Марк Равина - Последний самурай Страница 18

Однако, когда 16/1/1854 (13 февраля) Перри вернулся, он повысил ставку. Его флот увеличился по сравнению с предыдущим годом, и в нем теперь насчитывалось три парохода («Паухэтан», «Саскуэханна» и «Миссисипи») и четыре парусных судна. Сёгунат ожидал, что Перри остановится в Урага, маленьком порту у входа в залив Эдо, где он стоял на якоре в 1853 году. Однако корабли Перри миновали Урага и направились прямо к замку Эдо. Сёгунат отчаянно пытался остановить его, но коммодор, так же как и в 1853-м, использовал ненасильственное устрашение. Уверенный в военном превосходстве своего флота, он проигнорировал требования сёгуната и бросил якорь у деревушки Йокохама. Предприняв несколько бесплодных попыток вернуть Перри в Урага, японские чиновники смирились и 10/2/1854 начали с ним официальные переговоры. Агрессивное, но ненасильственное прибытие Перри определило тон этих переговоров. Сёгунат согласился подписать основной договор, позволяющий американским кораблям пополнять запасы топлива и продовольствия, но надеялся уклониться от заключения каких либо соглашений в области торговли. Перри, со своей стороны, был преисполнен решимости заключить торговый договор. В конце концов обе стороны пришли к компромиссу: сёгунат открыл для американских кораблей отдаленные порты Хакодатэ и Симода и согласился принять американского консула для ведения дальнейших переговоров, в то время как Перри отказался от своих требований об установлении полномасштабных торговых связей. Договор был подписан 31 марта (3/3/1854), за два дня до того, как Сайго увидел флот Перри. Сёгунат сумел пережить серьезный кризис. Но ущерб, нанесенный режиму, имел долговременное воздействие. Верховный военный правитель Японии сдался американцам без единого выстрела.

Сайго проявил удивительную прозорливость в отношении этих событий. В письме, датированном 28/5/1853, то есть всего лишь несколькими днями до первого визита Перри, Сайго писал, что поскольку иностранные корабли уже подходят к берегам Рюкю, то в самом ближайшем времени за ними должны последовать и другие. Он предполагал, что к Сацума могут обратиться с просьбой оказать помощь в защите Эдо и Нагасаки. Связь Сацума с Рюкю позволяла Сайго лучше понимать западную угрозу. Покинув Эдо в 1853 году, эскадра Перри дошла лишь до Гонконга, а в 1854-м, на обратном пути в Эдо, она на месяц остановилась у берегов Рюкю. Сайго мог узнать о внешнеполитических проблемах от своего друга Окубо, отец которого принимал непосредственное участие во взаимоотношениях с Рюкю. Но хотя Сайго пересказал визит Перри, он не видел западных кораблей до своего визита в Канага-ва. Для Сайго «черные корабли» из эскадры Перри стали первым физическим доказательством существования высокоразвитой цивилизации за пределами Азии. Он предвидел западную угрозу, но теперь она материализовалась перед его глазами. -

Столица сёгуната

6/3 Нариакира со всей своей свитой прибыл в Эдо. Дайме направился на свою виллу в Таканава, в то время как остальная часть процессии продолжила свой путь до резиденции княжества, прибыв туда около 14:00. Для самураев, которые регулярно сопровождали дайме, это был долгожданный конец долгого путешествия; они снова оказались «дома». Как написал Ямада в своем дневнике: «Мы поздравили друг друга и на этом временно распрощались. Скоро мы снова соединимся в единую семью и будем наслаждаться вином и хорошим угощением». Однако для Сайго это был опыт совершенно иного рода. Кроме того, что он не мог считать Эдо своим «домом», это был самый большой и самый космополитический город в Японии.

Масштаб столицы сёгуната, скорее всего, превосходил все, что только мог себе представить Сайго. К 1731 году в Эдо уже проживало более одного миллиона человек, что примерно в пятнадцать раз превышало численность жителей Кагосима и почти в два раза — все население княжества Сацума. Около половины этих людей ’были торговцами и ремесленниками, что делало Эдо уникальным центром потребительской культуры. К началу восемнадцатого века город ежегодно импортировал около 800 000 бочонков саке, более 100 000 бочонков соевого соуса и до 18 миллионов вязанок дров. Кроме того, к этому времени в Эдо насчитывалось несколько десятков театров, более 600 книжных лавок и более 6000 ресторанов. Город одновременно являлся центром высокой культуры и явного декадентства, откуда вели свое происхождение все модные нововведения в прозе, поэзии, театре, еде и одежде. Разумеется, Эдо не был единственным крупным городом Японии и даже единственной японской столицей. Император жил в Киото, городе, который оставался центром традиционной культуры. Экономически главным конкурентом Эдо был город Осака, ввиду своего большого значения для торговли рисом, известный как «кухня страны» (тэнка но дайдокоро). Но хотя Осака являлся крупным деловым и финансовым центром, его политическое значение было небольшим. Киото, несмотря на свою важную роль для императорской политики и высокой культуры, имел лишь второстепенное значение для коммерции. Напротив, Эдо был важен почти во всех аспектах: это был центр культуры, торговли, политики и новых идей.

