Роберт Святополк-Мирский - Заговор князей Страница 16

— Не вовремя ты явился со своими делами — проворчал воевода — через час мы с государем выезжаем в Новгород. Ну, давай, что у тебя?

Филипп секунду поколебался, но, зная по рассказам Медведева, о том, что Иван Юрьевич — второе лицо в княжестве и самый приближенный к великому князю боярин, выложил на стол обрывки сожженной грамоты и рассказал обо всем.

Патрикеев помрачнел, подумал и приказал:

— Жди здесь.

Взяв с собой обрывки, он вышел и вернулся через полчаса.

— Великий князь благодарит тебя за верную службу, — сказал он, — и дает возможность отличится. Он велел говорить так: «Боярин наш бывший, князь Оболенский-Лыко от гнева нашего у брата Бориса укрылся, а теперь хочет меж нами, братьями смуту посеять. Для того и людей своих с грамотой в Литву посылал. Потому повелеваю схватить Оболенского, где бы он ни был, и в Москву в оковах доставить.»

Иван Юрьевич протянул Филиппу грамоту с печатью.

— Поезжай немедля в Боровск, и передай приказ об аресте Оболенского великокняжескому наместнику в Боровске воеводе Образцу. Пусть возьмет вооруженный отряд, отправляется прямо в Волоколамск, да привезет Оболенского живым или мертвым. Передай ему также, что я, со своей стороны, назначаю награду — шубу с моего плеча, тому, кто первый князя Оболенского схватит!

Филипп взял грамоту, поклонился и оценивающе окинул Патрикеева с ног до головы.

— Извини, князь, да только маловата шубка твоя.

— Что? — не понял Патрикеев.

— Я говорю это.… Ну, если, скажем, Оболенского я сам схвачу, шубка-то твоя на меня не налезет. А, кроме того, у меня своя недурная есть. А вот коней добрых парочку… мне бы не помешало — я, князь, коней люблю очень!

— Ну и наглые вы там, на Угре! — поразился Патрикеев. — Ты сперва дело сладь, а после требуй.… Впрочем, глядя на тебя, да помня, как ты сани остановил, начинаю верить что, может тебе и это удастся. Ну что ж, коли схватишь Лыко да к Образцу доставишь, пусть он мне про то напишет, а я тебя вместо шубы целым рублем пожалую! Вот коней себе и купишь!

— Йо-х-хо! Постараюсь, князь!

Филипп поклонился до земли и вышел.

Не успел он отыскать совсем замерзшего и запорошенного снегом Данилку, как городские стражники начали кричать и оттеснять народ к стенам, освобождая дорогу.

Через несколько минут распахнулись кремлевские ворота и показались первые всадники великокняжеского кортежа.

Иван Васильевич снова, как и в прошлом году, ехал в Новгород с миром…

Зима взялась по-настоящему, на Угре второй день валил снег, а потому всадник, который туда примчался, был полностью им облеплен.

— Гонец от самого великого князя, хозяин, — взволнованно доложил Медведеву Епифаний, пропуская гостя.

Посланец поклонился и протянул Василию грамоту.

— Поешь и отдохни с дороги, — дружелюбно предложил ему Медведев.

— Благодарю, но не могу, — велено доставить и немедля возвращаться.

— Что ж, счастливого пути!

Гонец поклонился и ушел.

Медведев развернул грамоту.

Великий князь приказывал ему прибыть «в стан военный под стенами Новгорода» ровно через две недели.

В стан военный… Значит снова что-то у них не в порядке, снова аресты, казни и отнятие имущества… А я там зачем? Что за этим кроется?…Что ж, поживем, увидим.

В горницу вошла Анница.

— Что-то случилось?

— Нет, пока — ничего. Просто — служба. Я понадобился великому князю.

— Надолго?

— Не знаю…

Они молча поцеловались.

Василий решил выехать завтра на рассвете, а сегодняшний день посвятить прощальным визитам.

Сначала он отправился в Синий Лог.

Леваш Копыто встретил его как всегда весело, но после первых приветствий и объятий, узнав об отъезде Василия, спросил несколько встревожено:

— А скажи-ка мне дружище, что там у вас творится в Московском княжестве?

— По-моему, ничего особенного, — невозмутимо ответил Медведев.

— Ой ли? — Леваш усадил Василия и сам сел рядом. — У нас пошел слух, что скоро будет война. Говорят, в Новгороде неспокойно, а у Ивана вашего нелады с братьями. Король срочно возвращается в Литву. Со дня на день ждем сигнала к общему сбору всего дворянства. Что ты на это скажешь?

— Гм… Скажу, что мне, пожалуй, пора укреплять от тебя рубеж.

