Анн Бренон - Сыны Несчастья Страница 15

Мне показалось, что его улыбка стала бесконечно, невыразимо печальной. И я воскликнул, оглушенный такой несправедливостью происходящего, от которой мое сердце готово было лопнуть:

— Если вы следуете дорогой правды апостолов, почему же вы не проповедуете в храмах, как это делают священники?

Но, увы, я уже знал ответ.

— Пейре, Пейре, если бы мы проповедовали в храмах, как это делают священники, то Римская Церковь схватила и сожгла бы нас незамедлительно, потому что она смертельно нас ненавидит…

Однако ж, я настаивал.

— Почему же Римская Церковь так сильно ненавидит вас? Какое зло вы ей сделали?

Добрый христианин улыбнулся едва заметной безрадостной улыбкой.

— Следует думать, что она нас боится, что мы представляем для нее слишком большую опасность. Ведь если бы мы имели возможность проповедовать публично и свободно, как ее служители, то верные очень быстро отвернулись бы от проповедей священников, чтобы следовать за нами. Это потому, что мы не говорим ничего, кроме правды, о которой написано в Евангелии, и даже более того, мы подтверждаем свои слова делом: мы живем по правилам апостолов. А Церковь Римская говорит большую неправду и живет во лжи. Ты же сам пастух, скажи мне: разве добрые пастыри пожирают своих овец, вместо того, чтобы оберегать их?

Я почувствовал комок в горле, а человек Божий шептал мне, что Христос — это Пастырь добрый, пришедший спасти заблудших овец, то есть наши души, и привести их в Царство Небесное. Ибо мы не от мира сего, как написал евангелист Иоанн. Царство Божье не от мира сего. Вот почему мы не хотим вступать в сделку с миром, с его богатством и властью, с его насилием. Вот почему мир ненавидит нас. Наша Церковь — это Церковь Божья. А Римская Церковь — это Церковь мира сего.

И Мессер Пейре Отье поднялся с живостью юноши, обнял меня за плечи, и меня всего пробрала дрожь.

— Будь с нами, ведь нынче настал день радости для нас и всех наших братьев! Не бойся больше, Пейре! Я несу тебе благую весть, о которой написаны в Евангелии слова истины. И я хочу, чтобы ты поверил мне, ибо я знаю, что я говорю: я многое знаю о роскоши мира сего, я знаю, что творится в Церкви Римской — ведь я много лет был нотариусом! — Он искренне улыбнулся. Потом вновь посерьезнел. — Но настал день, и я понял, что не жил в правде и истине. И тогда я, вместе со своим братом Гийомом, отправился далеко, в самую Ломбардию, чтобы найти источник этой правды и истины. И там я обучался вместе с моими товарищами, укрепился духом и стал тверд в вере, и мы вернулись в наш край, чтобы напомнить друзьям эту благую весть, о которой здесь уже забыли. И теперь наша вера все крепнет! Она шириться тут и там, и я вижу, что скоро в нашей земле появится много новых добрых верующих. Возрадуйся же, Пейре, ибо если ты хочешь стать добрым верующим, то радость Царствия, обещанного нам, так прекрасна и истинна, что ты не можешь себе этого вообразить…

Я пил его слова, как живую воду, чувствуя, что уже различаю вдали свет Царствия. И я сказал ему, что уже ощущаю себя настоящим и искренним верующим. И тогда добрый христианин повернулся к Раймонду Пейре, о молчаливом присутствии которого я вообще забыл, и сделал ему знак покинуть нас. Тот встал и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь. Затем человек Божий подошел ко мне решительным шагом и попросил меня встать на колени, а сам остался стоять передо мной. Он стоял очень прямо в своих длинных синих одеждах, препоясанный широким кожаным поясом, подняв руки на уровень груди. Так он научил меня ритуалу melhorier. Боже, Гийом, я не имел возможности совершать этого жеста уже много месяцев, может быть даже и лет. Если бы Богу было угодно, чтобы я снова мог совершать его, если бы я мог вновь оказаться в присутствии доброго христианина…

— Добрый христианин, прошу благословения Божьего и Вашего.

