Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать Страница 17

Джек выполз передохнуть на палубу и тут же испустил панический вопль. Я заколебался. Мне казалось, что у меня не хватит мужества выдержать еще одну беду, но второй настойчивый призыв вынудил меня выбраться на палубу. Енос окаменел у руля, и в угасающем свете дня я разглядел, что он направляет нас прямо на каменный обрыв, до которого оставалось не больше трехсот ярдов.

Я рванулся к румпелю. Енос без сопротивления кротко отступил в сторону. Выражение его лица изменилось, стало почти благостным. Возможно, благодаря рому, но Енос помирился и с собой и с Роком.

— Лучше выбросить ее на рифы, — объяснил он смиренно, — чем утонуть в холодной-холодной воде.

Джек вернулся к насосу, а я повернул шхуну так, чтобы обогнуть грозные обрывы. До Трепасси-Бей было не так уж немыслимо далеко, и еще оставался шанс, что мы доберемся до гавани и выбросим шхуну на более гостеприимный берег.

Часов около одиннадцати я увидел по носу вспышки света и повернул туда. Когда я толкнул Еноса, он подтвердил, что это вполне может быть буй, указывающий на вход в гавань Трепасси. Но прежде чем мы подошли к нему, нас нагнал туман и мрак стал непроницаемым. Мы ощупью прошли мимо буя и через мели около него с помощью одной лишь удачи и еще Старика.

Мы вышли в черную кишку, надеясь, что это вход в гавань, и мне не потребовалось предостерегающего крика, который испустил Джек, чтобы понять, что наше время истекло. Обалдуйка принялась чихать и кашлять. Вода добралась до ее карбюратора, и какой ни была она закаленной, протянуть на смеси бензина и соленой морской воды она долго не могла.

В гавани Трепасси все окутывала чернильная тьма. Ни единого огонька на невидимом берегу. Я слепо вел шхуну вперед, зная, что рано или поздно мы наткнемся на сушу. Тут двигатель закашлялся, смолк, снова заработал, кашлянул и окончательно смолк. Бесшумно в черной ночи шхуна призраком скользила вперед.

Джек выбрался на палубу — оставаться внизу, когда судно во что-нибудь упрется, смысла не имело. Он — я помню это совершенно точно — сжимал во рту фонарик и по бутылке рома в каждой руке…

…Ив этот момент «Счастливое Дерзание» ударилась обо что-то нижней частью форштевня. Заскрипела, заскрежетала, издала странный всасывающий звук и застыла в неподвижности.

— Думается… — Заметил Енос, ловко избавляя Джека от одной из бутылок, — думается, мы к бережку приткнулись.

Джек считает, что «Счастливое Дерзание» обладает особым инстинктом находить свой дом. Возможно, он прав, бесспорно, счастливей всего она себя чувствует, уютно причалив возле работающего рыбозавода. Не исключено, что она ассоциирует рыбозаводы с материнской утробой, что вовсе не странно, если вспомнить, что строили ее на задворках рыбозавода и что долгие месяцы своей переделки она провела в качестве полуперманентного аксессуара причала рыбозавода в Грязной Яме.

Как бы то ни было, прихромав в Трепасси, она безошибочно направилась к своему духовному дому. Даже не пошарив вокруг лучами фонариков, мы знали, что это именно так. Нас обволокла старая знакомая вонь, точно миазматичный туман.

Фонари позволили установить, что мы уткнулись в очень пологий пляж параллельно массивной пристани. Дальнейшие исследования пришлось отложить, так как отлив грозил опрокинуть шхуну днищем вверх. Джек прыгнул и сумел-таки взобраться на пристань. Он поймал швартовы, которые я бросил ему, и мы прикрепили тросами две наши мачты к кнехтам пристани, чтобы суденышко встало на ровный киль, когда вода уйдет из-под него.

Едва шхунка была вроде бы надежно устроена, я присоединился к Джеку и мы осторожно отправились на разведку. Туман был настолько густым, что от наших фонариков толку практически не было и мы в буквальном смысле столкнулись с первым человеком, оказавшимся на нашем пути. Выяснилось, что он ночной сторож «Индастриал сифуд пакерс», большого концерна, в чей порт мы забрели. Когда нам удалось убедить сторожа, что мы не доставили груз рыбы, а просто моряки, терпящие бедствие, он поднялся на борт.

И кажется, был искренне удивлен, что у нас нет радара. Как же в таком случае мы смогли войти в гавань, вопросил он. Каким образом не столкнулись с траулерами, которые стоят на рейде? И как во имя всех адских сил (его выражение) мы отыскали пристань и умудрились подойти к ней бортом, не ударившись в перпендикулярный ее отросток, где в одиноком величии стоит завод по переработке трескового жира?

