Мирко Бонне - Ледяные небеса Страница 14

— Нам везет! — воскликнул Хуссей, когда на несколько секунд остановились у леера. — И везло. По крайней мере, до сих пор!

Когда он стоит рядом со мной, то едва достает мне до плеча.

Через несколько часов мы попадаем под сильный град, который вынуждает большую часть команды выйти на палубу: под грохот падающих с неба градин Бэйквелл и другие палубные матросы убирают марсели, иначе они затвердеют от холода и разорвутся. Гринстрит кричит сквозь шторм команды и приказывает запереть всех без исключения собак в клетках, в том числе тех, которым позволено бегать по баку, потому что они стали ручными. Мимо торопливо проходит боцман и, оттолкнув меня, бросает:

— С дороги, болван!

Потом он оборачивается в мою сторону и делает злобную гримасу.

С той же быстротой, с какой он начался, град прекращается. С каждой секундой порывы ветра слабеют, но они еще достаточно сильны, и градины летают по воздуху как пули. Постепенно ветер превращается в холодный бриз, в котором, как и прежде, когда еще ничего не произошло, непрерывно падал снег. Внезапно на палубе появляется Шеклтон. В черной штормовке и шерстяной шапке он одиноко стоит у поручней на юте и смотрит на это зрелище. Взбаламученное море — кобальтового цвета. Ни кусочка неба, снежные облака висят над баркентиной и над морем, насколько хватает глаз.

Сэр подходит к Гринстриту и отдает приказ снова поставить марсель. Без малейшего ворчания и ропота, с абсолютно невозмутимыми лицами Бэйквелл и другие снова карабкаются вверх по толстым обледеневшим вантам.

— Наблюдателю подняться в «воронье гнездо»! — кричит Гринстрит, и уже в следующую секунду я узнаю Маккарти, молодого ирландца, которого все любят за блестящий, никого и ничто не щадящий юмор. Он карабкается с марса-рея на брам-стеньгу и затем еще дальше, после чего я уже не вижу его в густом снегу. Пока Маккарти преодолел лишь две трети подъема к «вороньему гнезду», расположенному на самом верху мачты.

— Что-то он не выглядит особо счастливым, — говорит Холнесс, высунувшись из двери, и кивает в сторону Сэра, который занял свою старую позицию у леера, потом сообщает: доктор Маклин хочет со мной поговорить.

— Что случилось? — спрашиваю я, недоумевая, что Маку от меня нужно.

Холи неправильно меня понимает:

— Айсберги. Вот что случилось. При такой погоде в этих широтах можно заблудиться. Есть кто-нибудь в бочке?

«Воронье гнездо» на «Эндьюрансе» похоже на узкую белую дождевую бочку.

— Да. Думаю, Маккарти наверху.

— Айсберги, — повторяет Холнесс. — Во время метели их видно лишь в последний момент, а они могут оказаться высотой с дом. Не удивительно, что шеф так беспокоится. Так ты идешь вниз?

Я спускаюсь за ним под палубу. Едва мы оказываемся вдвоем в дверях каюты, Холи останавливает меня:

— Эй, я уже давно хотел тебя спросить, как оно там было у Шеклтона?

«Бакланы, хей-хо!»

Мик и Мак прекрасно дополняют друг друга не только как судовые врачи. Доктор Мак-Ильрой высокий, стройный, симпатичный и настоящий циник; доктор Маклин, напротив, ростом невысок, не строен, не красавец, но являет собой воплощение сердечности и искренности. Мик и Мак примерно одного возраста, я думаю, им около тридцати, оба пользуются в команде большим авторитетом, потому что любят свою работу и выполняют ее, не поднимая шума. Есть еще кое-что, что объединяет Мика и Мака, — это Индия: Маклин там родился, а Мак-Ильрой много лет прожил.

За чаем и сигаретами они сидят у стола в «Ритце», кроме них там никого больше нет. Лишь по камбузу время от времени пробегает Грин, но он либо занят чем-то, либо делает вид, что занят.

— Вот идет человек из шкафа, — снова кричит Мак-Ильрой, когда я подхожу ближе. — Червячок в шоколаде!

У него имелись присловья на все случаи жизни, ничто не может заставить Мак-Ильроя замолчать, и его сравнения всегда отличаются язвительностью.

Короткий разговор о моем самочувствии, и мы трое, Мик, Мак и Мерс, сходимся во мнении, что я полностью поправился.

Босс тоже не вывел меня из равновесия. Кстати… а как прошел наш tete-a-tete?

Так мало-помалу я приобретаю опыт в сочинении рассказа о моей знаменательной беседе с Сэром. И то, что каждый, кому я по его просьбе рассказываю мою маленькую историю, добавляет к ней что-то свое, меня больше не удивляло.

Мак-Ильрой вернулся в Лондон из Индии с малярией и зашел к Шеклтону. Тот удивился, почему стоящий перед ним молодой врач не переставая дрожит, и в итоге смог помочь лишь тем, что вызвал еще одного врача.

