Виктория Холт - Исповедь королевы Страница 14

Но тогда, в первый раз, меня отвели во временные апартаменты на первом этаже. Там меня ждали эти зловещие фрейлины с моим свадебным платьем. При виде него у меня перехватило дыхание от восторга, и все мои мрачные мысли улетучились. Я никогда прежде не видела такого прекрасного платья. Особенно меня очаровал его кринолин из белой парчи.

Как только я вошла в свои апартаменты, пришел король, чтобы поприветствовать меня в Версале. Какие у него были чарующие манеры! С ним пришли две маленькие девочки — мои золовки, Клотильда и Элизабет. Старшей, Клотильде, было около одиннадцати лет. Несмотря на склонность к излишней полноте, она оказалась мила и очень приветлива. Что касается маленькой Элизабет, то малышка была просто восхитительна. Я поцеловала ее и сказала, что мы будем друзьями. Королю это было приятно. Он шепнул мне, что, чем больше он видит меня, тем больше попадает под власть моего очарования. Потом он ушел вместе с девочками. На меня тут же накинулись фрейлины и стали готовить к свадьбе.

В час пополудни пришел дофин, чтобы вести меня в часовню. Было очень жарко, и, хотя его костюм сверкал золотыми блестками, блеск его одежды только подчеркивал его суровый вид. Он, не взглянув на меня, взял меня за руку и провел в зал Королевского Совета, где формировалась процессия. Помнится, я заметила там камин из розового мрамора и почувствовала запах помады для волос. В воздухе стояло облако пудры от свеженапудренных париков, слышалось шуршание шелков и кринолинов, когда по залу проходили дамы в своих пышных, тончайшей работы юбках.

Процессию возглавлял главный церемониймейстер, за ним следовали дофин и я. Дофин держал меня за руку. Его рука была теплой, влажной и, как я заметила, неподатливой. Я пыталась улыбнуться ему, но он избегал моего взгляда. Так как непосредственно позади меня шла мадам де Ноай, я не могла перешептываться с ним. За ней следовали принцы крови со своими слугами, затем — мои молодые девери и король; позади них — маленькая принцесса, которую я впервые увидела в тот день, вместе с тетушками и другими принцессами двора.

Через стеклянную галерею и главные апартаменты мы направились в часовню, где стояли, выстроившись в ряд, швейцарские гвардейцы. Как только вошел король, они заиграли на флейтах и забили в рабатаны, чтобы возвестить о его приходе. Эта часовня не была похожа на ту, что у нас дома. Она была богато разукрашена. Уверена, что моя матушка непочтительно отозвалась бы об этих decor[15], потому что хотя сочетание белого с золотым смотрелось очень мило, зато ангелы выглядели скорее чувственными, чем святыми.

Мы с дофином преклонили колени на красном бархате с золотой бахромой, и мсье де Ларош-Эймон, главный Раздающий Милостыню при французском дворе, выступил вперед, чтобы выполнить церемонию.

Мой жених скучал все больше и больше. Он вертел в руках кольцо, когда надевал его мне на палец. Я боялась, что он уронит золотые монеты, благословенные Раздающим Милостыню, которые он подарил мне, как это предусматривалось обрядом.

Итак, мы поженились. Архиепископ благословил нас. Потом началась месса. Затем послышались переливы органа, и брачный контракт был вручен королю для подписания. После того как король написал свое имя, наступила моя очередь. Когда я взяла перо, моя рука дрожала, и я неаккуратными каракулями нацарапала свое имя: Мария Антуанетта Жозефа Жанна. Струйка чернил брызнула на бумагу, и я почувствовала, что все пристально смотрят на кляксу, которую я посадила.

Позже это тоже стало восприниматься как предзнаменование. Если бы все кляксы были предзнаменованиями! Ведь я обильно сажала их в течение многих лет, делая свои упражнения. Но теперь было совсем другое дело. Ведь это был мой брачный контракт!

Казалось бы, для одного из церемоний было вполне достаточно. Но нет! Теперь я уже в самом деле была дофиной Франции, и мадам де Ноай проводила меня в мои апартаменты, где теперь моей главной обязанностью было принимать присягу на верность у моих подчиненных. Их было так много! Мои фрейлины, мой главный maitre d'hotel[16], мой Раздающий Милостыню, мои конюшие, мои доктора. У меня даже были свои аптекари и хирурги — два аптекаря и четыре хирурга, хотя я не имела ни малейшего понятия, зачем мне, при моем отменном здоровье, столько врачей. У меня были свои часовщики и мастер по изготовлению гобеленов. Был также мастер, изготовляющий парики, в обязанности которого также входило сопровождать меня в купальню. Было утомительно видеть, как много людей собралось для того, чтобы явиться ко мне на прием, — целых сто шестьдесят восемь человек! И все они должны были заниматься только тем, что обслуживать одну меня.

