Алла Панова - Миг власти московского князя Страница 15

Правда, сначала Ярослав Всеволодович поручил воспитание Михаила одному из своих старых дружин­ников. Однако после того, как мальчик в очередной раз занемог и едва ли не месяц пролежал в горячке, отец от этой идеи отказался и, вернув несостоявшегося настав­ника в дружину, кажется, вовсе потерял всякий инте­рес к ребенку. Теперь княжич обычно проводил время с матерью, которая начала учить его грамоте, долгими вечерами читала ему жития святых и рассказывала разные поучительные истории из жизни князей.

И вот однажды теплым летним днем, когда Михаил сидел на ступеньках крыльца и словно столетний дед грелся на солнышке, мимо него пробежал раскраснев­шийся Андрей и громко крикнул: «Эй, чего сидишь! Айда в горелки играть!»

Княжич, не привыкший к такому обращению, ог­лянулся по сторонам, подумав, что звали играть вовсе не его, а кого‑то другого, кто находится за его спиной. Но рядом никого не было. Михаил удивленно пожал плечами, но тут снова услышал, уже издалека, звон­кий голос.

— Ну что же ты? Догоняй! — кричал ему какой‑то наглый мальчишка.

Еще никто из сверстников никогда не звал княжи­ча играть в свои мальчишеские игры. Братьям, кото­рые были едва ли немногим старше этого крикуна, уже давно не до детских игр, они княжили, словно взрос­лые, только он, забытый отцом, рос при матери. Миха­ил сразу же подумал об этом, и от обиды на глазах у не­го навернулись слезы, и чтобы не расплакаться, он бы­стро заморгал.

— Эй! — вновь услышал Михаил задорный клич и понял, что отказаться от игры, от этого заманчивого предложения не сможет.

Нянька, приставленная к нему матерью для при­смотра, задремала в тени деревьев, росших у палат, и не остановит его. Когда еще появится такая возможность? «Будь что будет», — решил княжич и, мгновение по­стояв на ступеньке, побежал догонять мальчишку.

Когда нянька проснулась, разбуженная громкими детскими криками и радостным смехом, она едва не лишилась чувств, увидев своего подопечного бегающе­го по пыльному двору. Подбежав к детям и схватив за руку раскрасневшегося и потного от бега княжича, она потащила его в палаты, с ужасом думая о каре, кото­рая ее ожидает. Однако, к радости и удивлению нянь­ки, наказания не последовало.

Княгиня с умилением смотрела на лицо сына, на котором наконец‑то впервые видела не багровые пятна, вызванные болезненным жаром, а здоровый ру­мянец. Михаил между тем, хоть и чувствовал, что про­винился, но никак не мог сдержать переполнявшей его радости и взахлеб рассказывал матери, как ему уда­лось изловить такого увертливого мальчишку.

С тех самых пор и завязалась дружба между княже­ским сыном и сыном обыкновенного воина. Именно Андрей и начал обучать княжича тому, что умел сам. И хотя поначалу слабые руки плохо справлялись даже с детским деревянным мечом и с трудом удерживали легкий щит, но чем больше времени проходило, тем сильнее становился Михаил. Теперь он не боялся ника­ких ударов, научился их ловко отражать и уже крепко держал меч.

Наблюдая со стороны за поединками детей, Егор Тимофеевич, имевший в воинском деле немалый опыт, подсказывал им, как следует действовать в тех или иных обстоятельствах, иногда показывал, как лучше уклониться от вражеского меча, а то и сам брался за оружие, чтобы научить какому‑нибудь необычному удару, которым можно поразить противника.

Все шло своим чередом, раненый дружинник на­столько окреп, что уже был готов занять свое место в строю, но тут Ярослав Всеволодович, возвратившись к семье, с радостью заметил перемены, произошедшие с сыном. Выяснив, чем вызваны эти отрадные измене­ния, он благосклонно разрешил Михаилу общаться с Андреем, а Егору Тимофеевичу, хоть тот и собрался идти с дружиной в очередной поход, приказал впредь присматривать за княжичем и учить его ратному делу. С той поры никто уж не звал его Егором или Егоршей, а величали уважительно — с отчеством.

Словно наверстывая упущенное время, Михаил го­тов был дни и ночи отдавать обучению. Он с каким‑то недетским упорством постигал сложную ратную науку.

Егор Тимофеевич усмехнулся при воспоминании о том, как однажды Михаил заметил, что отроки, кото­рых наставник позвал для обучения княжича приемам боя с несколькими противниками, его явно жалеют и бьются с ним вполсилы. Поначалу княжич едва не расплакался от обиды, но затем, быстро взяв себя в ру­ки, сурово отчитал провинившихся.

