Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе Страница 18

Потиций покачал головой:

– Все, что ты говоришь, отец, имело бы смысл, если бы не та огромная разница, которая существует между Амулием и близнецами. Амулий утратил благоволение богов, фортуна отвернулась от него. А Ромула и Рема боги любят.

– Ты хочешь сказать, что ты тоже любишь их, мой сын!

– Нет, отец. Я говорю не как их друг, а как жрец и гаруспик. Боги любят близнецов – это непреложный факт. В каждом сражении, особенно в смертельной битве, должен быть победитель и побежденный. Ромул и Рем всегда побеждают. Это не могло бы происходить, если бы боги того не хотели. Ты с презрением говоришь о пути, который они избрали, а я говорю тебе, что их путь благословен богами. Как иначе можно объяснить их успех? Вот почему я следую за ними. Вот почему я использую все мои умения, чтобы пролить свет на путь, который лежит перед ними.

Отец умолк, не в состоянии опровергнуть слова сына.

По вопросу о необходимости строить стену близнецы были едины, но вот по вопросу о ее местоположении разошлись во мнениях. Ромул считал нужным обнести стеной Палатин. Рем настаивал на необходимости возвести ее южнее, вокруг Авентина. День за днем Потицию приходилось быть свидетелем их споров.

– Ты основываешься только на личных чувствах, брат, – говорил Рем. – Мы выросли на Палатине, вот тебе и хочется защитить его и сделать центром Рима. Но ведь на Палатине не живет никто, кроме пастушьих семей со стадами. Зачем строить стену для защиты овец? Или ты собираешься прогнать пастухов и застроить Палатин зданиями? Лучше оставить этот холм таким же диким и заброшенным, каким он был в пору нашего детства, и построить город в другом месте – к югу от Спинона. Это место самой природой предназначено для строительства: и к реке ближе, и есть куда расширяться. Рыночная площадь, соляные склады и скотобойни уже придвигаются к подножию Авентина. Вот этот холм, который нам и следует окружить стеной и начать на нем строительство города.

– Просто диву даюсь, брат, как здраво ты рассуждаешь, – рассмеялся Ромул.

Они вместе с Потицием и Пинарием прогуливались по Палатину. Небо было ослепительно-голубым, на горизонте скопились белые облака. Холм покрывала зеленая трава с пятнышками весенних цветов, но нигде не было видно ни одной пасущейся овцы. Всех их собрали в украшенные ветками можжевельника и лавровыми венками загоны по случаю празднования Палия – дня богини Палес. То там, то сям в небо устремлялись струйки дыма. Каждая семья соорудила в честь богини свой каменный алтарь, и сейчас, в качестве очистительной жертвы, на этих камнях жгли различные ароматические вещества: пригоршни серы, взлетавшей облачками голубого, как небо, дыма; веточки розмарина; лавр и можжевельник. За благовониями следовало подношение, состоявшее из стеблей бобов, смешанных с пеплом сожженных телячьих внутренностей, обрызганных конской кровью. Ветками можжевельника пастухи загоняли дым в загоны и стойла – предполагалось, что священный дым Палес сохранит животных здоровыми и плодовитыми. За жертвоприношением последует пир – пастухи будут есть просяные лепешки и пить из чаш теплое молоко, сбрызнутое пурпурным виноградным суслом.

– Все у тебя здраво, рассудительно, – повторил Ромул. – Но мы ведь не о здравом смысле ведем речь, а о строительстве города, пригодного для двух правителей. Ты вот говоришь, что я настаиваю на Палатине, потому что люблю это место. Да, так оно и есть! Люблю! И не понимаю, как ты, разгуливая по нему в такой праздник, как Палий, не ощущаешь святости этого места. Уверен, боги не случайно прибили нашу колыбель именно к склону Палатина. Здесь находится сердце Рима, и Палатин нужно обнести стеной хотя бы для того, чтобы почтить взлелеявший нас дом. Боги благословят наше начинание.

– Смехотворно! – отрезал Рем с резкостью, которая поразила всех. – Если ты не способен прислушаться к голосу разума, как можно надеяться, что ты сможешь править городом?

Ромул напрягся, пытаясь не сорваться.

– До сих пор, брат, я неплохо справлялся. Во всяком случае, сумел создать армию и водил людей в сражения от победы к победе.

– Управлять городом – совсем другое дело. Неужели ты такой глупец, что не видишь этого?

– Ты посмел назвать глупцом меня, Рем? А разве я был тем глупцом, который позволил Амулию захватить себя в плен и которого потом пришлось вызволять…

– Как смеешь ты бросать мне это в лицо? Или тебе нравится напоминать мне о тех часах, когда меня пытали, а ты попусту тратил время здесь, в Риме?