— Укрепляй, Вася, укрепляй, да Филиппу то же посоветуй. Твоя земля хоть за Угрой, а его… Сам понимаешь. Но запомни одно, — Леваш крепко сжал руку Медведева, — если вдруг загорится московская земля на Угре, ты и Лукич всегда найдете приют здесь. Синий Лог большой — места всем хватит!

— Что ж, спасибо, Леваш, но надеюсь, до этого не дойдет…

— Эх, братец мой, чего только у нас тут не бывает! Если б я рассказал тебе про свою жизнь, или жизнь моего покойного друга Алеши Бартенева, отца Филиппа, царство ему небесное… А Шемяка? А Можайский? Да ладно, не время сейчас. Вернешься, тогда поговорим. А пока счастливого пути, да скажи Аннице что во всем на меня полагаться может.

Потом Василий заехал в Бартеневку.

Настенька была печальна и удручена.

— Ой, я так скучаю по Филиппу, а тут еще эта история с батюшкой…

Узнав об отъезде Василия, бедняжка совсем упала духом.

— Это очень плохо, — печально сказала она, — Батюшка молчит, но, мне кажется, что он тоже готовится к отъезду. Это значит, что мы с Анницей останемся совсем одни на три имения. И некому будет защитить нас в случае чего… После этого ужасного года я наверно, никогда в жизни не избавлюсь от страха… Каждую ночь мне снится, что меня кто-то снова похищает, и я просыпаюсь от своего крика… Мне так страшно и одиноко, особенно сейчас, когда нет Филиппа…Ах, Боже мой! — вдруг вспомнила она о чем-то, — Скажи, может так случится, что ты встретишь Филиппа?

Медведев пожал плечами.

— Кто знает… А что?

— Васенька, я тебя очень прошу, передай ему от меня, — она достала из шкатулки маленький образок на цепочке. — Филипп так быстро уехал, что я не успела сообразить. Скажи, пусть носит всегда в память обо мне, а я каждый день за него молюсь. Если же вы разминетесь в пути — носи это сам и пресвятая Богородица защитит тебя и сбережет.

— Спасибо, Настенька, и не тревожься! Вот увидишь — все будет хорошо!

И так убедительно он это сказал, что Настенька даже улыбнулась.

Из Бартеневки Василий отправился в Картымазовку.

Федор Лукич встретил его почти так, как встречал прежде, хотя в поведении обоих чувствовалась какая-то скованность…

— Уезжаю, — излишне беззаботно сказал Василий, — заглянул проститься.

— Счастливый путь и храни тебя Бог!

Они помолчали.

— Как-то раз, помнишь, — начал Медведев, — мы собирались в Синий Лог всего на день, а проездили три месяца… Это я к тому что… Ты тут присматривай…

— Да, конечно, да только…

— Что?

— Мне, может, и самому отлучиться придется… Правда Петру уже шестнадцать — почти мужчина. Заменит меня во всем.

— Да, конечно. Впрочем, Леваш обещал свою помощь. Как-нибудь сладится. Ну ладно. Я поехал.

И вдруг Картымазов порывисто обнял Медведева.

Он был маленького роста и, желая прижать Василия к своей груди, сам неловко, как мальчик, прижался к нему.

Потом круто повернулся и ушел в дом.

Василий возвращался в Медведевку, глубоко задумавшись.

Куда собирается Картымазов? Борис Волоцкий уже готовит своих дворян к выступлению? Неужто, действительно, в Московском княжестве начнется смута?

Вспомнив о Волоцком князе, Медведев вспомнил о Волоцком игумене, а от Иосифа его мысли перешли к Мефодию. С ним непременно следовало поговорить перед отъездом и, въехав в свое село, Василий направил Малыша к дому священника.

До тех пор, пока у всех обитателей Медведевки, включая людей прибывших сюда на житье во время отсутствия хозяина, не было крыши над головой, Мефодий категорически отказывался от постройки для него дома. Теперь, когда в Медведевке стало двенадцать дворов, и каждая семья имела свою избу, рядом с церковью вырос небольшой, но крепкий дом, старательно построенный руками медведевских мужиков, которые проникались к своему священнику все большим уважением за его доброту, заботливость и безукоризненную порядочность. Как только Мефодий перебрался из избы Гриди в свой собственный дом, к нему сразу переехала жена, гостившая до этого у своих родителей в Боровске. Попадья Аксинья оказалась миловидной молоденькой женщиной, тихой и скромной. Она была беременна и редко выходила из дому, а все свободное время проводила за плетением кружев и слыла в этом деле большой мастерицей.

Когда Василий подъехал к дому священника, Мефодий возился на голубятне позади дома, но, увидев Василия, тотчас же вышел к нему, застегивая на ходу рясу.