Романы Круглого Стола. Бретонский цикл - Полен Парис Страница 19

которому надлежало единолично выстраивать всю иерархию бретонской Церкви. Чем они могли бы обосновать это требование, если не верой в некое пятое Евангелие или хотя бы во вторые Деяния Апостолов? Гг. Варен и Монталамбер злорадствуют, ручаясь, что мы не найдем в бретонском богослужении никакого иного родства с греческой Церковью, кроме общего исчисления Пасхи. Но, во-первых, мы знаем далеко не все формы бретонского богослужения; а во-вторых, нетрудно понять, что предание об апостольской миссии Иосифа Аримафейского, порожденное, видимо, фактом обладания некой реликвией, связанной с этой фигурой и хранимой изначально в монастыре Гластонбери, – что это предание, говорим мы, не имеет ничего общего с обычаями и обрядами византийской Церкви. Бретонцы просто верили, что их обратили в христианство без помощи Рима, и старались всего лишь сохранить независимость от святейшего престола.

В этом-то и состояла главная причина сопротивления бретонского духовенства миссионерам папы Григория. Если в инакомыслии такого рода не состоит тенденция к расколу, то я уж не вижу, почему правомерно называть раскольниками армян, московитов и греков. Осмелюсь все же применить к г-ну Монталамберу слова, которые наш романист адресует поэту Васу. Он склонен думать, что если этот бретонский священник никогда не отвергал верховенство папской власти, то лишь потому, что не знал книги о Святом Граале, в которой он бы узрел первопричину и мотивы этого безусловного отторжения.

Считали ли бретонцы шестого века своими первыми апостолами учеников Спасителя или только декуриона Иосифа Аримафейского, в любом случае это предание легло в основу корпуса повествований, возникших в течение двенадцатого века. Перейдем от эпохи первого крещения англосаксов к концу седьмого века, когда антагонизм двух Церквей, подогретый истреблением монахов Бангора и победой саксонцев, ничуть не утратил своей силы. Два последних короля бретонской нации, Кадваллон и Кадвалладр, один за другим искали укрытия в Арморике: один при короле Соломоне[86], чьи корабли вскоре перевезут его обратно на остров; второй при короле Алене Высоком, или Толстом. Кадваллон, воцарившись на некоторое время, оставил в саксонских поселениях долгую и кровавую память о своем возвращении. После его смерти сын его Кадвалладр, жертва вновь вспыхнувшей войны, бежал и покинул Великую Бретань, обещав вернуться по примеру отца. Но вместо того, чтобы принять помощь, по всей видимости, предложенную Аленом, он отправился умирать в Рим, где Папа причислил его к лику святых и указал воздвигнуть ему гробницу, объект поклонения бретонских паломников. А они, вновь наводнив Уэльс, все так же ждали от своих вождей отмены иноземного владычества; ведь барды в один голос с церковниками давно возвещали, что Кадваллону, а позже Кадвалладру суждено возродить прекрасные времена Артура и что не напрасно Иосиф Аримафейский привез некогда на остров сосуд, хранящий истинную кровь Иисуса Христа.

Не знаю доподлинно; но все склоняет меня к мысли, что предание об этом чудесном сосуде созрело в гуще событий, о которых я упомянул. Имена Кадваллона и Алена, короля Малой Бретани, слишком напоминают имена Галахада[87] – рыцаря, которому предначертано найти сосуд, и Алена Толстого, хранителя этого сосуда, чтобы можно было считать случайным такое совпадение. Но после того как умерли короли Кадваллон, Кадвалладр и Ален Высокий, три столпа стольких надежд, а драгоценная кровь так и не нашлась, да и саксонцев не прогнали, то бардам и прорицателям наверняка уже не было той веры, когда они повторяли, что победа бретонцев не за горами, что час освобождения пробьет, когда тело святого Кадвалладра вернется в Бретань и когда найдется столь горячо оплакиваемая и столь давно искомая реликвия.

Гальфрид Монмутский явился выразителем этих бретонских надежд, хоть и избегал произносить имя Иосифа Аримафейского и его чаши.

«Кадвалладр, – говорит он, – заручился от короля Алена, своего родича, обещанием немалой помощи; флотилия, предназначенная для завоевания острова Британия, была уже готова, когда ангел повелел беглому правителю отступиться от своего замысла. Господь не хотел даровать Бретонцам независимость прежде срока, предсказанного Мерлином: Господь наказал Кадвалладру отправиться в Рим, исповедоваться у Папы и там смиренно окончить свои дни. После смерти его причислят к лику святых, а Бретонцы узрят конец саксонского владычества, когда его бренное тело будет переправлено в Британию и когда отыщутся некие святые останки[88], сокрытые, дабы спасти их от ярости язычников».

Лет через тридцать после смерти короля Кадвалладра, около 720 года, один клирик из Уэльса, священник или отшельник, вознамерился вставить в сборник богослужебных текстов или песнопений старинное предание о миссии Иосифа Аримафейского и о драгоценной чаше, вверенной ему на хранение[89]. Чтобы придать этому Graduel (по Дю Канжу, Gradale) неоспоримый авторитет, он заявил, что Иисус Христос сам написал подлинник, а ему приказал переписать его слово в слово, ничего не изменяя. Он повиновался, говорит он, и честно переписал историю об особой любви Сына Божьего к Иосифу, о долгом заточении этого последнего, о его чудесном освобождении благодаря сыну императора Веспасиана, излеченному от проказы при виде лика Спасителя, запечатленного на платке Вероники. Иосиф, первый епископ, рукоположенный Иисусом Христом, получил привилегию назначать других епископов и тем самым положить начало церковной иерархии. Он чудесным образом переплыл на остров Бретань, женил своих родичей на новообращенных дочерях местных королей и умер, передав хранение драгоценного сосуда Брону, своему зятю, который позднее доверит хранить его своему внуку, Королю-Рыболову. Gradale оканчивается генеалогией, или, как говорит Жоффруа Гаймар, превосхождением бретонских королей, которые все произошли от сподвижников Иосифа Аримафейского.

Эта книга хранилась в монастыре, где она, без сомнения, и была создана: либо в Солсбери, как утверждает скрывший свое имя автор Тристана, либо, скорее всего, в Гластонбери, основанном, говорят, самим Иосифом, где якобы есть его могила, а затем нашлась и могила Артура. Но влияние, которое эта дерзкая книга оказала впоследствии на литературный процесс, было не таким, какого ожидал ее автор. Бретонское духовенство сразу же почуяло опасность ее распространения и отступило перед последствиями раскола, который она бы неизбежно вызвала. Это на самом деле значило бы пойти на разрыв с римской Церковью и породить сомнения в словах Евангелия, которые называют краеугольным камнем новой веры святого Петра. Пребывая в тайне, бретонский Грааль был забыт на три века; лишь среди бардов Уэльса он возбуждал некое почтительное любопытство. Может быть, о нем бы даже никогда и не заговорили, если бы не борьба с папством при Генрихе II, который одно время хотел полностью порвать с римской Церковью.

Автор Liber Gradalis отнес свое видение к 717 году. Я, наверно, очень удивлю тех, кто до сих пор штудировал роман о Святом Граале, если признаюсь, что