– Несправедливо, брат! Нечестно!

– И поскольку ты прикончил Амулия, ты носишь корону каждый день, хотя обещал, что мы будем носить ее поочередно.

– Так вот из-за чего все это! На, бери ее и носи!

Ромул сорвал с головы железную корону, швырнул ее на землю и зашагал прочь. Пинарий заторопился за ним вслед.

В детстве близнецы никогда не ссорились, теперь же спорили постоянно, из-за любого пустяка, и споры их становились все более жаркими. Ромул с малолетства был вспыльчив, и более уравновешенный Рем всегда сдерживал брата, но, похоже, муки, перенесенные им в застенке Амулия, повлияли на его характер. Его тело так полностью и не оправилось. Он все еще прихрамывал при ходьбе, но, главное, ровный, добродушный нрав Рема сменился раздражительным, на манер Ромула. Да и Ромул после Альбы изменился. При прежней пылкости и отваге он стал более собранным, целеустремленным, уверенным в себе и еще более надменным, чем раньше.

Раньше они были равны, но в Альбе один стал жертвой, а другой – героем. Это неравенство создало между ними трещину, сначала незаметную, с волосок, но все время расширявшуюся. Потиций понял, что спор, который он только что наблюдал, был вовсе не о стене, а о чем-то другом, что пролегало между братьями, с ужасающей непреклонностью отдаляя их друг от друга. Они спорили о чем-то таком, чему ни тот ни другой не мог дать названия. Он не знал, как это поправить.

Брошенная корона упала у ног Потиция. Он нагнулся, поднял ее из травы, подивившись тяжести железного обруча, и подал Рему, который принял ее, но надевать не стал.

– Этот вопрос со стеной нужно решить раз и навсегда! – спокойно промолвил Рем, глядя на корону. – Как ты думаешь, Потиций?

Он заметил встревоженный взгляд на лице приятеля и уныло рассмеялся.

– Нет, я не прошу тебя принять чью-то сторону, а хочу спросить у тебя совета как у гаруспика. Разве можем мы уладить это дело, не узнав волю богов?

И тут над ними промелькнула тень. Потиций вскинул глаза, увидел пролетавшего стервятника и сказал:

– Кажется, я знаю, как это можно уладить.

Состязание состоялось на следующий день, причем состязанием этот ритуал назвал не Потиций, а сами близнецы, которые, очевидно, именно так его воспринимали. Для Потиция это был очень печальный обряд, требовавший применения всех знаний и навыков, полученных им в Тарквинии.

Обряд совершался одновременно на обоих ставших предметом спора холмах. Ромул стоял на вершине Палатина, глядя на север. Рядом с ним в качестве жреца Геркулеса находился Пинарий. Рем с Потицием стояли на Авентине, глядя на юг. На каждой из вершин в землю был воткнут железный клинок, так что по его тени можно было определить точный момент полудня. На земле, на равном расстоянии от клинков, были сделаны отметины для измерения времени. Пока удлиняющаяся тень клинка будет добираться до отметины, каждый из братьев со своим жрецом станет оглядывать свою сторону небосвода, высматривая стервятников. Жрецы будут вести подсчет и, заметив каждую птицу, проводить копьем по земле борозду.

Выбор стервятника Потиций объяснил близнецам следующим образом:

– Стервятник – это священная птица Геркулеса, который всегда радовался его появлению. Несмотря на устрашающий вид, это самое безвредное из живых существ: оно не приносит вреда ни посевам, ни плодовым деревьям, ни домашнему скоту. Стервятник никогда не убивает живых существ, а лишь пожирает падаль, в отличие от орлов, ястребов и сов, нападающих на других пернатых. На глаза стервятник попадается реже всех прочих птиц. Птенцов стервятника доводилось видеть лишь очень немногим. Этруски верят, будто эти птицы явились к нам из какого-то другого мира. Таким образом, давайте доверим судьбу будущего города священным птицам Геркулеса: на чьей стороне их появится больше, того и поддерживают боги.

Едва наступил полдень, Рем на Авентине поднял руку и указал:

– Вот стервятник!

Потиций подавил улыбку. Учась на гаруспика, он приобрел умение распознавать птиц по полету на большом расстоянии.

– Не обессудь, Рем, но это ястреб.

Рем прищурился:

– Да, ты прав.

Они продолжили наблюдение. Казалось, что время тянется очень медленно.

– О, теперь точно вижу стервятника!

Потиций указал направление, Рем проследил за его взглядом и кивнул. Потиций прижал копье к земле и прочертил борозду.