Сюхэй Фудзисава - ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ Страница 18

— Так нападавший был один?

— Да.

— Господин Кадзикава разглядел его?

— Он сказал, что это был высокий худощавый мужчина. Лица он не рассмотрел, оно было скрыто под платком… Это все, что я хотела вам рассказать, — неожиданно холодно закончила Тика, отведя взгляд от Матахатиро. — Я пойду, пожалуй.

— Вы правильно сделали, что рассказали мне об этом. Мы постараемся быть более бдительными при несении караула, — ответил Матахатиро, как ответил бы на его месте любой телохранитель. Попрощавшись легким кивком головы, Тика тут же устремилась прочь. Матахатиро задумчиво проводил взглядом ее тонкую, изящную фигурку и двинулся дальше.

«Что это было? Выговор за плохую работу?»

Возможно, Тике просто надоело наблюдать за праздным времяпрепровождением двух телохранителей, присланных господином Янагисавой, и она решила предупредить их, что угрозы в письме вовсе не пустые.

На самом деле, если то, что она говорит, правда, то такое отношение к работе, особенно со стороны Хосои, ни в какие ворота не лезет. Хосоя каждый раз приходил позже назначенного часа и тут же начинал протяжно зевать. В конце концов, он укладывался и через мгновение наполнял комнату беззастенчивым храпом. По свойственной ему беспечности он считал, что ничего страшного случиться не может.

«Мы же были на волосок от опасности», — думал Матахатиро. Поначалу он пытался укорять Хосою, но в последние дни и сам стал вести себя подобно своему напарнику. Ночи напролет он лежал в комнате, перелистывая кусадзоси,[42] взятые у одного из самураев по имени Кацудзо.

Так, не ровен час, из-за их небрежности что-нибудь случится с Кадзикавой, и уж тогда, во-первых, плакали оставшиеся денежки, обещанные Янагисавой. Во-вторых, Китидзо, который прислал таких никчемных телохранителей, навсегда утратит доверие всесильного фаворита сёгуна и, разумеется, больше не будет предлагать им с Хосоей стоящей работы. Зарабатывать на жизнь станет гораздо труднее. Так что в этой ситуации опять же больше всех пострадает многодетный отец Хосоя.

Войдя в ворота Усигомэ и направляясь к выстроившимся стеной самурайским усадьбам, Матахатиро окончательно решил, что дальше так нести службу нельзя.

«Пора уже как-то встряхнуться», — произнес он вслух, вспоминая беспечную волосатую морду Хосои, но и в немалой степени относя эти слова к себе.

Разговаривая сам с собой, он вдруг снова задумался. Предостережение, сделанное Тикой, было вполне уместным, но Матахатиро не мог отделаться от ощущения, что она завела этот разговор не только для того, чтобы предупредить его о возможной опасности.

Он понял это, когда увидел, какой нерешительный и растерянный был у нее вид во время рассказа о покушении на Кадзикаву. Да и зачем она вообще вздумала рассказывать ему об этом происшествии — этого он никак не мог понять.

5

— Все в порядке? Я закрываю, — сказал Хосоя, стоя у боковой калитки со стороны двора. Матахатиро ответил: «Давай», — после чего услышал скрип запираемой изнутри калитки и стук засова.

Оставшись на улице, Матахатиро недолго постоял перед воротами, озирая окрестности. Шла вторая треть часа Кабана.[43] Тонкий серп молодого месяца тускло освещал вереницу самурайских усадеб. На дороге не было ни души. Овеваемый вечерней прохладой, Матахатиро крадучись двинулся в сторону чиновничьих домов.

Матахатиро и Гэндаю Хосоя, вне всякой связи с тем, что говорила Тика, решили, что им следует серьезно заняться порученной работой, поэтому каждый вечер, прежде чем улечься в своей комнате, они два-три раза со всех сторон обходили квартал, в котором находилась усадьба Кадзикавы. В этот раз Матахатиро отправился в обход в третий и последний раз.

Двигаясь вдоль оград казенных подворий, он дошел до задней улицы четвертого квартала и по ней свернул направо. Дорога пошла вниз. По обеим сторонам тянулись усадьбы хатамото, в которых уже погас свет, и не слышно было людских голосов.

Пройдя с полдороги, Матахатиро вдруг припал к ближайшей ограде и притаился. Он увидел, как от угла усадьбы Симоусаноками Сакаи, как раз в том месте, где он собирался снова свернуть направо, отделилась чья-то тень. Человек вышел на дорогу и, даже не оглянувшись по сторонам, побежал в противоположном от Матахатиро направлении. Через мгновение он исчез из виду.

«Женщина!»

