Милий Езерский - Марий и Сулла Страница 15

Ответ Меммия запоздал. Марий получил его после известия о казни Бомилькара, которого Метелл склонял к измене. Меммий писал, что взяточники получили, наконец, по заслугам: Гай Бестия, Спурий Альбин и Люций Опимий отправились в изгнание, только главный виновник, Марк Эмилий Скавр, выбранный председателем комиции по делам государственной измены, сумел получить цензуру и благодарность сената.

Эпистола кончалась словами:

«Все это, дорогой Марий, меня возмущает, а наглость сената доводит до бешенства: подумай только — при распределении провинций Нумидия предоставлена Метеллу еще на год! Неужели боги не накажут аристократов за пристрастие и глумление над плебсом? Поэтому требуй у Метелла отпуск, чтобы выступить кандидатом на консульскую должность, а мы тебя поддержим».

А внизу рукой Сатурнина было приписано:

«Если он откажет — уезжай в Рим самовольно».

XX

Африканское солнце жгло невыносимо. Люди прятались от жары в душные палатки, о которые бился порывистый знойный ветер, гнавший тучи сухого песка.

Марий вышел из шатра, занимаемого легатами, и внимательно осмотрел местность. Кругом — ни души, тихо. Он обошел лагерь и, заметив дремавшего часового, резко свистнул, сунув пальцы в рот, — плебейская привычка, от которой не мог отрешиться. Часовой испуганно вытянулся и застыл.

— Спишь? — спросил Марий, багровея от бешенства, — Помни: еще раз замечу — отдам под суд! Ты не думай, что если я плебей, то позволю пренебрегать службою. Прежде всего мы — римляне!

Бледный, воин молчал, поглядывая на легата.

Марий знал, что легионарии не любят его за чрезвычайную требовательность и суровость, но не старался привлечь их на свою сторону. «Они — плебеи, — думал он, — и пойдут за мной, иначе и быть не может. А заискивать перед ними не буду. И так я уже осрамился, что пошел путями хитрости, нечестности и обмана. Но что было делать? Подражать Сципиону Эмилиану? Это, конечно, было бы похвально, но ведь меня заклевали бы эти стервятники, сидящие в сенате!»

Проверив караулы, Марий направился к шатру полководца. Метелл сидел за походным столиком и писал донесение сенату.

— Вождь, я пришел просить тебя, чтобы ты отпустил меня в Рим. Я хочу выступить кандидатом на консульскую должность.

— Клянусь Геркулесом, — засмеялся Метелл и гордо поднял голову, — Ты шутишь!.. Нет? Но пойми, что лезть выше сословного положения — это безумие. Кто ты? Батрак и плебей, а ведь консульство зависит от нобилей…

— Вождь, прошу тебя, не отказывай!

— Я не понимаю твоего упрямства. Ты не должен просить у римского народа того, в чем тебе отказывает закон. Или ты вздумал попрать дедовские устои, — высокомерно спросил он, — вступить на путь насилия?

— Нет, вождь!

— А тогда, — засмеялся он, — не торопись со своей кандидатурой, пока не выступит твоим противником мой двадцатилетний сын (ты его знаешь — способный юноша!), у которого не выросла еще борода!

Марий побледнел.

— Вождь, ты смеешься, — сдавленным шепотом выговорил он. — Разве не знаешь, что, когда я ездил по твоему приказанию в Уттику и приносил жертвы богам, гаруспекс предсказал мне великую будущность? То же говорил еще раньше и сам Сципион Африканский и Нумантийский… По-твоему, я недостоин быть консулом?

— Консульство нужно заслужить… Для этого надо облагородиться… А ты как был батраком, так и остался им — ходишь по лагерю и посвистываешь… Ну, так слушай. В Уттике ты приносил жертвы, это верно, а еще что делал? Думаешь — не знаю? Ты похвалялся перед купцами, что с половинными силами заключил бы в оковы Югурту. А еще ты болтал своим бабьим языком, что я — муж тщеславный и добиваюсь власти,, нарочно затягивая войну… Говорил? — с бешенством вскочил он. — Купцы поверили, потому что война подорвала их торговлю… Ты связался со слабоумным Гавдой и обещал ему.

— Вождь! Злоумышленником я никогда не был. А от тебя, консула, слышу бабьи сплетни… Тот, кто наговорил на меня, хотел тебя одурачить. Назови имя негодяя, и я — клянусь богами! — поговорю с ним при помощи меча!

— Лжешь! — сурово сказал Метелл. — Муж, от которого я это слышал, достоин доверия. Гавда, которому ты «обещал тиару Югурты, уттические купцы и иные по донки общества жалуются на меня сенату, осуждают… Ты переписываешься с Меммием и Сатурнином, хочешь воспользоваться временной победой плебса над нобиля ми… после закона Мамилия…

Голос его оборвался.

