Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра Страница 2

Воздуха, воздуха! Ему нужен свежий воздух!

Дворец был построен вокруг огромного сада перистиля, в середине которого, в длинном неглубоком бассейне бил фонтан. Фонтан из чисто белого парфянского мрамора, украшенный скульптурными изображениями тритонов и дельфинов, не был разрисован, имитируя краски реальной жизни, — большая редкость. Тот, кто создал это замечательное творение, был мастером. Знаток изобразительного искусства, Деллий так быстро устремился к фонтану, что не заметил, что кто-то уже опередил его и сидит, опустив голову, на широком краю чаши. Когда Деллий приблизился, человек поднял голову. Теперь встречи нельзя было избежать.

Это оказался иностранец, знатный, ибо на нем была дорогая одежда из парчи тирского пурпура с искусно вплетенной золотой нитью. На голове с жирными черными кудрями, вьющимися как змеи, красовалась шапочка из золотой ткани. Деллий достаточно видел восточных людей и знал, что кудри жирны не от грязи. Восточные люди смазывали свои локоны душистыми маслами. Большинство царских просителей были греками, чьи предки жили на Востоке веками. Но этот человек был азиатом иного рода, и Деллий сразу это понял, потому что в Риме жило много людей, похожих на него. Конечно, не одетых в тирский пурпур и золото, а простых людей, предпочитавших домотканые одежды темных цветов. Он не мог ошибиться. Тот, кто сидел на краю фонтана, был евреем.

— Можно присоединиться? — спросил Деллий на греческом, сопровождая вопрос обворожительной улыбкой.

Такая же обворожительная улыбка появилась на лице незнакомца с массивным двойным подбородком. Жестом руки с ухоженными ногтями он пригласил Деллия присесть, сверкнув кольцами.

— Пожалуйста. Я — Ирод из Иудеи.

— А я — Квинт Деллий, римский легат.

— Я не мог вынести столпотворения в помещении, — объяснил Ирод, опустив уголки толстых губ. — Тьфу! Некоторые из этих неблагодарных не мылись с тех пор, как повитуха вытерла их грязной тряпкой.

— Ты сказал — Ирод. Не царь, не принц перед именем?

— Титул должен быть! Моим отцом был Антипатр, принц Идумеи, который стоял по правую руку еврейского царя Гиркана. Потом приспешники претендента на трон убили его. Отца очень любили римляне, включая Цезаря. Но я расправился с его убийцей, — удовлетворенно добавил Ирод. — Я видел, как он умирал, валяясь на вонючих трупах моллюсков в Тире.

— Смерть не для еврея, — заметил Деллий со знанием дела.

Он внимательнее посмотрел на Ирода, пораженный уродством этого человека. Ирод был очень похож на Мецената, близкого друга Октавиана, хотя их предки происходили из совершенно разных мест. Оба они напоминали лягушек. У Ирода были глаза навыкате, но не голубые, как у Мецената, а тусклого черного цвета обсидиана.

— Насколько я помню, — продолжал Деллий, — весь юг Сирии встал на сторону Кассия.

— Включая евреев. И я лично признателен этому человеку, несмотря на то что Рим Антония считает его предателем. Он разрешил мне убить убийцу моего отца.

— Кассий был воином, — грустно промолвил Деллий. — Если бы и Брут был воином, результат у Филипп мог бы оказаться совсем другим.

— Птицы щебечут, что у Антония тоже был неумелый партнер.

— Странно, до чего громко могут щебетать птицы, — ухмыльнулся Деллий. — Так что привело тебя к Марку Антонию, Ирод?

— Ты, наверное, заметил пятерых безвкусно одетых воробьев среди стаи ярких фазанов там, внутри?

— Не могу сказать, что заметил. Все выглядели для меня как яркие фазаны.

— О, они там, мои пять воробьев из синедриона! Они оберегают свою исключительность, стоя от остальных как можно дальше.

— Это значит, что они торчат в углу, за колонной.

— Правильно, — кивнул Ирод, — но, когда появится Антоний, они выступят вперед, стеная и бия себя в грудь.

— Ты еще не сказал мне, почему ты здесь.

— На самом деле там больше пяти воробьев. Я, как сокол, слежу за ними. Они намерены увидеть триумвира Марка Антония и изложить ему свое дело.

— Какое дело?

— Что я плету интриги против законных наследников и что мне, иноверцу, удалось настолько приблизиться к царю Гиркану и его семье, что меня считают женихом дочери царицы Александры. Это сокращенный вариант. Чтобы выслушать полную версию, понадобятся годы.

Деллий удивленно прищурил хитрые карие глаза.

— Иноверец? Кажется, ты сказал, что ты еврей.

— Не по закону Моисея. Мой отец женился на принцессе Набатеи Кипрос. Арабке. А поскольку евреи считаются евреями по материнской линии, дети моего отца стали иноверцами.

— Тогда чего ты надеешься добиться здесь, Ирод?