Молодым врачом, прибывшим на помощь Мак-Ильрою, оказался Маклин. Он, по-видимому, пробудил в Шеклтоне симпатию, когда ответил на его вопрос, почему он носит очки:

— Многие умные лица без очков выглядели бы глупо.

Когда доктор Мак-Ильрой выздоровел, Шеклтон предложил ему контракт с условием, что он убедит доктора Маклина присоединиться к экспедиции. И Мик уговорил Мака, пообещав ему поехать вместе в Индию, когда оба вернутся с полюса.

На том же самом месте через пару часов Уайлд впутывает меня в разговор. Я накрываю в «Ритце» стол для свободных от вахты, а заместитель Шеклтона сидит над картой, на которую он, как он мне объясняет, наносит изменения погоды и промеры глубин.

— Нет, никаких льдов в поле зрения, — отвечает он на мой вопрос и добавляет, что приказано тем не менее проявлять осторожность, поскольку метель и полосы тумана затрудняют определение местоположения корабля. Уайлд интересуется, понимаю ли я что-нибудь в опеределении долготы.

— Нет, сэр, к сожалению, нет. Но Уорди дал мне почитать книгу по навигации «Лаг, лот и долгота».

— Ну-ну, «Лаг, лот и долгота», — бормочет он и ухмыляется. — Действительно хорошая книга. Если тебе будет что-то неясно, можешь смело подойти ко мне и спросить. Здесь… — он показывает циркулем на несколько расположенных вплотную друг к другу крошечных точек на карте, — это рифы Шег-Рокс, которые мы должны скоро пройти. Шесть рифов среди моря, некоторые высотой до семидесяти метров. Похожи на группу черных айсбергов. Когда мы их пройдем, сможем спать спокойнее.

Не всем нравится этот постоянно язвительный, может быть, даже действительно хитрый живчик. Некоторые думают, что Уайлд страдает от того, что является всего лишь заместителем Шеклтона, и прежде всего по той причине, что у него, в противоположность Шеклтону, который, в конце концов, был всего лишь третьим человеком в команде Скотта, не хватало мужества для осуществления собственных планов, не говоря уж об упорстве в достижении цели. Даже с Бэйквеллом, который терпим в высшей степени, Уайлд поладить не может. Его поведение он считает подхалимским и властным одновременно. И оттого, что Уайлд едва ли выше, чем маленький Узберд Хуссей, матросы прозвали его «Карлик Босс». Шутка, которая дошла до ушей Уорсли и была запрещена боцманом, звучала так: «Знаешь, почему мистера Уайлда только слышно, но не видно, когда Сэр поднимается в «воронье гнездо»? Потому что он тоже наверху. Он прячется в задний карман штанов Шеклтона и кричит: «Я самый большой!»

Причем «задний карман» фигурировал лишь в самых безобидных вариантах шутки.

Мне Фрэнк Уайлд нравится. Не только потому, что иногда своей меланхолией напоминал мне моего брата, а прежде всего тем, что за исключением Тома Крина был единственным человеком, кто, говоря о Шеклтоне, не рассказывал разных бредней.

И если Том Крин не смеет подвергать сомнению взгляды Шеклтона, то Уайлд делает это, не опасаясь, что его критику могут принять за зависть. Никто не знает Шеклтона лучше. Никто не любит его сильнее. Никто из тех, в общем-то хороших парней, которые превращаются в насмешников и завистников, когда речь заходит о втором человеке на борту, казалось, не задавался вопросом, почему Шеклтон сделал своим заместителем задумчивого, лишенного фантазии и сдержанного Уайлда.

Я долго стою близко к Уайлду и ощущаю исходящий от него запах пота. Его циркуль блуждает по карте. На ней изображено огромное белое чудовище с вытянутым, заостряющимся к концу рогом: это Антарктида и ее имеющий форму широкой дуги полуостров, устремленный к северо-западу. Выемка между задней частью рога и лбом чудовища на карте разделена на сотни крошечных полей, напоминающих формой черепки и осколки; она представляет собой водную поверхность, покрытую множеством льдин, «такую же большую, как Франция», поясняет Уайлд и откладывает циркуль в сторону.

— Первым, кому удалось пробиться туда, — он стучит по бухте коричневым ногтем, — был Уэдделл, и было это лишь в тысяча восемьсот двадцать третьем году. Мы плывем туда, в море Уэдделла.

— Мерс, стаканы и бутылки! Хоп-хоп! — кричит из камбуза Грин.

Уайлд спокойно продолжает:

— Смотри-ка: на южном побережье есть маленькая бухта, вот она. Это залив Вакселя. По свободному ото льда морю мы пройдем там до шельфового льда и сможем отшвартовать корабль на краю оледенения. Мы выгрузим все барахло прямо на лед. Что ты на это скажешь?