Поскольку ответить на эти вопросы мы не могли, то пропустили их мимо ушей, оставив его при убеждении, которое быстро распространилось по всему Трепасси, что мы наделены оккультными способностями. Ведьмы и колдуны еще не канули в Лету в маленьких портах Ньюфаундленда.

Сторож был широкая душа и сказал нам, что мы можем стоять у его пристани сколько пожелаем. Однако ему казалось, что нам бы лучше встать на сотню футов дальше в сторону моря.

— Труба, понимаете, ну, труба, выбрасывающая отходы с завода. Вы причалили аккурат напротив нее.

Да, «Счастливое Дерзание» без промаха отыскала свое место, и, пожалуй, даже не без некоторой мстительности.

Это была на редкость скверная ночка.

Мы немедленно приступили к устранению течи, пользуясь отливом. И вскоре убедились, что диагноз Енос поставил точный. Внешняя набивочная, или уплотнительная, коробка высвободилась, когда оба удерживавшие ее болта выскочили, и, соскользнув вниз, уперлась в винт.

Чтобы произвести необходимую починку, нам пришлось позаимствовать у благожелательного сторожа большую дрель, высверлить остатки старых болтов из древесины, куда их загнал гребной вал, а затем привинтить коробку на место. Быть может, это не покажется такой уж сложной задачей, но разрешите мне нарисовать полную картину.

Чтобы добраться до коробки, нам пришлось брести по колено в вонючей грязи, слагавшейся из первозданного ила и десятилетиями добавлявшихся к нему отходов рыбозавода. Работали мы в темноте, которую не могли рассеять два жалких фонарика — два слабых оранжевых пятна в леденящем саване густого тумана, который нас окутывал. Мы то и дело что-нибудь роняли, а извлечение гаечного ключа или болта из чавкающей жижи приводило на память Геркулеса в конюшнях царя Авгия.

К трем часам работа завершилась — и самое время, так как начинался прилив. Мы нетерпеливо ждали, чтобы он подхватил шхуну и дал нам возможность отвести ее подальше от зловещей «трубы». За полчаса до начала работы на рыбозаводе прилив достиг наибольшей высоты.

Ее оказалось недостаточно. «Счастливое Дерзание» не всплыла.

Мы приткнули шхунку к пристани на последнем сизигийном приливе, то есть в самом высоком приливе за месяц. Енос, прекрасно разбиравшийся в этих тонкостях, втолковал нам, что такой высоты прилив достигнет снова только через двадцать восемь дней.

Еще Енос сказал, что ему пора. Он сказал, что не хочет нас стеснять, и, учитывая тесноту нашей каюты, а также продолжительность нашего пребывания в Трепасси, пожалуй, лучше ему уйти, чуть туман рассеется. Он сказал, что пожертвует собой и поживет у друзей на берегу, пока не найдет способа вернуться в Грязную Яму.

Я не пытался его отговаривать, но Джек рассердился — как старый военный моряк, он не терпел дезертиров. Однако после завтрака Джек обнаружил, что легко перенесет расставание с Еносом.

Завтрак этот приготовил я. Очень плотный: ведь мы все трое изголодались. Я нарезал и поджарил фунта три грудинки. Жирной грудинки. Очень жесткой грудинки с кожей толщиной в четверть дюйма.

Джек и Енос сидели за столом в каюте, а я их обслуживал. Наша перемазанная грязью одежда смердела, как и рыбные отмели снаружи, так что атмосфера в каюте особой легкостью не отличалась. Впрочем, Джек так устал, так изголодался и так приуныл, что, против обыкновения, не придал значения обстановке, в которой ему предстояло вкушать пишу. Угрюмо он принялся за свою грудинку, а я повернулся назад, к плите, чтобы поджарить порцию себе. Внезапно Джек придушенно вскрикнул. Я молниеносно обернулся.

Джек окаменел на скамье. Его лицо утратило обычный румянец и пошло гротескными пятнами. Остекленевшими глазами он смотрел на Еноса.

Не замечая, что стал объектом пристального наблюдения, Енос деловито расправлялся со своей грудинкой. Ему не удавалось справиться с ней, пока его плохо пригнанные челюсти оставались во рту, а потому он извлек их оттуда, крепко зажал между большим и указательным пальцами левой руки и принялся щелкать ими с ловкостью, указывавшей на долгую практику. Правой рукой он вставлял полоску грудинки между двумя наборами зубов. Когда в результате этого оригинального приема грудинка достаточно размягчалась, он запрокидывал голову, опускал грудинку в рот и перетирал деснами.

Джек с трудом поднялся на ноги, протиснулся мимо меня и скрылся через люк. До его возвращения примерно через час Енос собрал свои вещи и сошел на берег. Не стану кривить душой и утверждать, что разлука с ним была такой уж тягостной для нас обоих.