Я стоял на коленях перед Мессером Пейре Отье, трижды прося его о благословении, и трижды он благословлял меня звучным и проникновенным голосом. Трижды я простирался перед ним ниц, опустив руки на землю и касаясь лбом пола. Я ничего не видел, кроме штанов из плотной темной ткани, облегающих его худые ноги, его красивых туфлей из мягкой кожи, хорошо сидящих на щиколотке. Потом он попросил меня подняться, привлек меня к себе, к своему прямому и сухому плечу. Трижды я поцеловал его в лицо и трижды он поцеловал меня в ответ, говоря: «Пусть Бог благословит тебя, пусть Бог приведет тебя к счастливому концу, пусть Бог сделает из тебя доброго христианина». И потом я прижался лбом к его плечу, и мое лицо окутал его запах — запах человека ухоженного, запах притираний с ароматами сухих трав и лаванды — это не был запах пастуха! И я услышал, как он спрашивает меня, хочу ли я оставаться добрым верующим до самой смерти, и имею ли я волю и желание попросить доброго человека, когда придет мой последний час, простить мои грехи и спасти мою душу. И я ответил, что да, хочу, всем своим сердцем.

Тогда Мессер Пейре Отье вновь взял меня за плечи, отодвинул от себя на расстояние вытянутых рук, и долго смотрел мне в глаза серьезным и тревожным взглядом. И он сказал мне, что с этого момента я стал добрым верующим Церкви Божьей, и обещание, которое я ему дал, называется convenenza. И если Бог так захочет, она поможет мне спасти мою душу. Потом его лицо снова просветлело от улыбки. Его взгляд стал таким дружеским, что я тоже осмелился улыбнуться ему. От счастья у меня спирало дыхание в груди. Человек Божий снова обнял меня за плечи и крепко сжал их.

— Пойдем, — сказал он, — вернемся к нашим друзьям.

Все были в фоганье — два Гийома, три Раймонда, Маркеза, Мартин, Себелия и сама dona maire, Госпожа мать. И вся эта теплая компания приветствовала нас, окружила нас, все меня поздравляли. Но вот добрый человек протянул обе руки над очагом, словно желая согреть их, и объявил, что близится ночь, и для него настал час отправляться в путь.

— Выпьем же еще раз вместе, друзья мои.

Мы выпили, сидя у очага, а женщины сидели на лавках, в то время, как мужчины окружили доброго христианина. Я оказался между двух кузенов, Раймондом Марти и Раймондом Мауленом, который обнимал меня за плечи, и я говорил и смеялся вместе со всеми. Я радостно смотрел по сторонам. И был поражен, увидев, какое неизгладимое впечатление произвел на женщин — даже на прекрасную Маркезу — Мессер Пейре Отье. Вне всякого сомнения, он, святой человек Божий, несмотря ни на что, оставался человеком из высшего общества, со своими элегантными речами, утонченными и куртуазными манерами. На Себелия тоже была очарована, и так рассыпалась в любезностях, что мне стало смешно. Она увидела это, бросила на меня злобный взгляд, и еще крепче прижала младенца к груди. Я засмеялся еще громче. Как смеялись все мужчины вокруг меня, как смеялся и сам человек Божий, с бокалом вина в руке.

А потом стали рассказывать разные смешные вещи о кривляниях и предрассудках клириков Римских, их бесконечных процессиях и ларцах с реликвиями.

Я не знаю, каким образом мне пришло в голову спросить доброго человека, что он думает о крестном знамении, которое попы требуют от нас совершать, когда мы заходим в церковь.

Я хотел знать, есть ли от этого знака какая–нибудь польза.

— Конечно, от него есть польза, и очень даже большая, — ответил он мне с невозмутимым видом.

Пораженный, я перестал смеяться, глупо открыл рот и заморгал. Лукавая улыбка промелькнула по его лицу, когда он продолжал дальше:

— Крестное знамение очень даже полезно, особенно летом, чтобы отгонять мух от лица. При этом можно произносить такие слова: Вот лоб, вот борода, вот одно ухо, а вот другое.

У меня от смеха выступили слезы на глазах, а потом я заметил, что и окружающие радостно смеются, тем более, что — как я узнал впоследствии — им была уже известна эта шутка.

Через несколько минут все мы поднялись, завернулись в плащи — все мужчины, собравшиеся здесь этим вечером — чтобы сопровождать в дороге Мессера Пейре Отье. Ночь только начиналась, прекрасная ночь, освещенная яркой весенней луной. Добрый человек шел в Кассаинь, где должен был остановиться у добрых верующих, а мы провожали его, почитая за честь обеспечить его безопасность. Все мы были компанией друзей, шедших по дороге лунной весенней ночью.

И мне казалось, что я всегда буду идти так вместе с ними.

ГЛАВА 11

ВЕСНА 1303 ГОДА

Еретиков приводил в дом мой муж, Раймонд Пейре, а также Пейре Маури, из Монтайю, пастух моего мужа… После melhorier мы выходили из комнаты, кроме еретиков, моего мужа и Пейре Маури, который был большим другом еретиков… Пейре Маури старался всякий раз, как только мог, оказаться в их обществе, и кажется, он даже не мог себя хорошо чувствовать, если не был вместе с ними.