Сономын Удвал - Великая судьба Страница 15

Максаржав никак не мог забыть разговор, который он слышал в семействе, где получил книги для Га-нойона. Ученый, видно, и смелый человек был тот молодой парень в очках. «Сейчас уже не редкость, — сказал он, — и бунты, и судебные тяжбы против маньчжуро-китайцев». А когда его пожилой собеседник возразил: «В мои молодые годы порядку больше было. Это теперь молодежь пошла необузданная!», молодой возмутился: «Да не в этом же дело! Вот послушайте, что пишут о недавних выступлениях в хошуне Сансарайдоржа Цэцэнханского аймака. Люди хотели избавиться от чужеземных кровопийц, и посмотрите, как с ними расправились». Он достал листок и стал громко читать: «По делу о неуплате долгов, поджоге купеческой фирмы и изгнании купцов приговорены: Ванпил-лама — к казни через повешение, четверо других заговорщиков — к казни через отсечение головы, восемнадцать человек — к ссылке в Китай на тяжелые работы, триста тридцать шесть человек — к наказанию плетьми по сорок ударов каждому, восемь — к восьмидесяти ударам плетью. Нойон Сансарайдорж оправдан». Пожилой мужчииа, указав на Максаржава, произнес: «Может, вот такие молодые, как он, увидят лучшие времена». Но очкастый словно не слышал его. «Если все будут покорно, словно клячи, идти туда, куда их гонят, то наш век так и пройдет без перемен. Ведь клячу как ни понукай, она не помчится вскачь. Повсюду трудовой люд борется с бесправием. Так пишут в книгах. Да возьмите хотя бы Китай или Россию — то и дело там вспыхивают мятежи. Они распространяются, как половодье, как пожар. И обратите внимание: у нас, в Монголии, китайские фирмы занимаются не только торговлей, они всюду шпионят, натравливают один хошун на другой. А цель ясна — побольше награбить!» Тут молодой человек в очках заметил Максаржава и поинтересовался, как появился здесь этот юноша. Пожилой поспешил представить гуна: «Этого парня зовут Максаржав. Он из хошуна Га-нойона».

А Максаржав глаз не сводил с молодого человека, с интересом разглядывая очки, которые он видел впервые, и дивился его речам. «Этот человек, видно, всюду побывал и много видел. Вот он и Пекин упоминал, и Лхасу[Лхаса — столица Тибета.], и город русского хана. Видно, был он и на севере, и на юге. Не ровен час прознают китайские нойоны про его речи — несдобровать ему! Жаль, если такой человек пропадет. Недаром Га-нойон часто говорит: «Будь осмотрителен!» да и сам он всегда очень приветлив с китайскими чиновниками... Но в душе учитель ненавидит их, хотя все свои чины и звания он получал именно от маньчжуров».

А у Того все думы были об одной лишь Гунчинхорло.

Когда они остановились на привал, Максаржав раскрыл одну из книг, переданных для нойона. «Свод законоположений государственного управления Внешней Монголией», — прочитал он на обложке. «Но ведь такая книга уже есть у нашего нойона. Зачем же ему еще одна? Может, я что-то перепутал?» — подумал юноша. Он перевернул несколько страниц и стал читать: «Когда хуанди[Хуанди — император.] вкушает чай, сидящие вокруг должны поклоном приветствовать его. Ван[Ван — феодальный титул в старой Монголии, вторая степень княжеского достоинства.] или гун, удостоившийся чаши с вином из рук хуанди, должен, вернувшись на отведенное ему место, вновь поклониться ему. Выпив чашу, следует еще раз поклоном приветствовать императора».

— Что это ты читаешь? — спросил Того.

— Маньчжурские законы, — ответил Максаржав, пряча книгу подальше, и поспешил переменить тему: — Интересно на базаре в столице, верно, Бого? Вот зрелище!

— А что бы ты сказал, если б увидел пекинский базар? У нас — это что! Помню, лет десяти я ездил с отцом в Пекин, он сопровождал обоз Га-нойона с товарами. Вот когда мы намучились! Половину пути до Пекина пешком протопали. До сих пор помню. Прямо по пословице: «Пекин себе стоит, а мы все идем да идем». Тебе-то мало пешком ходить доводилось. Так вот, пока мы шли, отец мне много интересного рассказал. Оказывается, наш Га-нойон принадлежит к древнему роду. И этот род владеет нами спокон веку. Вот и получается: китайцы подкармливают и подкупают нойонов, чтобы те еще пуще драли с нас шкуру. Кто же позаботится о нас, несчастных?

Слушая Того, Максаржав вдруг подумал: случись какая-нибудь заваруха, Того без оглядки ринется в самую гущу. Его размышления прервал голос друга:

— Что, Ма-гун, замерз, поди? Может, снова поборемся?

Максаржав спрыгнул с коня, привязал его к телеге. Затем подоткнул полы дэли и принял стойку. На этот раз Того не сумел одолеть его и был повержен. Ма-гун довольно быстро усвоил приемы, которым научил его табунщик. После схватки они присели отдохнуть, покурили, а потом двинулись дальше.

