Сергей Алексеев - Роковой срок Страница 2
Сергей Алексеев - Роковой срок читать онлайн бесплатно
– Как же твое имя? – переспросил он.
– Чаяна! – Дева вдруг вскочила. – Не слышал обо мне? Коли не слышал, запомни – Чаяна!
Ураган изумился ее росту – вровень с ним была дева! Пожалуй, на голову выше Обавы, хотя обликом напоминала дочь.
– Впервые и имя такое слышу, – признался он. – Ты не сарского рода...
– Сарского, государь. – Ее скрипучий, грубый голос вдруг обрел манящее очарование. – Разве не слышишь речь мою? Не зришь образа?
– Да кто же ты, если принадлежишь себе и носишь чужестранное имя?
– Я жрица. – Дева протянула руку и тронула его бороду. – Нрав мягкий у тебя, и напрасно ты все время строжишься и гневишься...
– Жрица? Но кому ты служишь?
– Тарбите... Я ее левая рука.
Ураган ощутил горечь разочарования.
– Знать, ты не земная...
– Нет, государь, земная! – Она рассмеялась. – Земная жрица богини небесного огня! Это я оставляю знак жертвы Тарбите. На месте, где угоняют коней.
– Левую руку?.. Ты – конокрадка?
– Я жрица Чаяна! А ваши лошади – жертва богине!
– Как же тебе удается красть необъезженных кобылиц? Которые никому не даются в руки?
– А хочешь покажу? – И смех ее перевоплотился в серебряный. – Ты мне по нраву! Тому и быть, ступай за мной.
И пошла, изгибаясь, сквозь густой ракитник, сама будто молодой побег.
Забыв о наготе, Ураган выпустил плащ, сделал порывистый шаг и в тот же миг опрокинулся, будто спутанный конь. Думая, что споткнулся о корень, он вскочил, однако снова повалился наземь. А дева бежала в гору, и ее манящий смех, словно обволакивающий туман, стелился над тихой водой.
– Ступай за мной, государь! Что же ты отстаешь? Вот так мы приносим жертвы Тарбите!
В темноте он не мог увидеть, что же мешает идти, и попытался порвать незримые путы, однако присел от боли, что ожгла лодыжки. Показалось, кожа затрещала и кровь потекла...
Государь склонился и нащупал крепчайшую шелковую нить, стягивающую ноги так, что можно было сделать лишь гусиный шажок. Выхватив засапожник, он перехватил путы и кинулся сначала на берег – на зовущий смех коварной девы, но там уже никого не было. Тогда он побежал к месту, где под речным обрывом спрятал коня, однако нашел только уздечку, словно в насмешку, так и оставленную привязанной к древу.
Рядом на речном песке была начертана левая рука Тарбиты...
Можно было подать знак бичом, вызвать Свира с другого берега и учинить погоню, благо у подручного было два подводных коня, однако Урагана сдерживали не столько собственная оплошность – зрел конокрадку близко, разговаривал и даже рукою щупал, да не скрутил, не обвил бичом! – сколько щемящее чувство утраты, ибо в ушах все еще звучал манящий смех девы, а в памяти, будто лихо, стоял ее притягательный образ.
Государь не стал поднимать тревоги и до рассвета простоял на берегу, вслушиваясь в ночную безмолвную степь и собственную душу, где вместо пенного гнева разливалась незнакомая печаль, смешанная с радостью, как если бы в веселящую хмельную суру добавили горькой полыни.
И чтоб сберечь это чувство, он вздумал утаить встречу с конокрадкой, а вызвав подручного, сказал, что лошадь отвязалась и убежала в степь. Наученный и мудрый Свир вопрошать государя не посмел, однако же сказал задумчиво:
– То ли пригрезилось, то ли ослышался я. Но будто бы на твоем берегу кто-то смеялся.
– Ты, брат, должно быть, спал! – нарочито укорил его Ураган.
– В том-то и суть, что бодрствовал всю ночь. И слышал женский смех.
– Верно, берегини ночью веселились на отмели.
– Да ведь луна убывает, – стал размышлять ярый муж. – А если она на убыль – берегини на дно. Ты ничего не слышал, брат?
– По правде сказать, я заснул, – признался государь, дабы отвести подручному глаза. – Поедем же на стан!
С той поры конокрады пропали с государева кочевого пути точно так же, как и появились, – внезапно и бесследно. Ураган еще долго ездил в одиночку по степи и часто останавливался на ночь возле реки, где явилась ему жрица Чаяна, однако, кроме берегинь, не зрел более никого. Кочевье уходило все глубже в полунощные степи, и ездить на то место становилось далеко, и, чтобы выжечь из памяти ее образ, государь жег руки жертвенным пламенем и взывал к богам, но не находил утешения. Тогда он вспомнил о своей наложнице, которая кочевала в отдельной кибитке вместе с таборами наемных парфян, и однажды вошел к ней, дабы забыться под ласками прекрасной персиянки. Но, посмотрев на ее смуглое тело и смолистую чернь косм, вдруг еще ярче узрел светлый образ Чаяны и, не прикоснувшись к наложнице, вскочил на коня и умчался в степь.