Политическая, экономическая и культурная роль Эдо находились в тесной взаимосвязи. Чтобы оплачивать расходы на проживание в столице, дайме и их вассалам требовались услуги оптовых торговцев. Эти торговцы получали из княжеств крупные партии товара, чаще всего риса, и продавали его на рынках Эдо, Киото и Осака. После вычета процента за свои услуги они отправляли выручку, в золоте или серебре, официальным представителям княжества в Эдо. Эта простая функция имела критическое значение для системы санкин кодай, поскольку они не смогли бы удовлетворять свои потребности в Эдо без наличных денег. На самом деле оптовые торговцы начали исполнять роль банкиров. Они выдавали княжествам деньги под процент, принимая в качестве обеспечения урожай будущего года. Благодаря системе санкин кодай Эдо быстро вырос до главного конкурента Осака в качестве коммерческого и финансового центра.

Регулярное присутствие в столице японского сёгуна-та воинской элиты привело к появлению удивительной культуры потребления. В культуре Эдо, которую достаточно обоснованно сравнивают с придворной культурой Версаля, дайме тратили неординарные ресурсы и усилия на политически мотивированные развлечения. К началу восемнадцатого века собрания в Эдо стали средствами публичной демонстрации культуры, воспитания и утонченности. Даймё конкурировали друг с другом, стремясь заручиться услугами самых известных мастеров чайной церемонии, ландшафтных дизайнеров, исполнителей баллад, поэтов и актеров. В их среде также существовал большой интерес к иностранным вещам. Так, например, в 1824 году дедушка Симадзу Нариакира, Сигэхидэ, желая произвести впечатление на директора сёгунской академии, устроил роскошный китайский пир из тринадцати перемен блюд, на котором гости могли отведать более пятидесяти отдельных яств.

Судя по всему, Сайго был ошеломлен волнующим многообразием этого огромного города. В своем первом сохранившемся письме из Эдо, адресованном его дядям по материнской линии, Сайго описывает утонченный характер своих новых друзей и пытается заверить свою семью в том, что он не станет жертвой столичных соблазнов. По его словам, он общается только с хорошими людьми. Отчасти противореча самому себе, далее Сайго заявляет, что в отличие от других своих знакомых, впервые оказавшихся в Эдо, он не посещает бордели в районе Синагава. Ближайшими новыми друзьями Сайго были люди схожего ранга и происхождения: Ояма Цунаёси, Кабаяма Санэн и Каэда Нобуёси. Эти трое прибыли в Эдо в 1852 году в качестве прислужников на чайной церемонии, хотя их действительные обязанности имели мало общего с чаем. Как и Сай-го, они были личными помощниками Нариакира, людьми, чей низкий ранг позволял им встречаться с дайме без соблюдения протокола формальной аудиенции.

С помощью Кабаяма Сайго познакомился с бурной интеллектуальной жизнью Эдо. Хотя Сайго изучил и прочитал почти все, что было для него доступно в Кагосима, Эдо представлял собой совершенно иной мир. В течение ближайших нескольких месяцев Сайго был полностью захвачен тем, что для него являлось совершенно новой идеологией: учением Мито (Мито гакуха), или «исторической школы», Знакомство Сайго с учением Мито в 1854 и 1855 годах полностью изменило его взгляды на мир. '

Учение Мито представляло собой политическую школу, созданную приверженцами императорской власти из княжества Мито, правители которого находились в родственных отношениях с домом Токугава. Дайме Мито были потомками Токугава Иэясу, правда, через его одиннадцатого сына, Ёрифуса, а не главного наследника Хидэтада. Это означало, что княжество Мито, в случае кризиса наследования, могло предоставить законного наследника из сёгунского рода, и в силу этого обстоятельства дом Мито обладал особым статусом среди дайме. Однако, учитывая их близкую связь с домом сёгуна, достаточно парадоксально, что именно адепты учения Мито выступили в защиту института монархической власти, провозгласив императора мистическим и символическим воплощением всей японской цивилизации. С современной точки зрения это был абсолютно самоубийственный проект, поскольку последователи «исторической школы» выступали за суверенитет императора, которого в 1868 году вернули к власти, чтобы сокрушить сёгунат, а в 1870-х использовали для оправдания упразднения всех княжеств, включая Мито. Но учение Мито казалось совершенно разумным в контексте политики и философии феодальной Японии. Его последователи говорили, что император должен «скорее царить, чем управлять». Во всем учении Мито ничего не говорилось о том, что вместо сёгуна должен править император. Его философия скорее предполагала правление воинов во имя императора. Это предложение имело хорошо обоснованный исторический прецедент: императорский дом был, по сути, лишен реальной власти с 800-х годов. Сёгуны из рода Токугава номинально считались слугами императора, но на практике они отдавали приказы императорскому дому.