилами, первым порысил старший караула, воин лет восемнадцати на кауром жеребце, и остальные, понукая коней, нестройной толпой поскакали за ним в сторону северо-западного увала.

Отряд быстро удалялся от юрт, по пологому склону поднимаясь к вершине.

Старики постояли, опершись на тонкие березовые посохи, поговорили о приметах на близкую весну и стали расходиться. Тот, что был в рысьей шапке, направился мимо крайних юрт на западную сторону, другой, сутулый, пошел вглубь куреня.

Не дошел он и до второй юрты, как первый старик, задержавшись, громко окликнул его:

– Эй, где ты там!? Иди-ка сюда, скорее!

Тот вернулся, изумленно глядя на него.

– Ну, что еще?

– Посмотри-ка! – старик палкой показывал в сторону бугра.

Только что отправленный ими отряд во весь опор несся назад, к куреню, поднимая за собой клубы снежной пыли.

Старики быстро сошлись вместе.

– Что они там увидели? – встревожено спросил сутулый старик, расширенными глазами глядя на скачущих. – От кого это так бегут?

– Видно, разбойники, – с упавшим голосом догадался другой. – Просто так не бежали бы…

– Значит, много их там… как бы не борджигины были, – высказал общую тревогу сутулый, – тогда совсем плохо.

– Как бы наш табун не заметили.

– Что теперь табун, парней наших там не перебили бы.

Скачущие от бугра, растянувшись по заснеженному склону, уже приближались к юртам, когда за ними, на дальней вершине, появились другие всадники. Завиднелись они сначала на середине длинного склона, потом показались далеко правее, рядом с каменистым гребнем сопки, и затем вдруг разом – длинной темной полосой по вершинам холмов – заполнили всю северо-западную сторону.

Широкой волной, будто на облавной охоте, вываливаясь из-за гребня, многосотенное войско чужаков хлынуло вниз по склонам, ломая свежие сугробы, табунами сминая гладкий снежный покров на холмах. Быстро расширяясь в рядах, войско разогнутым луком охватывало курень.

Старики растерянно переглянулись.

– Так и есть. Это борджигины.