— Всего, если мне разрешат сделать то, что должно быть сделано. Евреям нужна твердая рука — спроси любого римского губернатора Сирии с тех пор, как Помпей Великий сделал Сирию провинцией. Я намерен быть царем евреев, нравится им это или нет. И я смогу сделать это, если женюсь на хасмонейской принцессе, прямом потомке Иуды Маккавея. Наши дети будут евреями, а я намерен иметь много детей.

— Значит, ты здесь, чтобы защищать себя? — спросил Деллий.

— Да. Делегация синедриона потребует, чтобы меня и всех членов моей семьи выслали под страхом смерти. Сами они не могут это сделать без разрешения Рима.

— Да, трудная задача, если принять во внимание поддержку Кассия! — весело воскликнул Деллий. — Антонию надо будет выбирать между двумя фракциями, которые поддерживали не того человека.

— Но мой отец поддерживал Юлия Цезаря, — возразил Ирод. — Мне только надо убедить Марка Антония, что, если мне разрешат жить в Иудее, я всегда буду на стороне Рима. Он был в Сирии несколько лет назад, когда Габиний был ее губернатором, так что он знает, какой беспокойный народ евреи. Но вспомнит ли он, что мой отец помогал Цезарю?

— Хм, — промычал Деллий, щурясь на радугу водяных брызг, бьющих изо рта дельфина. — Почему Марк Антоний должен помнить об этом, если совсем недавно ты был человеком Кассия? Догадываюсь, как и твой отец до своей смерти.

— Я неплохой адвокат и смогу защитить себя.

— При условии, что тебе дадут шанс.

Деллий поднялся, тепло пожал руку Ирода.

— Желаю тебе успеха, Ирод из Иудеи. Если я сумею помочь тебе, то помогу.

— Я буду очень благодарен тебе.

— Ерунда! — засмеялся Деллий, уходя. — Нет у тебя таких денег.

Марк Антоний был на удивление трезв с тех пор, как отправился на Восток, однако шестьдесят человек в его окружении ожидали, что Никомедия увидит сибарита Антония. По этой же причине, узнав о его появлении по соседству, из Византия поспешила труппа музыкантов и танцоров, поскольку от Испании до Вавилонии каждый член общества поклонников Диониса знал имя Марка Антония. К всеобщему изумлению, Антоний отпустил музыкантов, дав им золото, и продолжал оставаться трезвым, хотя и с тоскливым выражением на красивом, но временами отталкивающем лице.

— Ничего не поделаешь, Попликола, — вздохнув, сказал он своему лучшему другу. — Ты видел, сколько монархов стояло вдоль дороги, когда мы въезжали? Сколько их устремилось в залы, как только распорядитель открыл двери? Все они здесь, чтобы пойти маршем на Рим — и на меня. Но я не позволю этому случиться. Я выбрал Восток не как судебный пристав, намеренный реквизировать все богатства, коими Восток обладает в таком изобилии. Поэтому я буду сидеть и судить от имени Рима с ясной головой и со спокойным желудком. Луций, ты помнишь, как возмутился Цицерон, когда меня вырвало прямо на твою тогу на ростре? — засмеялся Антоний. — Сначала дело, Антоний, дело! — обратился он к себе самому. — Они провозгласили меня новым Дионисом, но они скоро увидят, что на это время я — суровый старый Сатурн. — В коричнево-рыжих глазах, слишком маленьких и близко посаженных, чтобы понравиться портретисту, блеснул озорной огонек. — Новый Дионис! Бог войны и удовольствий. Должен сказать, мне нравится это сравнение. Лучшее, что они сделали для Цезаря, — провозгласили его просто богом.

Зная Антония еще с детства, Попликола не сказал, что просто бог выше бога, посвященного тому или иному. Его главной заботой было следить за Марком, чтобы он не утрачивал дееспособности, поэтому он с облегчением выслушал речь Антония. Таков был Антоний. Он мог вдруг прервать попойки, иногда длившиеся месяцами, особенно когда на первый план выступало его чувство самосохранения. Точно так, как это произошло сейчас. И Антоний был прав. Нашествие монархов означало неприятности и тяжелую работу, поэтому ему надо было узнать их всех и решить, какие правители сохранят свои троны, а какие — потеряют. Другими словами, какие правители лучше для Рима.

Учитывая все это, у Деллия появилась слабая надежда, что в Никомедии он достигнет своей цели и станет ближе к Антонию. В дело вмешалась Фортуна, начиная с приказа Антония, что обед будет не в середине дня, а позже. И когда взгляд Антония скользил по шестидесяти римлянам, входившим в столовую, по непонятной причине он остановился на Квинте Деллии. Было в нем что-то, что нравилось великому человеку, хотя он не мог сказать, что именно. Может быть, Квинт Деллий обладал свойством успокаивать, которое он, как бальзам, наносил толстым слоем на самые неприятные темы.