— Странно одеваются люди в Хурэ. Даже монголы носят китайскую одежду, — размышлял вслух Максаржав.

— Это те, что служат в управлении амбаня.

— А народу-то! И откуда столько людей взялось? Иностранцев полно... Да, в столице есть что повидать. И хорошего, и плохого насмотришься. У китайцев, к примеру, очень много красивых построек. Они, видно, искусные мастера.

— Еще бы! Знаешь, сколько их на земле, китайцев-то? Видимо-невидимо. А у многочисленного народа и искусников всяких больше. Впрочем, у нас тоже свои умельцы есть.

— И все-таки, Бого, в умении выращивать растения и в строительстве нашим мастерам с китайскими не сравниться.

— Да, в этом ты, пожалуй, прав.

— Вот мы покупаем у китайцев муку, табак, чай. А знаешь, чем расплачиваемся?

— Ну как же! Мы им — овец, а они нам — свои товары.

— А если скота у нас не будет, что тогда?

— Ну, этого не случится. В Монголии скота не счесть. И что ты все пристаешь ко мне с вопросами! Помолчал бы немного, или лучше давай поговорим о чем-нибудь другом.

Максаржав, немного задетый, умолк. А Того снова вспомнил Гунчинхорло, вспомнил, как она сказала ему: «Если надумаю шить тебе дэли, то плечи надо делать шириной в четыре пяди, а в длину — девять». — «Зачем изводить столько материи! Сшей уж лучше потеснее!» — со смехом ответил он ей. Того хотелось поговорить о Гупчипхорло с Максаржавом, по он не решался открыться ему. Что ждет его и Гунчинхорло? Вдруг все повернется не так, как им мечталось? «Как-то она там без меня? Плачет небось. Взглянуть бы на нее хоть разок!» Он готов был повернуть копя и без оглядки скакать к любимой, но только обернулся и с грустью поглядел назад. Горы тонули в сизой дымке, а понизу стлался белый туман.

«Вот ведь до чего меня проняло! Первый раз с такой грустью думаю о женщине», — удивлялся Того. Он посмотрел в конец обоза и увидел, что Максаржав идет пешком, ведя коня в поводу. Того помахал ему рукой. Тот вскочил на коня и подъехал поближе.

— Ты, Ма-гун, береги свою Цэвэгмид. Женщинам труднее, чем нам, они ведь под мужниной рукой ходят.

Того хотел было объявить другу, что собирается жениться, да не осмелился. Вместо этого он сказал:

— Опять этот ленивый бык артачится! Опять он вроде остановился.

Разговора не получилось, и Максаржав вернулся в конец обоза. Того шел впереди и напевал какую-то грустную мелодию. Конь шагал за пим следом. По всем признакам, близко уже Ванский монастырь. Того казался каким-то странным. Он пошатывался, и глаза у него были будто незрячие, — словом, он походил на подвыпившего гуляку. Вот он пробормотал: «Вернусь... Вот сейчас поверну назад...»

— Слушай-ка, Бого! Что с тобой происходит? Ты не заболел ли, случаем?

Тот ничего не ответил, остановился и заплакал, горько, как обиженный мальчишка.

Максаржаву было странно видеть этого здоровяка, всегда такого веселого и бодрого, плачущим. Никогда прежде подобного не случалось. Максаржав осмотрелся, нет ли поблизости жилья. Но вокруг было пусто, только неоглядная степь да горы вдали. «Ничего, — решил Максаржав, — вот я ему сейчас дам выпить глоток архи, посажу на коня, а там скоро и привал».

— Нет, я не сошел с ума, братец, — сказал вдруг Того. — Лучше бы ты меня, несчастного, бросил в пасть мангасу[Мангас — мифическое чудовище, пожирающее людей.].

— В чем дело-то, Бого? Зачем мне отдавать тебя мангасу?

— Ну, конечно! Ты, Ма-гун, на это не способен. А твой Бого и в самом деле сходит с ума. Кто я такой? Никто! Что я могу заработать этими руками? Одно только и есть у меня — эти руки! — И он протянул руки ладонями вверх. — Вот и все, больше у меня ничего нет... A-а, пропади все пропадом! — Того бросился к повозке и в ярости стал бить кулаками по тюкам.

Максаржав схватил его за плечи, оттащил от повозки. Топ> притих.

— Скоро монастырь, надо бы тебе ламе-лекарю показаться, — сказал Максаржав, а сам подумал: «У меня даже хадака в подарок нету».

— Давай не будем останавливаться возле монастыря. Лучше обойдем его стороной. Вокруг монастыря всегда темные люди шатаются.

Максаржав попытался уговорить друга, но тот был непреклонен.

— Нет, нельзя. Еще угодим в лапы каким-нибудь лиходеям. А лекарь мне не нужен. Мне теперь лучше... Какой же я дурак! Наплел тебе разной ерунды... — Он помолчал. — Ну, да ладно об этом. Ночью будем сторожить обоз вместе, вдвоем.