Досталось тогда и самому Егору Тимофеевичу, од­нако, милостиво пощадив самолюбие взрослого мужа, княжич выказал ему свое недовольство, когда они ос­тались с ним наедине. Такое проявление мудрости бу­дущего правителя удивило и порадовало наставника, еще находившегося под впечатлением от слов, сказан­ных отрокам семилетним княжичем.

— Вы обманываете меня! Может быть, вы решили, что я настолько глуп, что не пойму ваших уловок и об­радуюсь своей победе над вами? Нет! Я знаю, что пока слабее вас, и такой победы не хочу! Вы думаете, что сейчас, жалея меня, вы оказываете мне хорошую услу­гу? Нет, это не так! Если бы ныне я поверил вам, то мог бы решить, что уже стал непобедимым воином. Извест­но: самоуверенность никогда не доводит до добра, — говорил пунцовый от возбуждения княжич. Он посмо­трел на своего наставника, будто ожидая, что тот под­твердит сказанное, и, не дождавшись поддержки, за­кончил строго: — Оказавшись перед лицом настояще­го врага, который не будет жалеть меня, как вы делали сейчас, я буду беззащитен.

Эти слова и то, как они были произнесены, запом­нили не только безусые отроки, но и Егор Тимофеевич. Как бы потом ни хотелось ему поберечь князя от ка­ких‑нибудь трудностей, он, вспоминая эти слова, пре­доставлял Михаилу возможность ощутить все тяготы воинской службы и самому искать выход из сложных ситуаций. Лишь иногда он позволял себе исподволь по­мочь упрямому княжичу.

Отроки, наученные горьким опытом, теперь не да­вали Михаилу спуску. Тело княжича бывало чаще, чем прежде, покрыто синяками и ссадинами, а дет­ский бехтерец[29], который с началом занятий стал Ми­хаилу маловат и уже сковывал движения, довольно быстро был приведен в негодность.

Княгиня, которая порой с интересом наблюдала с высокого крыльца за занятиями Михаила, втайне от него приказала изготовить для сына настоящие доспе­хи. Княжич получил их накануне прибытия в город от­цовской дружины, и радость от встречи с ним была приумножена материнским подарком.

Михаил никак не мог расстаться с блестящими до­спехами, в исходившем от них запахе металла, он слов­ но улавливал запахи грядущих сражений. Княжич то и дело проводил по кольчуге ладонью, на которой гру­бая кожа уже давно сменила водянистые волдыри, обра­зовавшиеся от его первого оружия. Взяв в руки остроко­нечный шлем, он с удивлением и гордостью всматривал­ся в свое лицо, искаженное сверкающей поверхностью, перебирал позвякивающую под пальцами тонкую бар­мицу[30]. Но больше всего Михаил радовался настоящему мечу. После деревянного детского оружия он казался тяжел, но тяжесть эту княжич ощущал в своей руке с превеликим удовольствием.

Только перед самым сном Михаил позволил снять с себя доспехи, которые приказал так положить на лав­ку, чтобы он мог их видеть со своего ложа. Но и этого ему оказалось мало.

Лишь только закрылась дверь за матерью, по обык­новению приходившей в опочивальню к сыну, чтобы поцеловать и перекрестить его, как он, скинув одеяло, вскочил с постели и кинулся к лавке. Михаил быстро перетащил бесценные сокровища, разложив их на алом шелке одеяла, а меч, спрятанный в кожаные ножны, украшенные серебряными пластинами, водру­зил у своего изголовья.

Утром старая нянька и слуга, принесший воду для умывания, войдя в опочивальню к княжичу, увидели, что он сладко спит, а ладонь его покоится на рукояти меча. Вошедшие понимающе переглянулись. Чуть по­зднее нянька, улыбаясь, то и дело смахивая невольную слезу, рассказала об увиденном княгине.

Феодосия заулыбалась и, забыв, что дворовая де­вушка как раз в этот момент укладывает венцом ее длинные густые косы, понимающе закивала, под­тверждая тем самым, что именно этого и ожидала и ра­да, что не ошиблась, выбрав для сына подарок. К сча­стливому предвкушению долгожданной встречи с му­жем добавилась искренняя радость от того, что она смогла угодить сыну. Однако ее подарок не мог не ос­таться незамеченным и самим Ярославом Всеволодо­вичем.

Изрядно подросший и возмужавший за время от­цовского отсутствия, Михаил гордо восседал на тонко­ногом скакуне, которого сам выбрал в княжеской ко­нюшне. Конь спокойно повиновался приказам седока, чело которого закрывал сверкающий на солнце шлем, а рука сжимала меч, выдвинутый из ножен настолько, чтобы было видно, что это настоящее оружие. По сове­ту Егора Тимофеевича княжич занял место впереди не­многочисленного отряда гридей, оставленных для ох­раны княжеского семейства.