Вскоре сары откочевали из тех мест далеко в восточную сторону, где стража по-прежнему охотилась за конокрадами, однако лошадей более никто не угонял, и потому о них скоро забыли, как забывали о прочих и привычных напастях, будь то жгучий зной, холод или засуха. К тому же спокойнее в степи не стало, ибо на смену невиданному разбойному племени пришли осмелевшие волчьи стаи, и теперь следовало переживать и эту напасть.
Сары воспринимали мир таким, каков он есть, и все, что окружало их, имело право быть сущим.
– Дозволь, брат, дать стражникам луки и стрелы? – в который уж раз просили особо нетерпеливые ярые мужи – родовые старейшины. – Бичами не сладить! Порежут молодняк разбойные звери!
– Войны с хортью не затевать, – приказывал Ураган. – Жертвуйте зверю больной и мелкий скот.
Племенные князья, дальние сродники, что кочевали по одному кочевому пути, иначе называемые спутники, смотрели на государя с надеждой, а говорили с тревожной одышкой:
– Уходить надо, брат! На сотни поприщ в округе нет травы! А зимние пастбища перезревают! Еще два-три дня, и начнется мор. Станем вволю кормить волков!
– Не зрел я еще птицы в небе, – ворчливо отзывался государь. – Как увижу, так сразу дам знак. Или вы уже позрели ее?
– Зреть не зрели, Ураган! – шепотом сообщали именитые мужи. – Но однажды слышали шорох крыльев птицы.
Князья были неспособны сесть на коней из-за своей тучности, передвигались, восседая на носилках, которые носили рабы, потому давно не видели неба, да и что творится в степи, зреть не могли. А хитрили, чтобы подвигнуть государя в обратный кочевой путь.
Он же ведал все их хитрости и отвечал тем же:
– Это казарки пролетали.
– Если гуси откочевали, то и птице пора! Что же не летит она в сей год?
– У Тарбиты спросите...
Начиналось кочевье ранней весной, когда богиня небесного огня выпускала из своей клетки птицу Сирин. Истосковавшись по воле, она вначале кружила над волнами Азара, после чего поднималась над землей и пела песнь, зовущую людей встать на кочевой путь. Всякий сар в эти дни ощущал томительную тоску и страсть поскорее оставить зимние оседлые жилища и отправиться на полунощ, вслед за птицей.
Если же кочевник не испытывал весной такого чувства, не запрягал коней и не мазал колес, значит, был мертв.
Это была вечная, необоримая сила, манящая в дорогу – та же самая, что поднимала на крыло перелетных птиц. И все – рождение и смерть, любовь и ненависть, добро и зло, все сокровенное и истинное свершалось, покуда сары жили в вольной степи, двигаясь по кочевому пути.
А осенью птица Сирин возвращалась с полунощного края сарской земли и манила за собой людей, на сей раз песней прощальной, ибо грядущая зима сулила неволю, хоть и в золотой, хоть и божьей, но все-таки клетке.
Зреть эту птицу и слышать ее песни были способны лишь причастные, кому ведомо истинное имя богини. А ими были юные, непорочные девы, Владычный государь и еще те счастливые, с кем поделились частью по воле рока.
Но каждый рожденный на свет сар единственный раз в жизни слышал ее пение – тотчас, когда лежал на смертном одре.
В этом году припозднилась птица Сирин, не слыхать было ее прощальной песни, или Ураган, одержимый земным, не поднимал очей и не позрел ее в небе, поскольку над головою то и дело проносились стаи певчих птиц, стрижей и казарок, зимующих на Азаре. И потому сары все еще стояли станом в истоке Денницы и табуны выгрызали из земли уже корни трав.
С каждым прошедшим днем именитые мужи допытывались все настойчивее, не хитрили и уже требовали повернуть в сторону теплой степи, не дожидаясь знака Тарбиты.
– Кони худеют, государь! – волновались они. – И сколько конокрады угнали?.. Что нам скажут купцы, коли не сдержим слова? И впереди месяц кочевья до Азара и теплой степи!
– Постоим еще три дня, – каждый раз обещал государь. – Подождем роковой срок.
Но миновало три, потом еще трижды по три дня, и каждый раз все повторялось. Более всего спутников беспокоило то, что они не вовремя пригонят на ярмарку к причалам свой драгоценный товар – трехлетних жеребчиков, за которых щедро платили жиром. Кобылиц сары не продавали вовсе, дабы иноземцы не вздумали сами разводить степных скакунов. Однако кони, которым было отпущено жизни до двадцати и более лет, считались товаром, который скоро портился: если вовремя не сбыть его, передержать всего лишь на год, цена падала вдвое. А коня пяти лет уже и вовсе никто не брал.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.