— Вождь, меня оклеветали! Я прошу тебя об одном: отпусти меня в Рим!

— Сейчас не время. Предстоят бои с нумидийцами! — запальчиво крикнул Метелл. — Не раздражай меня, уйди!..

Время шло.

За двенадцать дней до консульских выборов, когда Марий в припадке бешенства заявил Метеллу, что тот не отпускает его, боясь соперничества, полководец, побледнел: он не мог перенести, что этот «homo novus»,[10] как он величал Мария, осмелился думать, что он, Метелл, аристократ, опасается плебея.

— Можешь ехать! — крикнул он. — Пусть не скажет никто, что Квинт Цецилий Метелл задержал тебя из страха или зависти!

XXI

Популяры представили Мария народному собранию, и Меммий сказал, указывая на него:

— Вот плебей, готовый закончить Югуртинскую войну!

Марий выступил и стал обвинять Метелла, восхваляя себя. Он называл его аристократом, человеком честолюбивым, врагом плебса и, прося для себя консульства, обещал убить Югурту или взять его в плен.

— Я победоносно окончу войну! — заявил он.

 Я знаю, что оптиматы будут против, потому что они называют меня человеком грубым, необразованным. Но разве я виноват, что не умею устраивать пиршеств, и предпочитаю земледельца повару и гистриону? Отец внушал мне, что изящество прилично женщинам, мужчинам же — труд и военное дело. Прося у вас консульства, я не могу выставить перед вами изображений своих предков, перечислить их триумфы, но у меня есть копья, множество военных наград и рубцы от ран на теле.

Распахнув тогу, он разорвал тунику, и желтая волосатая грудь, исполосованная мечами, вся в рубцах, мелькнула перед глазами толпы. Он собирался запахнуть тогу, но Сатурнин толкнул его в бок.

— Подожди, — шепнул он и возвысил голос: — Вот раны плебея, сражавшегося за отечество! Видите, квириты? Помните: только консул из плебейского рода может быть честным! Нобили запятнали себя подкупами…

Рев толпы прервал его речь.

— Да здравствует Марий!

— Хотим Мария!

— Мария! Мария!

Торжественно избранный консулом, Марий стал набирать войско. Глашатаи призывали на рынках, площадях и на улицах бедняков и рабов. Это было неслыханным делом, и безработные пролетарии валили к нему, мечтая о грабежах и добыче, чтобы после войны вернуться к ларам состоятельными людьми.

А сенат негодовал, и Марк Эмилий Скавр злобно говорил в храме Беллоны:

— Комиции нарушили закон Гая Гракха о предоставлении сенату права устанавливать место деятельности каждого консула. Они отменили решение сената, оставлявшее Метелла в Нумидии для продолжения войны. Разве это законно? А этот дерзкий плебей смотрит на нас с презрительной гордостью и, обвиняя Метелла, в то же время как бы сочувствует ему и льет притворные слезы. Но оставить в его власти плебеев и рабов равносильно нашей слабости и подчинению толпе оборванцев. Слышите, отцы государства? И хотя я уже не princeps senatus, но должен обратить ваше внимание на угрозу общественному спокойствию в республике…

Сенаторы не успели ответить. Вбежал гонец с радостным криком:

— Вести из Нумидии!

Озабоченные лица нобилей повеселели.

— Читай, читай! — послышались возбужденные голоса.

Скавр взял из рук гонца эпистолу, сорвал печать и принялся читать донесение Квинта Цецилия Метелла.

По мере того, как одно за другим развивались описания сражений, отступлений и наступлений римских легионов, чтение прерывалось восторженными восклицаниями. Скавр подождал, когда уляжется радость слушателей, и, возвысив голос, продолжал:

— «Узнав, что Югурта с детьми, сокровищами и отборными войсками укрылся в Фале, неприступной крепости, я пустился, с соизволения бессмертных, в погоню за царем. Трудный путь лежал предо мною: легионы шли по пустыне, везя за собой воду в кожаных мешках. Зной и жажда убивали людей: воду я велел выдавать маленькими долями. Достигнув Фалы, я овладел ею после кратковременной осады. Римские перебежчики, запершись в здании совещаний, сожгли себя вместе с добычей, на которую мы рассчитывали. Югурта же с детьми бежал, захватив казну. Теперь вся почти Нумидия завоевана силой римского оружия, только волнуются еще племена гетулов да мавританский царь Бокх, по слухам, будет действовать заодно со своим зятем Югуртою. Но главное сделано, и честь патрициев, запятнанная несколькими негодяями (голос Скавра дрогнул, лицо побагровело; сенаторы переглянулись и опустили глаза), мною восстановлена».