Беззвучными мелкими шажками Матахатиро поспешил за ней. Он намеревался проверить, кто это бегает по кварталу в такой поздний час. К тому же его беспокоило, что в переулке, из которого появилась женщина, находился черный ход в усадьбу Кадзикавы.

С задней стороны к дому Сакаи примыкал скаковой круг, перед которым лежал большой пустырь. Это место в народе звалось Лягушачьим Полем.

Прячась под сенью оград, Матахатиро вышел к пустырю. Укрывшись за кадкой с дождевой водой, что стояла перед усадьбой какого-то хатамото, Матахатиро осмотрелся, а затем медленно вышел на открытый участок. Вдруг почти рядом он услышал голоса и, скользнув в заросли мисканта, затаился.

— Я знаю, вы угрозами заставили Хидэ принести мне эту записку, — послышался женский голос.

Матахатиро застыл от удивления — это был голос Тики. А Хидэ — так звали одну из служанок в усадьбе Кадзикавы.

— Что вам нужно? Если дядя узнает, вам не сдобровать…

— Ты меня попугать решила? — ответил ей низкий мужской голос. Они стояли под тенью старой сосны, что росла в двух кэнах от границы пустыря. Разглядеть их было невозможно из-за большой ветки, которая свисала почти до земли. — Что я такого сделал?

— Не отпирайтесь, пожалуйста, это бесполезно, — голос Тики звучал холодно и твердо. Чувствовалось, что она совсем не страшится своего собеседника. — Это ведь вы подбросили письмо якобы от ронинов клана Асано. Это вы напали на дядю тогда в Каягафути. Я все знаю!

Мужчина ответил глухим, сдавленным смешком. Сидя на корточках, Матахатиро уперся одним коленом в землю, готовый в любой момент броситься вперед. Его нервы были натянуты до предела. Если все обвинения, которые Тика так небрежно бросила в лицо этому мужчине, не выдумки, то он имел дело с очень грозным противником. «Кто же он такой?» — думал Матахатиро.

— Можете не беспокоиться, я ни о чем не говорила дяде. Но очень прошу вас больше не передавать мне никаких записок. Если вы и впредь будете вести себя подобным образом, я буду вынуждена рассказать о вас моему опекуну.

Мужчина молчал.

— Господин Сигэнодзё, вы бессердечный, жестокий человек, — резко заявила Тика. — Почему вы не можете остановиться? Почему вы не хотите понять, что между нами уже ничего нет? Род Исигуро более никак не связан с родом Кадзикава. Я очень прошу вас оставить меня в покое.

— Наш род был разорен по указанию Кадзикавы. Это Кадзикава разорвал нашу помолвку, как только меня стали преследовать неудачи.

— Полно вам ворошить старое. Это неблагородно с вашей стороны!

— Ой-ёй-ёй, кто это у нас тут заговорил о благородстве! Как будто я не знаю, что ты с ними заодно. Думаешь, нашла себе нового жениха и будешь жить припеваючи? Не позволю!

— Что вы задумали?

— Когда придет время, я расскажу твоему женишку все, что ему полагается знать. Посмотрите, скажу, вот женщина, которая столько раз лежала в моих объятьях! Думала с невинным личиком замуж выскочить? Не выйдет!

— Какие гадости вы говорите! Вы только за этим позвали меня сюда?

— Нет, не только… — тон голоса мужчины неожиданно изменился. Неслышным, глуховатым шепотом он что-то сказал Тике, после чего из-под сосны послышалось тяжелое дыхание и звуки борьбы.

Матахатиро уже начал подниматься с колен, как вдруг из-за дерева выбежала Тика. В руке у нее поблескивал кинжал. Некоторое время она смотрела назад, держа кинжал наизготовку возле груди, но когда мужчина медленно вышел из тени вслед за ней, снова убрала его в ножны.

— Вы презренный, гнусный — крикнула Тика. Мужчина беззвучно посмеивался.

— Ты напрасно меня недооцениваешь, — в его голосе зазвучали зловещие нотки. — Я теперь обычный ронин, без рода и без племени. Городской бродяга. Могу делать все, что пожелаю… И насчет ронинов Асано ты ошибаешься, это не выдумки. Люди Кадзикаву ненавидят. В самую пору ему охрану нанимать.

Несколько мгновений Тика смотрела на мужчину, потом резко повернулась и быстро убежала с пустыря.

Выйдя на дорогу и сложив руки на груди, мужчина проводил ее взглядом. Под бледным светом луны он был виден как на ладони. Высокий и худой, он был одет в хакама,[44] но почему-то без хаори.[45] Щеки впалые, будто выдолбленные стамеской. Мужчина дождался, пока Тика скрылась за углом, после чего направился в сторону насыпи.