Когда я принимала присягу у моих заведующих подвалами, поваров, у моих дворецких и подносчиков вин, у меня улыбка чередовалась с зевотой. Все это казалось мне таким абсурдным! Тогда я не знала, что мое отношение к этому станет поводом для обид. Я совсем не понимала французов. Я успела обидеть стольких людей, прежде чем осознала ошибки, совершенные мною в те дни! Но, когда я их осознала, многого уже исправить было нельзя. То, что очевидно для человека более мудрого, от меня было скрыто. Дело в том, что тот самый этикет, которого так строго придерживались в высших кругах, выполнялся и в более бедных слоях общества, и мое легкомысленное отношение к местным обычаям воспринималось с ужасом, что мне сразу же ясно дала понять мадам де Ноай.

Я действительно очень хотела, чтобы все это поскорее кончилось. Ведь после этого мне предстояло распечатать свадебный подарок короля. Поскольку я уже знала о его щедрости, мои ожидания были велики. И мне не пришлось разочароваться. Подарок короля представлял собой туалетный прибор, покрытый голубой эмалью, игольник, коробочку и веер, инкрустированные бриллиантами. Как я любила эти холодные камни, которые вдруг вспыхивали красными, зелеными и синими огоньками!

Я достала игольник и сказала:

— Теперь моей главной задачей будет сделать что-нибудь для короля. Я вышью ему жилет.

Мадам де Ноай напомнила мне, что сначала мне следует спросить позволения у Его Величества. Я засмеялась и ответила, что это будет сюрприз. Потом я прибавила, что на эту работу у меня уйдут годы, так что действительно лучше будет заранее сказать ему о том, что я собираюсь делать. Иначе он так никогда и не узнает о моей благодарности и о том, как я собираюсь использовать его чудесный подарок.

Она рассердилась. Бедная старая мадам де Ноай, которая уже получила от меня тайное прозвище Madame L'etiguette[17]. Когда я упомянула об этом в разговоре с одной из моих служанок, та громко рассмеялась. Такой успех окрылил меня, и я решила, что буду высмеивать этот их этикет при любой возможности, потому что только так можно было найти в себе силы выносить его.

Король также дал мне несколько прекрасно отделанных вещиц для моей свиты. В то время, когда я с восхищением разглядывала их, неожиданно послышались удары грома. Ясное небо покрылось облаками, и я сразу же подумала обо всех этих несчастных людях, которых видела вдоль дороги из Парижа в Версаль, и о тех, кто пришел посмотреть свадебное торжество. Для них должны были устроить фейерверк, как только наступят сумерки. И вот сейчас пойдет дождь, и все будет испорчено.

Во время грозы мне представилась возможность узнать кое-что о тетушках. Войдя в свои апартаменты, я увидела мадам Софи, которая охотно и весьма благожелательно беседовала с одной из моих служанок. Это показалось мне очень странным. Дело в том, что мадам Софи почти не разговаривала со мной, даже когда нас представляли друг другу, говорили, что она вообще редко произносила хоть слово, так что некоторые из ее слуг никогда не слышали ее голоса. И вот сейчас она стояла передо мной, беседуя с бедной женщиной, которая, казалось, была смущена и не знала, что делать. Когда я подошла, мадам Софи взяла женщину за руки и нежно сжала их. Увидев меня, она засыпала меня градом слов. Как у меня дела? Как я себя чувствую? Не устала ли я? Приближается страшная гроза, а она, Софи, ненавидит грозу. Слова беспорядочно слетали с ее губ. Тут раздался удар грома, который, казалось, потряс дворец, и Софи нежно обняла женщину, с которой беседовала. Это была в высшей степени необычная сцена.

Впоследствии мадам Кампан рассказала мне, что мадам Софи панически боялась грозы. Когда надвигалась гроза, ее личность совершенно менялась. Вместо того чтобы как обычно бегать по дворцу, искоса поглядывая по сторонам («как заяц» — говорила мадам Кампан) и делая вид, что не узнает встречающихся по пути людей, она вступала в беседу со всеми, даже с самими скромными людьми, пожимала им руки и даже обнимала их в те минуты, когда ее страх достигал высшей степени. Мне предстояло еще многое узнать о моих тетушках. Но как обычно я узнала обо всем слишком поздно.